–Постойте же!– Кир хватает девушку за руку, и я вижу, как всего на пару секунд ее лицо, особенно щеки, покрывается легким румянцем. –Раз в жизни притворюсь.
Следующий монолог из «Горя от ума» – хоть и нескладно прочтенный – расковыривает всю душу.
– Оставимте мы эти пренья.
Перед Молчалиным не прав я, виноват;
Быть может, он не то, что три года назад:
Пускай в Молчалине ум бойкий, гений смелый;
Но есть ли в нем та страсть? то чувство? пылкость та?
Чтоб кроме вас ему мир целый
Казался прах и суета?
Чтоб сердца каждое биенье
Любовью ускорялось к вам?
Чтоб мыслям были всем и всем его делам
Душою — вы, вам угожденье?..
Сам это чувствую, сказать я не могу,
Но что теперь во мне кипит, волнует, бесит,
Не пожелал бы я и личному врагу,
Бог знает, за него что выдумали вы,
Чем голова его ввек не была набита.
Быть может качеств ваших тьму,
Любуясь им, вы придали ему;
Но вас он стоит ли? вот вам один вопрос;
Чтоб равнодушнее мне понести утрату,
Как человеку вы, который с вами взрос... [А. С. Грибоедов «Горе от ума» 1822-1824]
В этом монологе Чацкий словно пытается достучаться не до Софьи, дав ей понять, что любовь ее выдумана, что Молчалина она совсем знает, а говорит это все мне. Но если Кир – Молчалин, то Чацкий...
Мотнув головой, разгоняю ненужные мысли и ухожу в раздевалку – свою часть мы прорепетировали еще вчера. Остается только переодеться к спектаклю и ждать начала...
***
– Дай факел, мальчик. Отойди подальше.
Иль нет, – задуй, а то меня увидят.
Ступай же в чащу тисовых деревьев,
Ложись там и к земле приникни ухом…
Мои глаза закрыты, но перед глазами все еще стоит образ Париса в очках, несущего пластиковый факел. У меня возникает ощущение, словно я опять на одной из репетиций. Только в этот раз я не наблюдаю за происходящим, сидя двух партах, сдвинутых вместе и укрытым красный покрывалом, а лежу на них, изображая спящую в гробу Джульетту.
За прошедшие полтора месяца это первый раз, когда я спокойно лежу без движения. Репетиции, подготовка к экзаменам и к выпускному не оставляли времени на обдумывания того, что происходило вокруг меня. Я чувствую, как что-то важное ускользает от моего понимания. Но что же это может быть?
– Подай мне заступ и железный лом,
Возьми письмо и завтра рано утром
Вручи его ты моему отцу.
Дай факел мне. Смотри, под страхом смерти,
Что б ты ни увидал и ни услышал,
– Стой вдалеке и мне не смей мешать…
Голос Теона, переодетого в Ромео, заставляет меня содрогнуться и снова вспомнить о путанице в душе и в жизни. Много вопросов мучают меня, на которые я не в силах найти ответ. Что случилось в тот день, после которого я проснулась в постели Теона? Почему я ничего о нем не помню? Что за странные записи я прочла в обшарпанной школьной тетрадке? Как же все запутанно… «Помню, как сотни раз говорил Дее, что всегда буду рядом, чтобы не случилось...»– эти слова снова и снова возникают у меня в голове, словно кто-то насильно вдалбливает их в мое сознание. Почему я не помню ничего из того, о чем пишет он? Такое чувство, словно во всем этом есть какой-то подвох. Как я могла забыть нечто столь важное? Как я могла забыть Теона? Наша первая встреча… Почему я помню ее другой… Нет, я не должна думать об этом. Но это, видимо, невозможно...
