— Понятия существуют для дураков. Я живу без понятий. Мне так нравится! Хочу — убиваю, хочу — милую.
— Ты можешь меня убить, но ты приговариваешь и себя. Так не живут!
Гном опоздал всего лишь на несколько минут. В это самое время все дороги к пустырю уже перекрыли его «быки». Они наблюдали за каждой машиной, следовавшей в сторону лесопосадки. Все оказалось напрасным. Колян переиграл Гнома по всем статьям, и сейчас московский авторитет не мог рассчитывать даже на ничью. Жизнь — суровая вещь, это не партия в шахматы, которую можно отложить, и сейчас Гном чувствовал, что ему ставят мат, позорно загоняя в угол доски, словно к параше.
— Возможно, ты неплохой собеседник, но у меня сегодня нет никакого желания вести долгие дебаты, — поморщился Колян.
Он достал из кармана короткоствольный «глок-18». Удобство этой модели заключалось в том, что на ствол навинчивался штатный глушитель. При выстреле раздается хлопок, словно откупорили бутылку шампанского, а соседи за стеной с завистью думают, что попойка набирает обороты.
Спокойными движениями Колян принялся навинчивать глушитель. Гном стоял под прицелом пяти стволов. Неожиданно он улыбнулся.
— Чему ты так радуешься? — удивленно спросил Колян. Самообладание Гнома вызывало уважение.
— Интересно, какая из этих игрушек меня продырявит первой?
— Неужели ты хочешь умереть так быстро? — бесцветным голосом спросил Колян. — Ты не выглядишь больным, а твоему цвету лица могут позавидовать даже фотомодели. С таким здоровьем, как у тебя, люди живут не менее восьмидесяти пяти лет. Ты еще поживешь. Знаешь, я предлагаю тебе весьма занятную игру.
Глаза Коляна блеснули каким-то дьявольским огнем. Ствол «глюка» качнулся и уставился прямо в переносицу Гнома.
— Забавно. И какую же? — хмуро поинтересовался авторитет. — Скинуть меня с шестого этажа вниз головой, чтобы вся московская общественность поверила в то, что моя тонкая натура не выдержала нервных стрессов?
Радченко ответил не сразу. Он все еще надеялся, что авторитет сломается: если уж не кинется в ноги своим палачам, так хотя бы попытается поторговаться. Однако Гном держался достойно.
— А ты веселый парень. Нет, мы с тобой поступим по-другому. Так как ты очень бережешь свое здоровье и, собираясь ко мне на встречу, не позабыл даже надеть бронежилет, я предлагаю тебе забавную игру «Пятый угол». Приходилось слышать о такой? Только вместо кулаков на этот раз будут наши пушки. Что с тобой? — участливо поинтересовался Радченко. — Ты опасаешься, что не выдержит бронежилет? Глупости! Уверяю тебя, он способен вынести и не такое испытание.
Радченко опустил пистолет на уровень груди Гнома и нажал на курок. Раздался хлопок, Гном вскрикнул и опрокинулся на спину. Он с трудом поднялся, держась обеими руками за ушибленное место и, обращаясь к Коляну, процедил сквозь зубы:
— Что ты делаешь, падла?! За все ответишь. Я тебя, суку…
Вторая пуля угодила Гному в спину. Это стрелял Угрюмый. Сила удара была впечатляющей — словно тяжеловес-молотобоец со всего размаха саданул Гнома между лопаток кувалдой. Авторитет непроизвольно взмахнул руками, колени его подломились, и он упал, разбив подбородок о подлокотник кресла. Однако бронежилет выдержал и это испытание.
— Господи, какой ты все-таки неловкий» — посочувствовал Колян. — А ну вставай, падаль, пока я не размозжил тебе этой штукой череп.
Колян ткнул стволом пистолета Гному в лоб. На коже осталось круглое красное пятно.
На этот раз Гном поднялся с невероятным трудом.
— Суки, ребра поломали.
— То ли еще будет, — радостно пообещал Колян.
Горыныч хохотнул, показав ряд крупных зубов.
В крепкой жилистой ладони он сжимал «вальтер». Накрученный глушитель делал оружие еще страшнее. Не скрывая садистского наслаждения, Горыныч вытянул руку и направил ствол в рот Гному. Испытание продолжалось секунд тридцать. Гном не отвел взгляда, не попросил опустить пистолет. Возможно, в эту минуту он молил Бога укротить свой гнев. Молитва достигла цели — Горыныч, скривив губы, опустил ствол до уровня живота и выстрелил. Гном отлетел метра на два и остался лежать, согнувшись, словно младенец в утробе матери, и не подавая признаков жизни.
— Убил? — с укором спросил Радченко.
— Наверно. Я ему в поддыхало пальнул, — виновато отозвался Горыныч. — Кто же знал, что он такой чувствительный. А может, он еще живой.
