Для меня это бред: если есть ресурс, то его надо превратить, прежде всего, в свою собственную свободу. Но аборигены предпочитают «имение» — «воле».
Не воспользоваться этим парадоксом — глупо. Нужно только его увидеть. Мне, чужаку, попаданцу он просто по глазам бьёт.
А дальше — мелочи:
— Не. Не пойдёт она. Шуметь будет, буянить.
Экие вы ребята… «Кавказскую пленницу» не смотрели:
— А кто её спрашивать будет? Брат сказал — ей надлежит исполнить. Связать, замотать, заткнуть. Согласно его воли.
— А инокини? Такая свара начнётся… Они ж следом побегут, посаднику жаловаться будут, тот стражников пошлёт, догонят, в поруб кинут до разбирательства…
— Верно говоришь, Немат. Поэтому посуху уходить нельзя. Надо уходить водой. У тебя, я гляжу, лодейка на бережку лежит. Добрая?
Обговорили детали. Немат в какой-то момент забылся, начал за лодейку денежку требовать. Пришлось объяснить: мы-то встали да пошли. А его сестрица будет его бабу и дальше за волосья таскать. До полного излечения от беременности.
На дворе уже сумерки, сходили глянуть лодку, весла собрали, припас кое-какой. Баба Нематова вышла, снедь нам собирает.
Тут-то до города всего-то ничего — часа два пешком. Но гостя без подарков отпустить — не по обычаю. Хоть пирожков, а положить надо. Следом Варвара со своими «воронами» во двор выкатывается:
— А эта… падла брюхатая где?
— Дык… вроде в поварне пряники медовые нам в дорогу собирает.
Инокини строем в поварню — любят монашки сладкое, а я Варвару придержал:
— Или в подклеть пошла? Немат думал нам овчин продать.
— А! Гадина! Ему бы всё отцово майно распродать, прахом пустить! Всё для этой сучки ублажения!
И — бегом в подклет. Я Сухану мигнул и следом. В темноте подклета, при тусклом свете маленькой сальной свечки будущая «невеста христова» Варвара мордовала свою бывшую холопку.
Ухватив её за волосы и сбив беременную женщину на колени, она раз разом била её лицом о стоявшие вдоль стен короба с припасами.
— Гадюка подколодная! Подстилка драная! Прежде ты мне косы чесала, я тебя подружкой считала! А теперь брату моему уд чешешь, майно моё забрать хочешь! Убью змею проклятую! Сдохнешь подлюка изменщицкая!
Баба — хрипит, девка — визжит. Пора — мой выход. Сухан тулуп с короба — дёрьг. Девке на голову — мах. По руке её — стук, под колени ей — грюк. А я уже вокруг бегаю, вожжу ременную заматываю. Тулуп длинный, вожжа — ещё длиннее. По хребтине дуру стукнул, она и по полу вытянулась. Такой… рулон ковёрный получился. Только из тулупа и с начинкой. Ни головы, ни ног не видать.
У хозяйки глаза… «рублёвые». В глазах — ужас. Сказать — не может, только пальцы по стенке скребут. Вот тут она и разродится… Прямо мне на руки.
— Спокойно, спокойно красавица. Всё хорошо, всё согласовано. Ты не бойся — тебя не тронем. Для тебя же это и делается. Немат сестрицу отдал мне в обучение. Вот мы её и забираем. Так что она тебя бить-мучить больше не будет. Давай-ка поднимемся осторожненько, да пойдём потихонечку. А то сыро здесь сидеть. Тебе, хозяюшка, себя беречь надо. Давай помаленьку.
Взял под локоток, вывел во двор. А там уже «вороны» крутятся, блины с мёдом на ходу дожёвывают.
— Уводи-ка, красавица, вороньё со двора — нам пройти с грузом надо.
Она отошла на шаг, повернулась:
— Ты… не казни её сильно. Она… просто глупая. Не мучай. Сверх меры. А тебе… спасибо. Молиться за тебя буду.
Поклон в пояс, всхлипнула и пошла к монахиням — неправды сказывать, в дом заманывать. Бабы, одно слово. Фиг поймёшь.
Ходу, Суханище, путь свободен, наши уже в лодке сидят.
Ныне многие думают, что я, де, с самого начала всякий свой шаг наперёд прозревал и к цели своей прямиком шёл. Сиё есть неправда. И цели у меня менялися, и путей к ним я не видел, а и видел, да неверные бывали. Шёл я по жизни как тот Иван-дурак в сказке. Встречалися мне всякие… зверушки. «Не ешь меня, Иван-дурак. Я тебе ещё пригожусь».
Трёх лет не прошло, как встал я на постоялом дворе в посаде Дорогобужском. Среди ночи влетел во двор всадник. Конь загнанный под ним пал. При свете факела увидел я отрока, который, превозмогая слёзы и боль в сломанной ноге передал порученное:
— Нематова хозяйка велела… К нам в усадьбу княжьи гридни пришли. За тобой идут.
Вот так и пригодилась та девчушка беременная. Через её душу я живой остался. И Варвара пригодилась, и сразу, и вскорости. Хоть и не по своей воле.
Конец тридцать пятой частиЧасть 36. «Крест деревянный иль…»
Глава 214
Снова ночь, река, лодка.
Лодейка у Немата — порядочная, «смолянка». Их тут иначе делают — не так, как на Оке «рязаночки». И чуть больше — на 14 гребцов, корма шире, между самой кормой и скамейками для гребцов — пустое место. Сюда крупный груз складывают. У нас груз в Дорогобуже лежит, сейчас придём, заберём, да и побежим вниз.
«Вниз по Волге-реке,С Нижня НовгородаСнаряжен стружок,Как стрела, летит.
Как на том на стружке,На снаряженном,Удалых гребцовСорок два сидят.
Как один-то из них —Добрый молодец,Призадумался,Пригорюнился.
— Ах, о чём же ты,Добрый молодец,Призадумался,Пригорюнился?
— Я задумался,ПригорюнилсяОб одной душе,Красной-девице.
Эх вы, братцы мои,Вы, товарищи,Сослужите вы мнеСлужбу верную.
Киньте-бросьте меняВ Волгу-матушку,Утоплю я в нейГрусть-тоску мою.
Лучше в море мне бытьУтопимому,Чем на свете мне житьНелюбимому».
Хорошая песня. Жалостливая. Один вопрос: зачем топиться в Волге, когда «лучше в море…»?
Мне своим приказать — они кого хошь утопят. Хоть где. Но я-то — не нижегородский купец. Ну совсем — «нет»! Поскольку Нижний — ещё не основали. Да и «задумался, пригорюнился» я не «об одной душе», а совсем даже о теле. Хотя тоже — «красной-девице».
Пока вокруг тулупа с вожжой бегал… довелось кое за что подержаться. Ну, типа… Что можно понять через караульный тулуп? А зачем понимать? У меня же воображалка… «гармоническая». Тут главное — не что в тулупе было, а что у меня давно не было.
Мы «ученицу» на корме бросили. Там Аким и дедок-кормщик наш. Остальные — на весла. Народу — половина, груза нет. Лодка пустая, идёт легко. Навалились — аж летит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