И почему это знакомство с Теоном имеет такую ценность? Когда вещи с ним связанные начали иметь вес в моей жизни? Я должна думать о Лео, но… все-таки… Когда же? С первого раза, как Теон протянул мне руку помощи или когда сказал, что он мне друг? На этот вопрос сложно найти ответ. Сейчас мне кажется, что чувство, щемящее и одновременно согревающие мою душу при одной только мысли о Теоне было со мной всегда. Но разве такое возможно, и как же Леофвайн? Неужели Septimus Sensu возымело надо мной власть? Лео… почему ты оставил меня… Почему ты не здесь, когда мне нужен твой совет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я стою на перепутье: одна дорога ведет меня вперед, а другая назад, сохраняя надежду вернуть былые времена… Как же было бы проще стереть все мои детские воспоминания или заменить всего лишь букву «Л» на букву «Т». Лео превратить в Тео…
–О ты, любовь моя, моя супруга?– я вздрагиваю и чуть было не открываю глаза, не сразу признав в этих словах монолог Ромео.
– Смерть выпила мед твоего дыханья,
Но красотой твоей не овладела.
Ты не побеждена. Еще румянец
Красой уста и щеки озаряет,
И смерти знамя бледное не веет…
Почему мне так трудно сделать шаг навстречу? Разве Теон не много сделал для меня, разве не был рядом? Ведь я могу сделать этот шаг ради него… Хотя бы попытаться… Но я ведь не знаю, нужна я ему или нет. Те записи могли появиться в этой тетрадке уже очень давно, да и само их наличие не больно-то доказывает, что Теон ко мне что-то испытывает. Нет… я не смогу начать новую жизнь, пока не распрощаюсь со старой. Я должна дать себе зарок, что никогда больше не будут пытаться найти Леофвайна. Должна…
Прикосновение его губ непривычно обжигает щеку. Что за..?
–Аптекарь! Быстро действует твой яд.
Вот так я умираю с поцелуем.
Несчастный влюбленный смолкает, не давая мне опомниться, и, судя по шуршанию одежды – оседает на пол. Слева слышатся шаги – на сцену вышли – Гриша Укусов, переодетый в слугу Ромео, и Антон Помнящий в рясе. Даже с закрытыми глазами вижу их хмурые лица, как наяву.
– Святой Франциск, мне помоги! Все время
Я старыми ногами спотыкаюсь
О насыпи могильные.
– Кто тут?
–Свой человек, вам хорошо знакомый,– отвечает Гриша своим голосом с хрипотцой на реплику брата Лоренцо. На слух это прозвучало, как «встреча в темном переулке» на старый лад. И когда же это кончится?
«Немного осталось»,– мысленно отвечает Теон, хотя может просто подумал о том же, о чем и я, и послал мне свою мысль.
В последнее время он с трудом может читать мои мысли, кроме тех, что адресованы лично ему, либо он просто отгородился от меня. В любом случае, он, вероятно, не знает, о чем я думаю уже почти месяц, а то и больше, иначе… Размышления на тему «а что если» отвлекают меня от пьесы, и я чуть не пропускаю свою реплику.
– Ах, отец мой!
Мой утешитель! Где же мой супруг?
Я помню все, и где я быть должна.
И вот я здесь. Но где же мой Ромео?
Вид неподвижного полулежащего Теона вызывает необъяснимую тревогу, и я не могу перестать смотреть на него, почти не слушая Укусова.
–Иди, иди же. Здесь останусь я,– отвечаю я на его уговоры покинуть склеп, Слава Истоку, что это по сценарию.
– Что вижу я! В руке Ромео склянка!
Так яд принес безвременную смерть.
О жадный! Выпил все и не оставил
Ни капли милосердной мне на помощь!
Тебя я прямо в губы поцелую.
Быть может, яд на них еще остался,
– Он мне поможет умереть блаженно… [ У. Шекспир "Ромео и Джульетта" 1595]
Опускаюсь на колени, но медлю, не решаясь преодолеть расстояние, разделяющее наши лица. Всего один поцелуй…
«Клянусь, сердцем Истока я буду целовать только тебя…»– коротко качаю головой, чтобы избавиться от этого навязчивого призрака прошлого… Я должна оставить все позади, чтобы быть счастливой…
Все вокруг замирают, словно ожидая моего решения. Я снова качаю головой, в надежде отогнать навязчивые мысли, но прежде, чем наши губы соприкасаются, слышу:
– Браво! – звонкие хлопки раздаются по залу, я поворачиваю голову на источник шума и вижу рыжеволосого мужчину. – Какой спектакль!
