У каганова шатра венеда и анта встретили градом насмешек. Многие ближники Баламбера знали, что княжичи отправились на охоту, и их возвращение с пустыми руками расценили как промах, непростительный для людей, называющих себя воинами. Ибо хороший воин — это в первую очередь хороший охотник.
— Добычу мы привезли, ганы, — усмехнулся Белорев. — Охота была на редкость удачной.
— Вы убили суслика? — насмешливо спросил угорский ган Буняк. — Или затоптали копытами коней полевую мышь?
Белорев, к слову, терпеть не мог Буняка, да и каган не слишком жаловал вилявого угра, однажды уже изменившего ему в трудный момент, но, тем не менее, не удержался от хвастливого слова:
— Мы привезли вам Готию, ганы, ее осталось только освежевать.
В огромный каганов шатер пускали далеко не всех. Жизнь научила Баламбера осторожности, но для Пласкини и Белорева он делал исключение, отлично понимая, что княжичи ему в степи не соперники. И более того, их жизнь и благополучие целиком зависят от расположения кагана.
Баламбер был еще относительно молод — ему совсем недавно исполнилось сорок лет, — высок ростом, во всяком случае для гунна, широкоплеч и ловок в движениях. В седле он сидел как влитой, и одолеть его в конном поединке еще никому не удавалось. Бороды каган не носил. Его голые щеки были иссечены шрамами еще в детстве, дабы не допустить появления волос. Этот странный обычай гунны принесли с далекой родины, откуда вынуждены были бежать, преследуемые врагами. Кем были эти враги, Белорев не имел ни малейшего понятия, но, видимо, им хватило сил, чтобы вытеснить с родной земли воинственное племя. Сам каган принадлежал к одному из самых могущественных гуннских родов, сумевшему за короткий срок возвыситься и на новом месте. Родственные гуннам угры не только приняли беглецов на своей земле, но и признали за ними первенство, пусть и не без затяжной борьбы. Впрочем, те споры давно уже отзвенели ударами мечей и покрылись густой пылью. Что, однако, не избавило Белорева и его родовичей от забот и ганской зависти. Ибо каждый степной вождь спит и видит себя каганом. И булава, врученная когда-то деду Белорева, могла запросто перейти в другие руки, не менее сильные и загребущие.
Каган взглянул на нежданных гостей с удивлением. Кумыс, пролившийся из его пиалы, запачкал дорогой парсский ковер, но Баламбер этого даже не заметил. Похоже, он уже сообразил, что венед и ант заявились к нему в неурочное время неспроста.
— Мы нашли дорогу в Готию, каган, — начал с главного княжич Белорев.
На лице Баламбера не дрогнул ни один мускул, и он жестом пригласил княжичей садиться. Рассказ Белорева каган выслушал молча, ни разу его не перебив. Баламбер славился своей сдержанностью. И о волнении, охватившем его, можно было судить разве что по глазам, узким и властным.
— Это важная весть, — произнес он глухо. — Вы оказали мне большую услугу, княжичи, и я этого никогда не забуду.
Белорев и Пласкиня, хорошо знавшие кагана, с советами не торопились. Баламбер должен был принять решение сам, без всякого давления со стороны. Однако у антского княжича почти не оставалось сомнений в том, каким будет это решение. И он уже прикидывал в уме, как уговорить князя Буса поддержать гуннов в решающий момент. Ибо только такая поддержка гарантировала Антии безоблачное существование в будущем. Каган Баламбер, надо отдать ему должное, умел оценить услугу, оказанную в нужное время.
— Надо выманить готов к Дону, — задумчиво произнес Баламбер. — И только потом ударить им в сердце. Что вы думаете по этому поводу, княжичи?
— Это мудрое решение, — кивнул Пласкиня. — Как только мы выйдем готам в тыл, судьба войны будет решена.
— Готский союз не прочен, — поддержал венеда Белорев. — Русколаны, анты и борусы уже практически отпали от него. Сарматские и скифские вожди тоже спят и видят, как бы им избавиться от опеки готов. Да и вестготы не такие уж верные союзники Амалов, как это может показаться. Разве что аланы сохранят Германареху верность.
— Готов и аланов щадить не будем, — жестко произнес Баламбер. — С остальными следует вести переговоры. Все племена, пожелавшие встать под мою руку, получат равные с гуннами права, а их вожди будут приняты как братья в моем ближнем кругу. Пусть будет так, княжичи.
— Да здравствует, каган, — одновременно произнесли Пласкиня и Белорев.
Весть о новом походе кагана облетела степные кочевья со скоростью вихря. Не прошло и двадцати дней, как под рукой Баламбера собралась стотысячная орда. Впрочем, далеко не все ганы рвались на войну, отлично понимая, с какими трудностями им придется столкнуться. Особенно усердствовал ган Буняк, который успел объединить вокруг себя десятка полтора угорских и булгарских ганов, недовольных всевластием Баламбера. К удивлению многих, каган не обратил на происки Буняка никакого внимания. Конечно, ган Буняк особой родовитостью не отличался, зато он славился непомерным самомнением и дерзостью. Прихвастнуть он тоже любил. Многих ганов распотешил рассказ о том, как Буняк с сотней верных людей напал на сорокатысячный готский стан и убил не кого-нибудь, а самого епископа Вульфилу, коего гунны почитали едва ли не самым могущественным колдуном в окрестных землях. Ган Буняк призывал в свидетели всех своих предков до седьмого колена, но ему все равно не верили. Правда, по слухам, гулявшим по степи, Вульфила действительно сгинул где-то в районе Донца, но в его смерти повинны были русколанские волхвы, наславшие порчу на высокомерного гота, презиравшего не только чужих, но и своих богов и поклонявшегося могущественнейшему существу по прозванию Христос. Кто он такой, этот Христос, степные ганы понятия не имели, но слепо верили, что сила, даруемая им, способна разрушать в прах целые города и обращать в рабство племена и народы. Никто из гуннских богов на такое не отважился бы, чтобы там не говорили племенные и родовые шаманы. Ган Буняк ссылался в своих рассказах на римского вождя, невесть какими путями попавшего на Дон, но этим только подрывал веру в свои слова даже у самых неискушенных слушателей. Где тот Рим, а где мы. Язвительные насмешки до того вывели Буняка из себя, что он едва не обнажил меч в присутствии кагана. На помощь расходившемуся угорскому гану пришел антский княжич Белорев, прежде в симпатиях к Буняку не замеченный. Он подтвердил, что римский патрикий Руфин действительно приезжал в Тану семь лет назад и настолько сдружился с русколанами, что принял участие в их таинствах, посвященных могущественному Яриле. Недоверчивым ганам ничего другого не оставалось, как только руками развести.
— Я так понимаю, ган Буняк, — насмешливо произнес Баламбер, — что Христос и его шаманы тебя не испугают?
