себя содержать, нет возможности улететь отсюда… Прежде чем я позволяю страху себя поглотить, я крепко сжимаю челюсти. Никогда не сдавайся. Никогда, никогда, никогда… Я что‑нибудь придумаю.
Первые, к кому я могу обратиться за помощью, — это родители. Правда, мы не виделись целый год, с тех пор как я уехала из Китая. Но делать нечего: я пишу отцу электронное сообщение, чтобы узнать, где они сейчас находятся, и нажимаю «Отправить».
На следующий день получаю ответ. Он сообщает, что через месяц после того, как я уехала из Сямэня, моя мать забрала Джонди и переехала к Ивану, с которым тайно встречалась все это время. Отец болезненно переживал расставание и через некоторое время предпринял попытку воссоединиться. Он убедил маму вместе съездить в Штаты, навестить родственников. Но в Америке их пути разошлись. Папа отправился в Хьюстон, чтобы навестить свою мать, а мама улетела в Орегон, где они с Джонди в течение десяти месяцев жили у ее тети Вирджинии. Нина, которой уже пятнадцать лет, осталась в Семейном Доме. Теперь мама оставила Джонди отцу, а сама улетела в Россию, чтобы выйти замуж за Ивана.
Эти новости с трудом укладываются у меня в голове. Конечно, я знала, что в отношениях моих родителей далеко не все гладко, но все равно для меня их расставание — шок. Тем не менее я понимаю маму. В Иване она увидела образованного мужчину, с которым можно поговорить о книгах и ее новых увлечениях, и у них есть общие интересы. К тому же на протяжении многих лет мама искала способ покинуть Семью, но у нее хватило смелости сделать этот решительный шаг только вместе с другим мужчиной.
Впрочем, похоже, что папа уже оправился от разлуки. Он путешествует в фургоне с молодой мексиканской ученицей Марией, девушкой примерно моего возраста, пытаясь собрать достаточно денег, чтобы вернуться в Китай.
Он дал мне номер своего телефона, и я решаюсь ему позвонить: так будет легче поделиться новостью о моем решении. Чтобы не дразнить гусей, я говорю ему и всем остальным — и себя почти убеждаю в этом, — что мой уход из Семьи будет временным.
Мне всего лишь требуется немного времени, чтобы получить высшее образование, а затем я вернусь, чтобы продолжить служить Господу. Отец предпринимает попытку переубедить меня, говоря о том, как важно быть миссионером, а учеба — это пустая трата времени. Но скоро понимает, что это бессмысленно: его дочь приняла решение.
Большую часть своей жизни я жаждала его признания. Я стремилась заслужить его одобрение, плавая и ныряя наравне с братьями на водохранилище, представляла, как он прилетает нас спасать в Таиланд, и была благодарна, когда он объявился в Атланте, чтобы отвезти нас обратно на Ферму. Но я повзрослела и многое о нем узнала, поэтому его разочарование и неодобрение больше ничего для меня не значат.
Я пишу электронное письмо маме, но у меня мало надежды получить ее ответ вовремя. Папа сказал, что она просматривает электронную почту только раз в несколько недель.
Есть еще надежда на помощь бабушки и дедушки. Дедушка готов прислать пару сотен долларов, но этого недостаточно на авиабилет и расходы на переезд в США, а бабушка говорит, что уже отправляет деньги моей маме и не может позволить себе больше.
Приходится снова обращаться к папе. Я знаю, что он не может помочь мне материально, так как ему едва хватает денег на собственные нужды, но, возможно, он знает кого‑нибудь, кто мог бы мне помочь. «Ты помнишь Адриано, нашу старую Рыбу? — растягивая слова, спрашивает он. — Он открывает новый игорный клуб в Макао. Я узнаю, сможет ли он найти для тебя работу».
«Пожалуйста», — умоляю я.
Несмотря на то что ответа от Адриано еще нет, я больше не хочу оставаться в Доме. Денег у меня совсем немного, но я покупаю билет из Тайваня в Макао.
Три дня спустя мой чемодан собран, а в сумке лежит билет на завтрашний утренний рейс.
После ужина я уже собираюсь растянуться на матрасе, но тут поднимаю глаза и вижу дядю Джона, прислонившегося к дверному косяку моей спальни. Он улыбается грустной улыбкой и спрашивает, может ли он в последний раз пригласить меня поесть мороженого.
«Конечно», — говорю я своему союзнику и напарнику по миссионерским вылазкам.
Мы садимся в его фургон, но по дороге в магазин он проезжает нужный поворот. Смеясь, я указываю на его ошибку и шучу, что я еще не уехала, а он уже без меня пропал. Он улыбается, но не разворачивается. Вместо этого он подъезжает к маленькому мотелю.
На мой вопрос, что мы здесь делаем, он отвечает: «Мне нужно проведать одну Овцу». Этому человеку нужна наша помощь, и он хочет с ним поговорить, прежде чем отправиться в кафе. Не хочу ли я составить ему компанию?
Я смотрю, как он подходит к стойке регистрации за ключом, а затем плетусь за ним по унылому серому коридору. Смутный страх сжимает мне грудь, но сердце отказывается видеть в этом какой‑то подвох. Дядя Джон отпирает комнату, но в ней никого нет. Я слышу, как за моей спиной щелкает дверной замок.
«Дядя Джон, что происходит? Где Овца, с которой мы должны встретиться?» Я будто со стороны слышу свой, ставший вдруг очень тонким, голос.
«Бог сказал мне, что мне нужно поделиться с тобой Его любовью, прежде чем ты нас покинешь», — говорит он.
У меня начинается настоящая паника, хотя и есть крохотная надежда, что это просто шутка или недоразумение. Из последних сил я пытаюсь шутить, что в этом нет ни малейшей необходимости и что я и сама могу поделиться с кем угодно Божьей любовью, но сейчас к этому не расположена… В этот момент рука дяди Джона сжимает мою, и он подталкивает меня к кровати. Любые дальнейшие слова бессмысленны.
Я настолько приучена не отказывать и подчиняться старшим, что у меня просто нет слов, чтобы возразить. Я бы сейчас очень хотела убежать, но у меня нет ни машины, ни телефона, ни денег. Получается — у меня нет выхода.
Матрас прогибается под моим весом, и чувство беспомощности волком воет внутри.
Он переворачивает меня на спину и снимает с меня одежду. Я же просто смотрю в потолок, пытаясь сосредоточить все свое внимание на крошечных светодиодных лампочках. Они похожи на маленькие звездочки, и я лечу к ним навстречу, спасаясь от того, что происходит с моим телом.
Дядя Джон говорит, что хочет сделать так, чтобы мне было
