Ноябрь 1994 года. Провал штурма Грозного. Полное поражение оппозиции, поддержанной танками с российскими экипажами. Власти от них открещиваются. Самолеты без опознавательных знаков бомбят Грозный, президент ложится в больницу. Вскоре принимается решение начать военную операцию в Чечне.
До того, как решение это было объявлено, пытаюсь связаться с президентом. Впервые с 1991 года не могу дозвониться. Обычно в таких случаях он мне перезванивал сразу. Потом уже, задним числом, я понял, что Борис Николаевич, догадываясь, о чем я собираюсь с ним говорить, не хотел прямо отказывать. Я знаю, что и Руслан Аушев пытался предотвратить войну, убедить Ельцина сесть за стол переговоров с Дудаевым, самому разобраться во взаимных претензиях. Он был уверен, что такая личная встреча могла бы помочь избежать беды. Борис Николаевич назначил Аушеву аудиенцию, чтобы выслушать все его доводы на этот счет, но на следующее утро после данного обещания в средствах массовой информации появилось заявление о том, что президент России никогда не будет говорить с Джохаром Дудаевым.
Не дождавшись звонка от президента, звоню Черномырдину, говорю о том, что намеченное -страшная угроза для всего, что сделано. Необходимо не допустить войны. Вроде бы соглашается. Созваниваюсь с Олегом Попцовым, говорю, что решение вводить войска – трагическая ошибка. Он присылает телевизионщиков с камерой. Выступаю, делаю заявление, прошу российские власти остановить беду.
9 декабря, за день до того, как информация о военной операции в Чечне стала публичной, срочно собираю Политсовет "ДВР". Обговариваем два варианта. Первый: в случае начала военной операции резко и решительно выступить против нее, перейти в оппозицию к Ельцину и действующему правительству. Второе: выступая против бездарных методов реализации принятого решения, сохранить возможность диалога с властью.
Решительный сторонник первой позиции – Сергей Юшенков, второй – председатель московской городской организации "ДВР" Сергей Благоволин.
Решение для меня лично очень и очень нелегкое. С Ельциным нас связывают три года тяжелейшей борьбы за реформу в России. При всех разногласиях я глубоко уважаю его за то, что он уже успел сделать. Не очень вижу другого кандидата от умеренно демократических сил, который мог бы остановить явно набирающую силу коммунистическую волну. Совсем недавно, летом 1994 года, убеждал его в том, что нравится ему или не нравится, но придется участвовать в выборах 1996 года.
Я по-прежнему один из немногих людей, к мнению которых, как мне кажется, президент всерьез прислушивается. Понимаю, что переход в оппозицию нас отдалит, а значит, я утрачу возможность влиять на него, добиваться позитивных сдвигов в решении ключевых вопросов. Переход в оппозицию означает и неизбежное размежевание со значительной частью поддерживающей нас предпринимательской элиты, с теми, кто видит в "ДВР" партию, близкую к власти. Это и угроза размежевания в парламентской фракции, в самой партии.
Но есть ли другой выход? Война – это пылающий Грозный, десятки тысяч погибших мирных жителей, ответный террор. И все это на фоне хрупкой, еще не устоявшейся российской демократии неизбежно будет толкать в сторону полицейского государства. Как может либеральная партия в любой форме поддерживать политику, которая ведет к таким результатам?
Если бы я не работал в правительстве, не знал Павла Грачева, не понимал в каком, далеко не блестящем, положении находятся вооруженные силы, как слаба Федеральная служба контрразведки, у меня могли бы быть иллюзии, что военное решение будет быстрым, эффективным и почти бескровным. Но я-то понимаю, что все это чушь, что обернется все не двумя часами и парашютно-десантным полком, а действительно тяжелой, кровавой, затяжной войной. Прихожу к твердому убеждению: у нас просто нет другого выхода, кроме как жестко и последовательно выступить против военного решения чеченской проблемы.
При этом с самого начала ясно: никаких дивидендов от этой позиции мы сами не получим. Сколько бы мы ни выступали сегодня против начатой авантюры, тот факт, что ответственность за нее ложится на Ельцина, неизбежно отзовется мощным ударом по всем демократам, а следовательно, и по"Выбору России".
Сразу после объявления о начале военной операции пытаемся организовать массовые акции протеста. Проводим митинг на Пушкинской площади, потом на Театральной. Охватывает горькое ощущение: нет необходимой поддержки общества. Да, многим не нравится война, но не нравится и режим Дудаева, нет понимания того, какой огромной бедой, какой страшной кровью все это обернется. Некоторые искренне верят в то, что все будет кончено за несколько дней. Как точно сказал мой коллега по "ДВР" Сергей Юшенков, общество виновато в том, что не выступило против войны достаточно решительно, а это поощрило власти на авантюрные действия.
