стрела, которой тебя ранили, была отравлена и зачарована. Он уехал за противоядием.
Гавейн нахмурился.
— То есть это было спланированное нападение?
Артур кивнул.
— А где… — Гавейн помедлил, подбирая слова, чтобы не дать друзьям повода для лишних шуток и сплетен. Знали ли они, что он и Трина были ночью в лесу? — А где леди Трина?
Артур понимающе взглянул на него.
— Думаю, она ушла отдыхать. Мерлин сказал, что она здесь, но, когда я пришел, ее не было. Должно быть, она просидела с тобой до рассвета.
Что-то в этом тревожило Гавейна. Было ли это похоже на Трину, которая плакала над его постелью, — встать и уйти, оставив умирающего одного?
Заметив, что лицо рыцаря омрачилось, проницательный Артур бросил Персивалю:
— Персиваль, позови леди Трину. Нужно сообщить ей, что Гавейн очнулся.
Гавейн благодарно взглянул на друга, вкладывая в этот взгляд и извинения. Он понимал, что Артур не увлечен Триной, но все же питает к ней интерес. Так же, как и понимал, что Артур заметил: между гостьей Камелота и ее наставником рождается нечто большее, чем просто менторство и дружба. Артур не был глуп, да и с тех пор, как Ланселот и Гвиневра совершили свое страшное для его сердца предательство, не был столь доверчив и беспечен. Нежелание ранить короля и друга было главной причиной, по которой Гавейн изо всех сил боролся со своим влечением. Но была и еще одна: рано или поздно Трина должна вернуться в свой век, и это не то, что они могли бы преодолеть. Но когда он видел ее глаза, в которых первичная ненависть сменилась чистой девичьей любовью, о причинах не любить и о том, что он воин, почему-то становилось сложно помнить.
— Галахад, Борс, — словно чувствуя недосказанность, повисшую между ними, Артур отдал новый приказ, — принесите Гавейну еды и воды.
Едва рыцари ушли, Артур серьезно сказал:
— Я знаю, о чем ты думаешь. Ты не предал меня, мой друг, и не предашь. Мое сердце никогда больше не будет занято, но твое… — Артур со смесью лукавства и отеческой заботы вгляделся в лицо друга. — Я впервые вижу, чтобы кто-то тронул твое.
Гавейн улыбнулся в ответ, не желая признавать вслух, признаваться себе, что дело его, должно быть, и правда было плохо. Что знаменитый повеса и пьяница стоял на краю пропасти, почти готовый отдаться эмоциям.
— Все не так, как ты думаешь, друг мой. Сэр Гавейн все тот же дамский угодник и пьяница. Я не тот рыцарь, о котором сложат легенды за подвиги во имя леди.
— И все же ты заботишься о ней. Желаешь ее видеть, едва открыл глаза.
— Ты, должно быть, заметил, что леди Трина очень ранима, а вчера ее чуть не убили. Как наставник, я могу проявить некоторый интерес.
— Хочешь сказать, что сэр Гавейн, который не побоялся признаться мне, что он беглый принц, боится признаться, что влюблен в леди? — серьезный тон Артура сменился на веселый. Его явно забавлял такой страх друга. — Великий сэр Гавейн, который не боится меча, смерти и готов один воевать против десятков?
Гавейн отвернулся, не зная, что сказать, но не желая продолжать лгать своему другу и королю. Даром, что Артур знал его слишком хорошо, что так быстро раскусил обман.
— Если тебя тревожит мое отношение к леди Трине, — Артур явно решил завершить этот разговор и довести его до логичной точки, — то скажу еще раз: она интересная леди, но едва я понял, что она увлечена тобой, видел в ней не больше, чем друга. Мне нравится ее откровенность, простота, живость. И я понимаю, почему она могла вызвать в тебе чувства. Но если тебя тревожит ее происхождение…
Гавейн резко повернул голову, морщась от боли, все же пронзившей тело от резкости движения.
— Дело не в этом. Ты как никто другой знаешь, что я никогда не считал, что происхождение играет роль. Как и ты.
Договорить они не успели: в дверь ворвался Персиваль.
— Леди Трины нет. Джудит нет. Их кровати не тронуты.
Артур вскочил со стула, стоящего рядом с кроватью больного.
— А сэр Мордред?
Гавейн вздохнул.
— Я сказал ему вчера, уходя, что он может идти отдыхать…
Словно в ответ, в этот момент в комнату вбежал Мордред.
— Сир, сэры, я проверил внизу и у таверны: леди нигде нет. Но я нашел вот это, — он поднял вверх скомканный и запыленный клочок пергамента.
Гавейн хотело было встать с кровати, но Артур остановил его жестом.
— Тебе нужно набираться сил. Ты должен поправиться, прежде, чем мы тронемся в путь. Это приказ короля.
Артур вырвал из рук Мордреда записку, пробегая глазами по ее содержимому. Закончив, он в гневе сжал обрывок в кулаке, сжимая со всей силы.
— Что там? — Гавейн знал, что ответ ему не понравится.
— Моргана, — вздохнул Артур, закрывая глаза. — Она обманом заманила ее.
Он разжал кулак, протягивая Гавейну комок пергамента.
«Если ты хочешь спасти своего рыцаря, приходи в лес на рассвете».
Гавейн откинулся на спинку кровати, ударяясь о нее головой. Он чувствовал, как гнев Артура заражает и его. Она пошла к ней, чтобы спасти его… Она пошла к ней, потому что это был ее единственный способ спасти свой народ.
Он должен найти ее.
***
Юный Мордред довольно наблюдал, как великие рыцари Камелота вдруг переполошились из-за пропажи одной девчонки, словно мыши. Удивительно, как ученица Мерлина была им дорога.
Конечно, он знал, что Трина не была любовницей мага. Или была не только ей. Он видел и слышал многое в Камелоте. Особенно в тот день, когда на пиру на леди Трину по его указке напал один из приезжих рыцарей. В тот день, когда она раскрыла, что владеет магией и их с Морганой планы поменялись.
Джудит сразу сообщила им, что в замке появилась деревенская девка, которая стала подопечной Мерлина. Было странно, что советник короля, который обычно думал только себе, да об Артуре, окружил такой заботой простую землячку. За этим
