носилки, заскорузлые от засохшей крови. Качаясь из стороны в сторону, он пошел назад, но через несколько шагов обернулся. Носилки всё еще стояли на земле, ратники обшаривали карманы офицера.
– Што вы робице! – гневно воскликнул Назар.
Что-то толкнуло его в спину между лопаток, он упал ничком.
…Около часу дня итальянцы Богарне возобновили атаку на Красный холм. Кутузов бросил против них казаков Платова и кавалерию генерала Уварова; адъютантом Уварова был граф Дмитриев-Мамонов, отчаянно скакавший с поручениями в самые опасные места.
Вяземского отправили к генералу Бахметеву. Когда он подъехал, Алексей Николаевич садился на другую лошадь взамен только что убитой. Вяземский передал поручение, Бахметев кивнул, тронул коня – прилетевшее ядро раздробило ему правую ногу ниже колена. Поддерживая генерала за плечи, Вяземский завертел головой, чтобы позвать на помощь. Еще одно ядро упало на землю, закрутилось, шипя, подпрыгнуло, взорвалось – из брюха несчастной лошади князя вывалились внутренности. К счастью, трое солдат уже спешили к своему генералу. Вяземский снял с себя плащ и расстелил на земле, на него уложили раненого, кричавшего от боли, подняли, понесли вчетвером. Ядра со свистом проносились с боков и над головой, падали впереди и позади; Бахметев громко молил Бога о том, чтобы одно из них его добило. Его всё же дотащили до перевязочного пункта.
Генерала положили на окровавленные доски стола; двое подручных хирурга разрезали панталоны и сапог, обмыли рану, из которой торчал острый край кости; лекарь с засученными рукавами ловко резанул по ноге кривым ножом, помощники крючками копались в сочащемся кровью мясе, вытягивая жилки; Бахметьев издал звериный крик и лишился чувств. Звук пилы по кости чуть не вызвал у Вяземского приступ рвоты; раненый пришел в себя, ему что-то влили в рот – должно быть, водку, – он закашлялся. Отпиленную ногу отшвырнули прочь, жилки стянули в узел, отрезанное место закрыли пустой кожей, зашили ее шелком, приложили компресс, замотали бинтом – готово! Давайте следующего.
…Коленкур был бледен: ему только что сообщили о гибели брата Огюста – император заменил им генерала Монбрёна, которому еще утром переломило хребет ядром. Кирасирам удалось захватить Большой редут, но Огюст не вернулся из этой атаки. С его свадьбы не прошло и двух месяцев, он отправился под венец сразу, как только получил вызов в армию – хотел обеспечить жену на случай своей гибели… Наполеон молча прикоснулся к плечу герцога Виченцского. Хорошо еще, что не сказал какую-нибудь фразу в спартанском духе, как он это любит.
…«Село Бородино. В 2 часа пополудни.
Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!
Прошу вас, ради бога, граф Федор Васильевич, прикажите к нам немедленно из арсенала прислать на 500 орудиев комплектных зарядов, более батарейных.
С совершенным почтением пребываю вашего сиятельства, милостивого государя моего, всепокорный слуга князь Кутузов.
Сражение самое кровопролитное, будем удерживать; по сю пору идет порядочно».
…Красный холм походил на вулкан, плевавшийся раскаленными ядрами и окутанный смрадным дымом. Корпус Нея перешел через Семеновский овраг, поляки Понятовского захватили Утицкий курган, кавалерия Мюрата шла в третью атаку на холм, у подножия которого ее ждала русская пехота. Под Барклаем убило лошадь – уже третью, он спокойно встал и приказал подать другую. Спасая пехоту, генерал повел в атаку два кавалерийских корпуса и бригаду кирасиров.
В пятом часу пополудни русские отступили, оставив холм, покрытый трупами, в руках французов. Из двенадцати адъютантов рядом с Барклаем оставались трое – Закревский, Сеславин и Левенштерн, двое последних были ранены, но сам Михаил Богданович не получил ни царапины. Генерал Шевич с кирасирами и кавалергардами опрокинул саксонцев, зашедших слева от Красного холма; преображенцы, семеновцы и финляндцы отбили штыками атаку кавалерии у Семеновского. Наполеон смотрел в подзорную трубу на поле, ставшее кладбищем его кавалерии. Послать в бой гвардию он так и не решился.
Атаки прекратились, не утихала лишь артиллерийская пальба, да перестреливались егери в передовых цепях. Наступившая тьма поглотила эти звуки. В кромешном мраке ополчение, так и простоявшее весь день в лесу со своими пиками, двинулось вперед, взобравшись на какой-то холм. Дым оседал густым туманом, сквозь который тускло сияли огни вражеских костров. От всей земли поднимался неясный гул, в котором сливались стоны, вопли и мольбы о помощи. В темном небе вырисовывались угольные силуэты казаков, занявших господствующие высоты; напротив них чернели неприятельские дозоры. В полнейшем молчании ратники побрели по дороге к Можайску.
…В 8-м уланском полку Доминика Радзивилла осталось пять офицеров и пятьдесят два солдата; они легли спать у ног своих коней, подложив под голову трупы.
…Вяземский сам не помнил, как он очутился в избе, где лежал раненый князь Багратион. С ним был князь Федор Гагарин, брат Веры, – неслыханная удача. Накормив и напоив голодного Вяземского, шурин сел рядом, достал из кармана обтрепанную пачку писем, перевязанную лентой, и медальон, положил на стол, подвинул к нему. Что это? Князь Петр раскрыл медальон – оттуда на него смотрела юная Вера. Он вопросительно уставился на Гагарина.
– Маслов, – шепнул ему князь Федор.
– Убит?
– Скончался. Просил вернуть ей. Ты передашь?
Вяземский смотрел на портрет и письма с грязно-коричневой каймой. Кровь? Нет, он не мог себе представить, как он вручит своей жене ее письма к первому жениху, потерявшему жизнь в сражении, в котором сам он лишился двух чужих лошадей. Пусть лучше Федор.
…Милорадович был совершенно уверен, что с рассветом сражение возобновится: дело не проиграно, неприятель истощен и обескровлен, осталось его добить. Однако к утру ему доставили приказ главнокомандующего возглавить вторую колонну из четырех, которыми армия отойдет к Можайску. В одно мгновение расслабленность сменилась суматохой и давкой: на узкой дороге теснились артиллерия, пехота, кавалерия, обозы; крики начальников, ржание лошадей, свист нагаек, ругань, божба…
Жители навстречу не попадались, Можайск казался брошенным, из некоторых домов уже успели выбить окна и двери. Из одного из них выходил солдат, нагруженный разными пожитками; Милорадович остановил его, подозвал первого попавшегося унтера и велел расстрелять мародера.
Прибыв на приготовленную для него квартиру, Кутузов приказал Беннигсену найти удобную позицию для нового сражения: уж лучше пасть под стенами Москвы, чем предать ее в руки врагов.
Сентябрь
Лучшие купеческие дома в Можайске были заполнены калеками, умиравшими от жажды. Ларрей велел вынести мертвых, дать живым воды и немного сухарей, перевязать открытые язвы. Французских раненых клали в церквях и присутственных зданиях; когда места не хватало, русских выносили из домов и складывали грудой на площади. Ларрей со своими хирургами уже вовсю орудовали пилами, куча отнятых рук и ног росла с каждым часом.
…«Можайск,