Для "ДВР" чеченская война обернулась тяжелейшим внутренним размежеванием. Партия создавалась как либеральная, близкая к демократической власти. В ней много людей, действительно приверженных демократическим убеждениям, но много и таких, кто пришел поддержать более или менее устраивающую их власть. Понимаю, что события в Чечне – источник неизбежного раскола. Либералы останутся с нами. Те, кто пришел в партию власти, будут искать себе другой политический берег. Выход из "Выбора России" Андрея Козырева сразу после того, как мы выступили против чеченской войны, – наглядное тому подтверждение.
С Андреем Владимировичем познакомился осенью 1991 года, когда работали над программой действий российского правительства. Он неоднократно заходил к нам на огонек на 15-ю дачу, интересовался нашей работой. Не знаю, в какой степени это было взаимно, но я сразу проникся к нему симпатией. Интеллигентный, умный парень. Можно было посочувствовать его нелегким проблемам. Полная неопределенность статуса. Что такое МИД России при формально сохраняющемся Союзе, никто не понимает. Страна в тяжелейшем положении, не платит по своим долгам. Чтобы избежать голода, срочно нужны новые кредиты. Традиционные претензии на имперское величие находятся в разительном контрасте с реалиями государственного банкротства.
Надо признать, что при всех трудностях и просчетах во внешней политике 1991-1993 годов Козыреву удалось поразительно легко решить проблемы правопреемства России по отношению к Советскому Союзу и, как будто ничего не случилось, занять прежнее место в Совете Безопасности ООН. Постепенно, в очень нелегких условиях, удалось добиться позитивных сдвигов в отношениях с Западом, сделать в октябре 1993 года серьезный шаг к нормализации отношений с Японией. К концу 1993 года на фоне некоторой внутриполитической и экономической стабилизации в России и преодоления кризиса двоевластия можно было говорить о том, что самые острые проблемы, порожденные распадом Советского Союза, российской дипломатией в целом решены. За три года Козырев завоевал немалый международный авторитет, для многих стал символом новой внешнеполитической стратегии России, ориентированной на интеграцию в европейские структуры, систему союзов с рыночными демократиями.
Да, без сомнения, крупные просчеты были допущены в политике на Балканах, в отношениях с государствами, сформировавшимися на базе республик бывшего Советского Союза. Министерство иностранных дел очень медленно осваивалось с этой необычной для него сферой отношений. Но и здесь прогресс был очевиден. Хаос в государственных отношениях, при котором, используя традиционные межведомственные связи, государства Содружества умудрялись выбивать у того или иного российского ведомства односторонние уступки, постепенно уходил в прошлое.
Главной слабостью Андрея Козырева на посту министра иностранных дел, как мне кажется, было то, что он очень хотел быть министром иностранных дел. А это именно то качество, на которое у Бориса Николаевича Ельцина абсолютный нюх: как только он замечает, что высокопоставленный чиновник из его окружения держится руками и ногами за свое кресло, тот немедленно теряет его уважение, а вместе с ним и возможность отстаивать свою личную позицию. И превращается в зависимого исполнителя чужой воли.
Не избежал этой участи и Андрей Козырев, который постепенно начал изменять свои убеждения вместе с изменением генеральной линии власти. Думаю, что именно череда компромиссов и уступок и подвела Андрея Козырева к решению, принятому им в декабре 1994 года, когда в знак солидарности с начатой чеченской войной он демонстративно отмежевался от демократов и вышел из фракции "Выбор России". Отставку свою он таким образом не предотвратил, а лишь отсрочил. А вот репутацию человека, твердо стоящего за определенный стратегический путь России, утратил.
Но вернусь к раскрутке чеченских событий. Поначалу кажется – еще есть шанс избежать войны. Черномырдин принимает чеченских представителей, декларируя готовность к диалогу, есть надежда, что обойдется схемой демонстрации "большого кулака" как базы для конструктивных переговоров. Но вместо этого – неожиданный ультиматум Николая Егорова с предложением Дудаеву срочно прибыть в Моздок для подписания акта о сдаче оружия. Партия войны явно убеждена, что силовое решение – самое быстрое и эффективное. Война! Буксующая военная машина, страшный, кровавый итог новогоднего штурма Грозного, бомбежки по площадям, гибель тысяч мирных, ни в чем не повинных людей. Все так, как мы предполагали, только еще страшнее.
