— Да, господин главнокомандующий.
— У тебя что с ним, свои счеты?
— Да, господин главнокомандующий.
— Но ведь выстрелы могут вызвать тревогу.
— Я отведу его подальше.
— Ладно, веди.
То ли Юрки слышал разговор Васселея и Таккинена, то ли догадался, о чем они говорили, но он побледнел. Чтобы у Юрки не осталось никаких сомнений в отношении своей участи, Васселей сунул ему в руки лопату и ткнул револьвером в спину.
— Каким же я буду по счету из людей, которых ты расстрелял? — спросил Юрки, когда они вышли на дорогу в лесу. Он понимал, что от такого матерого бандита, как Васселей, ему не убежать и пощады тоже просить бесполезно. Юрки решал умереть как мужчина. Конечно, отправляясь на собрание, он должен был знать, какая судьба ему уготована, но наказ односельчан надо было выполнить, и он выполнил его.
— Иди, иди… — Васселей угрюмо шагал следом.
Они вошли в лес, миновали передовой дозор.
Наконец Васселей велел остановиться и сел на пень. Юрки начал копать могилу. Ему хотелось кое-что сказать перед смертью Васселею. Он не собирался взывать к совести Васселея: такого бандита словами не проймешь. Просто хотел сказать то, что лежало на душе.
— Я умру, но из-за меня никому не будет стыдно, — говорил Юрки. — Если кто и вспомнит, так только добрым словом. Я знал, на что иду. На верную гибель я шел, но наказ людей надо было: выполнить. А ты… Из-за тебя всему Тахкониеми стыд и позор…
— Копай да помалкивай!
— Копаю, я копаю. Хотелось бы мне лежать на своем кладбище. Да ладно… все равно земля-то одна, своя, карельская. А ты подохнешь как собака.
— Копай, копай.
— Мне торопиться некуда. Дай уж сказать… Отец твой людям в глаза не может смотреть из-за тебя, бандита. Трех сыновей твоя мать родила. Двое людьми стали, а третий бандитом. И сыну твоему тоже… На весь век позор: сын бандита…
— Хватит! Брось лопату!
Не успел Юрки бросить лопату и выпрямиться, как хлопнул выстрел. Пуля просвистела над его головой. Юрки вылез из ямы и начал медленно расстегивать полушубок на широкой груди.
— Что? Рука дрожит? Попасть не можешь? — спросил он спокойно. — Неужто и у бандита рука может дрогнуть?
Грохнул второй выстрел. Снова — мимо.
— Подойди поближе, сволочь… — Юрки распахнул полушубок. Приготовившись умереть достойно, он не заметил горькой усмешки на лице Васселея.
— Перкеле! — прошипел Васселей. — Убирайся к черту, не то застрелю в самом деле! Не видишь, что ли?
Лишь теперь Юрки увидел, что дуло револьвера направлено на низкие серые тучи, медленно плывущие над лесом.
— Так ты… серьезно? — выдавил Юрки.
— Слушай, Юрки! Если хочешь жить, беги. Да так, будто за тобой три беса гонятся. И забудь о том, как живым остался. Если проболтаешься — я тебя хоть из-под земли достану и уж тогда в белый свет пулять не стану. Ну! Чтоб духу твоего не было!..
— Но послушай, а…
— Ты свое уже сказал. Ну?
Грохнул третий выстрел. Пятясь задом, Юрки начал отходить от могилы, словно все еще не верил в свое спасение, а хотел встретить смерть лицом к лицу. Потом, натолкнувшись спиной на дерево, круто повернулся и побежал.
Васселей забросал могилу землей. Если кому-то вздумается поглядеть, где Юрки лежит, — пожалуйста, могила как могила. Выстрелы, конечно, тоже слышали. Если не в деревне, так в передовом дозоре уж точно… Тремя выстрелами можно на тот свет отправить самого живучего человека. Так что сомневаться им нечего.
Когда Васселей увел Юрки, Таккинен занял свое место за столом и сказал:
— Мы даем высказаться и таким. Кто еще хочет взять слово?
Из окон было видно, как предыдущий оратор с лопатой в руке и в сопровождении Васселея направился к лесу. Какой-то мужичонка в таком же полушубке, как и Юрки, стоявший в первом ряду, попытался было втиснуться в толпу, но Борисов заметил и угадал его намерение.
— Ты куда? Иди сюда, скажи, какой наказ тебе народ дал?
— Да я не… — Мужичонке не хотелось с лопатой в руке идти в лес.
— Тебе сказать нечего? — грозно спросил Таккинен.
— Да я не… Самому мне нечего. Люди-то наказывали, да…
— Что они наказывали тебе сказать? Ну!
— Да я….. Пусть сами скажут.
— А ты сам за кого?
— Да я… Куда все, туда и я.
— Распишись вот тут.
