за использование стоп-слова?
Я горько смеюсь.
— Если бы я хотел наказать тебя, то сделал бы это так, чтобы нам обоим понравилось.
Она опускает ресницы, ее соски твердеют, превращаясь в горошины, выпирающие сквозь блузку. Когда она сжимает бедра, что-то глубоко в моей груди удовлетворенно урчит, и жар устремляется на юг. На этот раз никакие мысли о Криусе не могут остановить возбуждение.
Феникс Шталь — воплощение искушения, и знание того, что она наслаждается моими самыми темными желаниями, только усугубляет ситуацию.
— Перестань, — бормочет она.
Я поднимаю брови.
— Что именно?
— Делать эти штуки голосом, — она переводит взгляд на стену. — Это отвлекает.
Мой пульс учащается. Только непреодолимая потребность в ее безопасности удерживает меня на месте. Если я сделаю шаг к Феникс, уверен, что смогу поставить ее на колени. После этого отпустить ее будет невозможно.
Святой ад. Мне нужно вернуться на правильный путь.
— Я поставил тебе высший бал, потому что расчеты были безупречны, и ты продемонстрировала понимание теории, заслуживающее самой высокой оценки.
— Правда? — она смотрит на меня краем глаза.
— Это работа, достойная Лондонской школы финансов, — отвечаю я. — Склонность применять теоретические концепции к реальной жизни, и глубина исследований легко делают тебя достойной кандидаткой на получение степени магистра в любом престижном учебном заведении.
Ее губы раздвигаются со вздохом. Половина меня рвется вперед, желая запечатлеть этот красивый рот в поцелуе. К счастью, с того угла, под которым я стою, гравитация удерживает меня спиной к двери.
Феникс проводит дрожащей рукой по волосам.
— Тогда почему ты поставил мне «три»?
— Очевидно, система перепутала твой результат с одним из множества тех, что я сегодня проверил. Как только ты уйдешь, я исправлю ошибку и потребую, чтобы ответственный за сообщение оценок ученикам, провел полную ревизию.
Выдох.
— Это все? — спрашивает она, ища меня глазами.
— Расстроена? — скрещиваю руки на груди.
— Ну, я думала, что «тройка» — это способ заманить меня сюда.
Мои губы сжимаются.
— Ты разорвала сделку, и я согласился. С этого момента наши отношения имеют только один формат: лектор и студент.
Воздух сгущается от напряжения, которое давит на грудь. Я точно знаю, что прячется за этими словами. Мой комплимент опроверг то, что было сказано рано утром в понедельник, и теперь Феникс хочет начать все сначала.
Я не безжалостный человек. Легкое наказание могло бы вылечить привычку Феникс исчезать без разрешения, но оно не защитит ее от опасности быть использованной в качестве пешки.
Она остается на месте, ожидая, когда я возьму свои слова обратно. Вместо этого я отхожу от двери, давая ей возможность потянуть за ручку.
— Верно, — она кивает, ее губы сжимаются. — Тогда я пойду.
Феникс пересекает комнату, расправив плечи. Когда она приближается на расстояние вытянутой руки, я говорю:
— Еще кое-что.
Ее огромные серые глаза встречаются с моими.
— Что?
— Держись подальше от Вира Бестлэссона.
Ее брови опускаются, и она поднимает подбородок с вызывающим взглядом.
— Почему?
— Потому что он и его семья опасны.
Феникс фыркает от смеха.
— Все здесь связаны с одним или несколькими крупными преступными кланами. Это тебе не Лондонская школа финансов.
— Следи за тоном, — рычу я.
Она делает шаг вперед, затем еще один и кладет обе руки на бедра. Все признаки покорности исчезают, сменяясь чем-то свирепым.
— Ты не можешь указывать мне, что делать. Наша договоренность была чисто деловой.
— И все же ты недовольна именно тем, что кто-то, кроме меня, назвал тебя шлюхой.
Она вздрагивает.
— Но ты не отрицал этого.
— Думай, Феникс, — я похлопываю ее по голове. — Примени свой блестящий ум к чему-то, кроме курсовой работы.
Феникс поджимает губы и раздувает ноздри, как будто то, что я сказал, было оскорблением. Она дышит так тяжело и быстро, что я сопротивляюсь желанию уложить ее на диван. Вместо этого я хватаю ее за запястье, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.
— Отпусти меня, — она пытается выдернуть руку.
— Нет, пока ты не послушаешь, что я скажу.
— Что? — рявкает она.
— Человек, который вошел в мой дом, был соратником моего злейшего врага, — я говорю сдержанно, потому что слишком подробные разговоры о Криусе заставляют меня терять самообладание.
— Кого?
— Тебе не нужно этого знать, — отвечаю я. — Только хочу сказать, что мой выбор не бросаться защищать тебя был стратегическим.
Ее горло напрягается, когда она сглатывает.
— Тогда почему ты мне платишь?
Теперь моя очередь удивляться.
— Кажется, я припоминаю, как надменная юная леди ворвалась в мой кабинет, шантажируя меня деньгами и сексуальными услугами.
Румянец на ее щеках становится восхитительно пунцовым. Понятия не имею, о чем она думает, и использует ли она вообще рациональное мышление, но, очевидно, слово «шлюха» зацепило.
— Тебе не приходило в голову, что денежное вознаграждение — это обмен властью?
— Что это значит?
— Деньги — это способ выразить признательность другому человеку. Я оплачиваю расходы матери, но это не предполагает никаких сделок. При помощи денег я пытался сделать твою жизнь комфортной.
Она моргает быстрее, чем обычно, словно обдумывая мои слова.
— Значит, ты никогда не воспринимал меня, как проститутку? — шепчет она.
— Если бы ты была оплачиваемым профессионалом, мы бы заключили соглашение и обсудили все подпункты, — говорю я, сохраняя спокойствие. — У нас все было спонтанным, и я подумал, что тебе нравится играть со мной так же, как и мне с тобой.
Ее губы дрожат, а глаза становятся влажными. Вид ее такой расстроенной — как удар под ребро. Вновь приходится вспомнить о матери в лапах этого ублюдка, чтобы не притянуть Феникс в объятия.
— Тогда почему ты позволил этому мужчине назвать меня шлюхой? — последнее слово вырывается болезненным хрипом, который скрежещет по моей совести.
Если бы только Феникс знала, что я сделал с тем мужчиной наверху на кухне. Зубы сжимаются. Если она узнает, то не перестанет кричать от ужаса. Я должен заставить ее уйти сию же минуту, но она должна знать, что мое молчание в понедельник утром никоим образом не было знаком согласия.
— Я вел себя так, будто ты наемная сабмиссив, и чтобы быстро увести его подальше от тебя.
— Значит, ты не думал, что я шлюха? — спрашивает она, как будто мой первый ответ не был достаточным подтверждением.
— Никогда.
Она сокращает расстояние между нами и вот, мы уже дышим одним воздухом. Примерно в этот же момент я понимаю, что все еще держу ее за запястье, но не могу отпустить. Напряжение в комнате нарастает, давит с силой, которой я едва могу сопротивляться.
— А деньги были чем-то вроде языка любви?
— В каком-то смысле.
— Оу.
— Ты будешь держаться подальше от