Горыныч пнул Гнома в живот. Стон жертвы ужасно напоминал приветствие из загробного мира. Гном разогнулся.
Горыныч хохотнул:
— А может, он бессмертный?
— Это мы сейчас проверим. Довольно мы с ним поиграли. Уделай его, Горыныч, это по твоей части, да так, чтобы вся Москва о нас заговорила. Мы не будем мешать, в своем деле ты настоящий художник.
Колян осмотрелся, поднял с пола осколок фарфора и произнес со вздохом:
— Боже, как он неосторожно падал. Ведь так можно перебить весь антиквариат. Что же тогда достанется потомкам? Все, ухожу, ужасно не люблю все эти зверства! Очень отвратительное зрелище, когда тупые мозги брызгают на такие первоклассные обои. Я ведь человек очень жалостливый и сентиментальный. Мне бы очень не хотелось, чтобы вы видели, как я роняю слезу.
Закрывая дверь, Колян успел заметить, как Хорек с Угрюмым навалились Гному на плечи. Тот матерился, скрежетал зубами, но противостоять силе не мог. Самое большее, на что он был способен, — это оторвать голову от пола. Горыныч достал из кармана нож, нажал на упругую кнопку, и толстое стальное лезвие хищно выпрыгнуло из костяной рукоятки. Горыныч ухватил Гнома за волосы и с силой потянул его голову вверх, подставляя ножу жилистую крепкую шею.
Глава 49
Всю последующую неделю бригада Коляна соблюдала строжайшую конспирацию. Об убийстве очередного авторитета говорили не только в казино и ресторанах — излюбленных местах встреч всей московской братвы, но даже в общественном транспорте, где старушки обсуждали случившееся с такими подробностями, словно имели квалификацию патологоанатомов или по меньшей мере являлись очевидцами преступлений.
Казино посещали люди посдержаннее, и если речь заходила о Гноме, то чаще всего говорили о том, за каким столом он любил сидеть и какие ставки предпочитал делать. Ремесло у авторитетов опасное и напоминает аргентинское танго на минном поле — зацепил каблуком натянутый проводок, вот и потерял здоровье, а то и вовсе остался без головы.
Авторитеты уже давно привыкли к тому, что многие приятели уходят в мир иной не по своей охоте. Казначей общака заботился о том, чтобы покойных торжественно проводили в мир иной. Однако на похоронах Гнома разговоры велись о том, что за все время криминального беспредела не происходило такого серьезного отстрела воров. Создавалось впечатление, будто за киллерами стоит мощнейшая государственная машина, которая, не зная жалости, отправляет на вечный покой нежелательных граждан. Авторитеты, имевшие крепкие связи в структурах МВД, настойчиво пытались выяснить подоплеку жутких событий, но генералы недоуменно пожимали плечами и утверждали, что для них отстрел законных — такой же ребус, как и для криминального мира.
Высказывалось смелое предположение, что в недрах ведомства по борьбе с организованной преступностью существует специальная группа из бывших спортсменов-стрелков, упражняющихся теперь не на картонных мишенях, а на авторитетах преступного мира. Однако вскоре эта версия была отброшена как несостоятельная. Между тем отстрел воров продолжался. Неизвестные убийцы продолжали цинично попирать неписаные законы уголовного сообщества. Один из солнцевских авторитетов был застрелен в тот момент, когда держал на руках шестимесячную дочь. Пуля снесла ему половину черепа и заляпала комками мозгового вещества чепчик и личико ребенка. Даже смерть не заставила отца уронить малышку — каким- то чудом он сумел найти в себе силы осторожно опуститься на асфальт и только после этого разжал объятия.
Произошло еще два убийства. Бедолаге из коптевской группировки перерезали горло на пороге его собственной квартиры. Другого, из гольяновской бригады, проткнули заточкой в тюремном лазарете, хотя сводить счеты в больничке по понятиям категорически воспрещалось. Вернулся беспредел, о котором в Москве понемногу стали забывать. Так действовать могли только отморозки, не имеющие ни малейшего понятия о воровском кодексе, а то и сознательно попирающие его.
За короткое время были устранены лидеры, таганской, одинцовской, орехово-зуевской и ряда других группировок. Внутри обезглавленных группировок назревали конфликты, готовые вот-вот вылиться в разборки с непредсказуемым количеством трупов.
Было очевидно, что отряд киллеров постоянно находится в непосредственной близости от своих жертв, если не сидит с ними за одним карточным столом. Не вызывало сомнений и то, что убийцы глубоко законспирированы, абсолютно не подвержены эмоциям и разбираются в тонкостях криминального бизнеса так же уверенно, как опытный врач в состоянии больного. Смертные приговоры авторитетам являлись своего рода печальным диагнозом, который устанавливал своим больным неизвестный эскулап.