Согнув палец, словно держа его на спусковом крючке, Таккинен ткнул им в бумагу и, поглядел в упор на мужичонку. Тот послушно подошел к столу и поставил крест на указанном ему месте…
Васселей вернулся на собрание. Он почувствовал, что на него смотрят осуждающе, со страхом. «А, один черт! Пусть думают что хотят…»
Желающих выступать больше не нашлось.
— Мы тут посоветовались, — сказал Борисов, — и пришли к мнению, что все ясно и речами дело не поправишь. Народ ждет не слов, а дела.
— Настало время действовать, — начал было Таккинен и замолчал, взглянув в окно. Там происходило что-то непонятное. Какой-то старикашка в рваной шубе, с берестяным кошелем за спиной пытался прорваться в избу, где шло собрание. — Впустить его! — крикнул Таккинен.
Старикашка вбежал в избу и, запыхавшись, не мог ничего сказать.
Таккинен подскочил к нему, схватил за плечи:
— Что? Что случилось?
— Бегите! Скорее! — выдохнул старик. — Красные…
— Их много?
— Много, много. Может, батальон. А может, полк…
— Сколько, сколько человек?
— Может, шестьсот, а может, вся тысяча. Не считал. Весь лес полон… Пушки у них, пулеметы всякие…
В избе начался переполох.
Лишь лет пятнадцать спустя по устным рассказам, сохранившимся в памяти молодого поколения, удалось установить, кто был виновником панического бегства мятежников из Кевятсаари. Оказалось, что в тот день два кевятсаарских старика глушили налимов на замерзшем лесном озерке верстах в двух от деревни. Это были те самые братья, которые год назад на тайной сходке в риге покойного Ярассимы предложили свой план сохранения мира в деревне. В последнее время, когда опять стало неспокойно, братья обитали в лесной избушке, неподалеку от деревни. В самой деревне, в огромном родовом доме, где все жили одной семьей, оставались лишь старушки жены, четыре невестки и десяток малолетних детей. Да и в остальных домах из мужчин дома жили лишь, совсем дряхлые старики да мальчишки. Ночами братья заходили домой, узнавали новости. Случалось, невестки приходили к ним в лес за рыбой и рассказывали, что делается в деревне. О собрании в избе Ехронена старики тоже узнали в тот же день. Они встревожились. Слишком опасными гостями были эти люди, собравшиеся в их деревне. Одна беда да всякая напасть от них… Но что могли поделать два старика перед такой силой? Лишь повздыхать да сокрушенно покачать головой. Видно, решение, принятое в риге покойного Ярассимы, на сей раз им не удастся исполнить. А тут еще они увидели, как из-за болота появились красноармейцы. Старики испуганно переглянулись. Без слов было ясно, что войны в деревне теперь не избежать. Вот беда-то… Сколько невинных людей, баб да детишек под пулями погибнет, сколько изб сгорит, если начнется бой. И за что бог наказал их деревню? Неужто в другом месте не могут красные и белые силами помериться… И тогда-то стариков осенило. Красных было совсем немного, человек пятнадцать, не больше. Надо быстренько предупредить их, сказать, что белых в деревне полным-полно, ходить туда нельзя. А белым надо сказать, что красных идет тьма-тьмущая. И ежели у красных и у белых хоть чуть есть ума, то они убегут и оставят деревню в покое. Красные, конечно, снова потом придут, уже с большей силой, но белых-то в деревне уже не будет… Старики поняли друг друга с полуслова. Один побежал в деревню, другой — навстречу красным…
В стане мятежников началась паника. Первыми о приближении несметных полчищ красных узнали в передовом дозоре. Пока старик бежал до избы Ехронена, весть об опасности обошла все посты боевого охранения. Уже смеркалось. С перепугу в темном осеннем лесу можно увидеть что угодно, и кто-то из мятежников выстрелил. Началась пальба. Когда в темноте гремят выстрелы, кажется, словно в лесу что-то шевелится, двигается, и чем сильнее страх, тем отчаяннее стрельба. Пулеметчик тоже не выдержал и начал строчить в темноту…
Остановленные стариком красноармейцы услышали впереди стрельбу, которая была лучшим подтверждением слов старика о том, что деревня занята крупными силами белых. Решив, что их обнаружили, красноармейцы повернули обратно. У них был приказ не вступать в бой с противником. Потому-то; они поспешно и отошли.
Белые тоже бежали из деревни. Услышав выстрелы, многие из находившихся в избе Ехроненов, бросились к озеру и пытались уйти по льду через губу, но лед не выдержал, и беглецов пришлось вытаскивать из воды. Таккинен и Борисов пытались собрать людей и организовать оборону. Но мало кому хотелось идти на огневые позиции, где все грохотало и гремело. Кое-кого пришлось огреть кулаком, чтобы заставить подчиниться. Вокруг раздавались крики и беспорядочные выстрелы. Наконец Таккинен дал приказ к отступлению. И стрельба понемногу затихла.
