как там мой ребенок.
Наконец главврач подтверждает, что ребенок жив. Однако для срока восемь месяцев он слишком мал и слаб, и мы должны сделать все возможное, чтобы предотвратить преждевременные роды. Затем возвращается швейцарская женщина-врач и объявляет ужасный диагноз: у меня тяжелая форма анемии, и мне срочно нужна кровь. Все это – последствия малярии. Врач говорит, что кровь здесь достать очень трудно. В больнице имеются лишь небольшие запасы. Мне нужен донор. Меня тошнит от одной лишь мысли о чужой крови здесь, в Африке, в эпоху СПИДа. Я с тревогой спрашиваю, проверяли ли кровь. Она честно отвечает, что не всю. Обычно больные анемией приглашают в качестве донора кого-то из членов своей семьи. Большинство людей здесь умирают от малярии или ее последствий – анемии. Из-за рубежа для миссии пожертвовано лишь небольшое количество крови.
Я лежу в кресле и пытаюсь взять себя в руки. «Мне перельют кровь больного СПИДом», – пульсирует страшная мысль. Я не хочу этой смертельной болезни и говорю, что отказываюсь от процедуры переливания. Доктор серьезно и строго замечает, что я могу выбирать между той кровью, что имеется, и верной смертью. Появляется медсестра-африканка, сажает меня в каталку и отвозит в палату к трем другим женщинам. Она помогает мне раздеться, и я получаю больничную одежду, как и остальные.
Сначала мне делают укол, затем медсестра ставит мне на левую руку капельницу. Входит швейцарский врач с пакетом крови. С ободряющей улыбкой женщина сообщает, что нашла последнюю банку швейцарской крови моей группы. Этого хватит до завтра. Большинство белых сестер-миссионерок готовы стать донорами, если их группа мне подойдет.
Я тронута такой заботой, но стараюсь сдержать слезы и говорю спасибо. Когда прибор для переливания крови вешают мне на правую руку, я ощущаю такой укол, будто меня ужалил шершень, потому что игла очень толстая. Приходится терпеть это несколько раз, прежде чем спасительная кровь потечет в мои вены. Руки привязаны к кровати, чтобы я во сне не вырвала иголки. На меня, должно быть, жутко смотреть, и я рада, что моя мама не знает, как я несчастна в этот момент. Даже если все пройдет хорошо, я никогда ей об этом не расскажу. С этими мыслями я засыпаю.
Пациентов будят в шесть, чтобы измерить температуру. Мне трудно проснуться, потому что я спала только четыре часа. В восемь делают еще инъекцию, и около полудня меня ждут новые переливания. Мне везет – новые порции крови я получаю от местных сестер. По крайней мере, больше не нужно беспокоиться о СПИДе.
Обычный осмотр на предмет беременности и связанных с ней проблем проводится во второй половине дня. Пальпация живота, прослушивание сердцебиения малыша, измерение артериального давления. Это все, что здесь делают. Я пока не могу ничего есть – меня тошнит от запаха капусты. Тем не менее к концу второго дня я чувствую себя намного лучше. После третьего переливания я ощущаю себя цветком, наконец-то получившим воду. С каждым днем все стремительнее жизнь возвращается в мое тело. После завершения последнего переливания я долго смотрюсь в карманное зеркальце. Я себя почти не узнаю. Огромные запавшие глаза, угловатые скулы, длинный заостренный нос. Тусклые редкие волосы прилипли к голове. Но при этом мне намного лучше, – думаю с ужасом. Пока я только лежу, и у меня есть еще три дня, чтобы хорошенько отлежаться в постели, так как я все еще принимаю капельницы против малярии.
Сестры очень милые и часто заходят. Их беспокоит, что я ничего не ем. Одна сестричка, излучающая доброту и теплоту, особенно трогает меня своим вниманием. Однажды она приносит из миссии бутерброд с сыром. Я так давно не видела сыра, что не могу заставить себя есть медленно. С этого дня я снова могу есть твердую пищу. Дела налаживаются, я довольна. Лкетинге по радиосвязи сообщают, что мы с ребенком преодолели кризис.
Я здесь уже неделю, но швейцарская женщина-врач во время обследования советует мне по возможности рожать в Швейцарии. Я в шоке. Спрашиваю почему. Она объясняет, что я слишком слаба и худа для восьмого месяца. Если я не смогу здесь нормально питаться, риск умереть от новой кровопотери и перенапряжения во время родов очень велик. У них нет кислородного оборудования и кювезов для слабых малышей. Также здесь не делают обезболивания во время родов, потому что нет препаратов.
Я в ужасе от мысли о полете в Швейцарию в моем состоянии. Я говорю, что точно не смогу этого сделать. Мы рассматриваем другие варианты, потому что в оставшиеся недели мне нужно набрать не менее семидесяти килограммов. Мне не разрешают уезжать в Барсалой, потому что это слишком опасно из-за малярии. И тут я вспоминаю о Софии. У нее хорошая квартира в Маралале, и она отлично готовит. Этот вариант врач одобряет. Но я смогу покинуть больницу минимум через две недели.
Поскольку я мало сплю днем, время течет медленно. Изредка я перебрасываюсь парой слов с соседками по палате. Это женщины самбуру, у которых уже несколько детей. Некоторые попали сюда благодаря миссионерам либо из-за каких-то осложнений. Один раз в день во второй половине дня – время посещения. Но в родильное отделение приходит не так много посетителей, потому что рожать детей – это такая женская работа. Тем временем их мужья, вероятно, развлекаются с другими женами.
Я начинаю думать, как там сейчас мой возлюбленный. Нашу машину наверняка отремонтировали, а если нет, то он мог бы дойти сюда примерно за семь часов, что для масаи не такая уж и проблема. Конечно, почти каждый день я получаю от сестер приветы и поздравления, которые мой дорогой Лкетинга лично передает отцу Джулиано. Муж постоянно в магазине, помогает новому парню торговать. Сейчас магазин меня не волнует, не хочу нагружать голову. Но как мне объяснить Лкетинге, что я не смогу вернуться домой, пока не родится наш ребенок? Я уже вижу его недоверчивый взгляд.
На восьмой день он неожиданно появляется в дверях. Держится немного неуверенно. С улыбкой садится на край кровати: «Здравствуй, Коринна. Ты в порядке? Как наш ребенок?» Затем разворачивает жареное мясо. Я тронута такой заботой. Отец Джулиано тоже здесь, в миссии; Лкетинга приехал с ним. Нам неловко прямо здесь обмениваться нежностями, потому что присутствующие женщины смотрят на нас и задают ненужные вопросы. И все-таки я счастлива увидеть его и поэтому пока не заговариваю о своем намерении некоторое время пожить в Маралале. Он обещает вернуться, как только починят лендровер. Вскоре мой муж и отец Джулиано уезжают.
Теперь дни кажутся еще длиннее. Единственные события – визиты
