«На каждого человека приходилось не менее двух псов; псы сидели выжидая и, когда кто-нибудь швырял им кость, разом кидались к ней целыми бригадами и дивизиями; начинался бой — головы, туловища, мелькающие хвосты смешивались в беспорядочную кучу, поднимался такой неистовый вой и лай, что всякий разговор приходилось прекращать; но на это никто не жаловался, потому что собачьи драки были интереснее любого разговора… В конце концов пес-победитель удобно вытягивался на полу, рядом с полсотней других победителей, держа в лапах кость, и с ворчанием грыз ее, пачкая пол…».
Это — аристократические псы, придворные. Выросшие в приближённости, дрессированности и обеспеченности.
В русских деревнях не держат гончих, борзых, лягавых, молосских и мраморных догов… Дворняжка — для лая, лайка — для охоты и волкодав — для охраны.
Попаданцы совершенно не замечают этого особого мира. Все интересы прогрессоров крутятся вокруг хомосапиенсов. Как будто всех остальных живых существ нет. А ведь в средневековье мир людей и мир животных — очень связаны.
Когда вы последний раз отбивались от собак? — Здесь это элемент каждого пешего перехода. Когда вы последний раз видели как кобель ломает хребет своему сопернику на вашей улице? — Моя лайка в 20 веке делал это в летнее время каждую неделю. И пару раз в год, вместе с соседским псом, распускали юбку у очередной особо вздорной соседки.
«Итак, она шла, задумавшись, по дороге, осененной с обеих сторон высокими деревьями, как вдруг прекрасная легавая собака залаяла на нее. Лиза испугалась и закричала».
Испуг барышни-крестьянки отнюдь не кокетство. Тот, кто видел, как в 21 веке дурные доги рвут на части соседского ребёнка, вполне поймёт её страх.
«Над Гуго стояло мерзкое чудовище — огромный, черной масти зверь, сходный видом с собакой, но выше и крупнее всех собак, каких когда-либо приходилось видеть смертному. И это чудовище у них на глазах растерзало горло Гуго Баскервилю и, повернув к ним свою окровавленную морду, сверкнуло горящими глазами».
Собака Баскервилей — всего лишь незначительное преувеличение реальности, порождённое темнотой и хмелем. Что и было подтверждено реализацией образа злоумышленником.
Кстати, некорректным — мазать светящимся фосфором пасть животному — просто отравить его.
А теперь представьте себе стаю в двадцать-тридцать аналогичных пёсиков, голодных и злых, несущихся на вас… Собачки из деревеньки погулять вышли.
Кошки, собаки и кони чувствуют чуждость попаданца даже лучше хомосапиенсов. Так же, как в 21 веке очень хорошо отличают иммигранта от аборигена. Люди отвлекаются на приметы социального статуса — богатый кафтан, золочёная сабля… Животных это мало интересует.
У меня к обще-попаданской «чужине» добавлялись свои заморочки.
Рядом со мной постоянно находился Сухан, в отношении запаха которого — «мертвецом или медведем пахнет» — мои нюхачи так и не решили. А ещё последние месяцы я постоянно возился со своим маленьким князь-волком. Странно ли, что собаки либо — боялись, либо — кидались? И так будет всю мою здешнюю жизнь.
Сколь много лет прошло! Я уж и сам заматерел, а чуженинство моё зверь, и лесной, и домашний, чуют. Одно из прозвищ моих — «Собачья смерть» — от сего идёт. Многие досады мне от сего были. Но, уяснив свойство своё, нашёл я и ему применение. Помочившись на тропу или кинув лоскут от нижней рубахи, знал я, что ни один охотничий пёс далее не пойдёт. Наоборот, выманивал из селищ своры собак и, покудава они меня с дерева достать пыталися, люди мои селища брали спокойно. И многих врагов убивал законно. Ибо, войдя во двор, видел рвущихся ко мне псов. Пришибить злую собаку — не преступление. Да и защититься от кинувшегося за собачку мстить — право. А уж если злыдень от моей защиты помер… на всё воля божья.
На пятый день выскочили к Дорогобужу на Днепр, разместились на постой. Возчики и ночевать не стали, как телеги разгрузили — сразу в обратную дорогу. Даже и новый груз искать не захотели. Мало что не плюют в нашу сторону. Ничего, мужи добрые, придёт время — вы у меня из рук есть будете. Ну, или — сдохнете.
Если только я сам прежде не помру: новая серия по старому сценарию. Надо нанимать лодейку. Лодейщики… как возчики — один в один. Но тут ещё хуже — начало июня, все лодии уже ушли вниз. Остались всякие… негожие.
Тут ещё и Аким влез:
— Я столько лет живых людей не видел. В лесу сидючи мхом оброс.
И понёс так это… гонористо:
— Я говорю — поехали! У меня там дело важное!
Да какое такое может быть важное дело в боярской усадьбе в 10 верстах от маленького городка? Дед… хорохорится и ерепенится:
— Я тут главный! Я сказал!
Вытащил, наконец, из него причину:
— Полусотник мой там вотчинником сидит. Толковый мужик. Мы с ним такие дела делали, напоследок всю Волгу до Углича прошли… А как меня погнали, так и он со службы отпросился. Тут-то к стольному град поближе. Не дебри наши лесные. Может, он чего расскажет. А то лезем на княжий двор… как кур в ощип.
Ну вот, когда объяснил внятно… потому что и правда — «как кур…». Придётся, конечно, старческий бред перетерпеть. Всякие «а помнишь, а этот-то…». Хотя мне и это интересно: как оно-то, княжья смута, изнутри выглядела. Я до сих пор несколько не понимаю, как это мозги русским людям надо вывернуть, что б они таких же русских людей — как баранов резали.
«Поход возмездия» 1148 года разорил Верхнюю Волгу вплоть до Углича, только полона пригнали семь тысяч. Я уже говорил: посчитанный полон считают за десятую долю от общих потерь.
Надо понять, какие слова людям говорить, чтобы они такие «подвиги» устраивали.
Глава 213
Приехали на место, а там «облом» — полусотник-то прошлой осенью помер. Да не один — почти со всем семейством. Мор прошёл. Судя по разговору — какая-то инфекция. Причём не желудочно-кишечная, а лёгочная. Что-то типа гриппа или ангины.
Первая пандемия гриппа — 1918 год. Но это — пандемия. Локальные вспышки могли быть и раньше. Наверное, не в китовом, а в птичьем или свином вариантах. Китов-то на «Святой Руси» не едят.
А ангина — точно бывала. Графиня Элен Безухова в «Войне и мире» от неё умерла.
На вотчине оказался сын Акимова сослуживца. Звать — Немат. Нормальный парень, не смотря на имя. По мне — парень молодой, хотя здесь говорят — «Муж добрый». Лет 20–22, светло-русый, бородка небольшая по кругу, светлоглазый, без мути в глазах. Но — с явной тревогой.
Когда мор пришёл, он в службе был. Приехал уже на могилы. И вот теперь хозяйничает. Жена молоденькая с животом — вышла, поклонилась гостям. И ушла сразу — видно, тяжело ей, последние недели дохаживает.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
