— Мне совершенно безразлично, если и вы, мадам, примете участие в распространении слухов обо мне — ведь вы всего-навсего женщина!
Генерала Пиментелли и кардинала де Медичи она попросила доложить королю Испании, что только уважение к ним и к генеральскому чину де ла Куэвы спасло последнего от хорошей порки. Уж она точно выпорола бы его розгами или приказала бы избить до смерти!
К такому языку, пишет Стольпе, королеве приходилось прибегать частенько. «Во Фландрии я жила по-вашему, — заявила она супруге одного испанского дипломата, — но в Риме я хочу жить по-своему, и у меня нет никаких намерений уезжать отсюда по собственной воле». Терранова кипятился и клокотал от гнева, но не мог ничего поделать. «Нетерпимые выходки шведской королевы зашли так далеко, что они не поддаются описанию», — докладывал он в Мадрид.
Следующим шагом Кристина вернула себе расположение папы. Александр VII, поставивший своей целью не прикасаться к взяткам и не создавать прецеденты непотизма, не выдержал и втихомолку сделал своими непотами племянников Флавио и Агостино. Королева немедленно приблизила их к себе и стала приглашать в палаццо Фарнезе. Папу это подкупило; он вызвал к себе Терранову и сделал ему реприманд за нападки на Кристину. А Кристина выпустила листовку-памфлет, в которой во всеуслышание «проинформировала общественность» Рима о приёме, оказанном ею напоследок супругам де ла Куэва, и о том, как она чуть не выпорола генерала розгами. В этом коммюнике она предупредила и посла Терранову о том, что при её дворе «достаточно много храбрых и честных благородных людей, готовых продемонстрировать эти качества на тот случай, если он будет вести себя неподобающим для статуса испанского посла образом». Заканчивалась листовка такими словами: «На следующий день (после прощания с де ла Куэвой. — Б. Г.) дон Антонио Пиментелли дель Прадо отсутствовал или притворялся отсутствующим, но дал мне знать, что герцог Терранова никогда неуважительно не говорил о королеве… и что он всегда считал себя её покорным слугой».
Кристина открыто издевалась над испанским послом, и тот был на грани нервного срыва. Он подробно обо всём проинформировал Мадрид и доложил, что Кристина заложила свои последние драгоценности еврейским ростовщикам, что она вовсе не королевского происхождения, а являлась правнучкой датского бунтовщика[105], и что её в Риме все презирают и ненавидят. В заключение Терранова напомнил о неблагоприятных пророчествах святой Бригитты[106], сделанных 300 лет тому назад в отношении некоторых королевских семей, и пришёл к выводу, что святая имела в виду королеву Кристину.
Трудно сказать, как в Мадриде отнеслись к очередной глупости посла Террановы, но Кристина и после опубликования коммюнике своей борьбы с ним не прекратила. Она решила его совершенно уничтожить. Следующий её шаг был достоин руки большого мастера интриги. Она послала патера Гуэмеса к Терранове с просьбой дать ему рекомендацию к королю Испании. Посол, не чувствуя никакого подвоха, без зазрения совести выдал такую рекомендацию — ведь патер Гуэмес был почтенный и заслуженный иезуит. Затем Кристина составила подробное письмо на имя испанского короля, в котором описала все головотяпства герцога Террановы, и с этим посланием отпустила Гуэмеса в Мадрид.
Патер Гуэмес, вручив при дворе короля рекомендации герцога Террановы, получил у короля аудиенцию и торжественно вручил ему письмо бывшей королевы Швеции. Эффект получился поразительный: посол уничтожил себя собственными руками. Филипп IV больше не мог держать Терранову в Риме. Министры напомнили ему, что герцог как-то уже просился в отставку, и его просьба была немедленно удовлетворена.
Кристина торжествовала полную победу. Авторитет её в Риме немедленно поднялся ещё выше, чем прежде, а восхищение ею стало чуть ли не всеобщим.
Этот эпизод наглядно показывает, какова была эта гордая женщина, умевшая при самых неблагоприятных обстоятельствах не терять чувства самообладания и, руководствуясь только умом, мужеством и волей, достигать поставленную перед собой цель. Сказывалась школа Оксеншерны и Сальвиуса. Да, король Филипп IV был прав: экс-королева Швеции являлась фактором власти, с которым нужно было считаться.
Эпизод, известный в исторической литературе как дело Мональдески и связанный с «неаполитанской активностью» Кристины, лишний раз подтверждает это. За схваткой с испанским дипломатом Террановой стояли не только личные обиды королевы, но и серьёзные политические интересы. Постепенно отходя от контактов с испанцами, она по уши завязла во французских интригах кардинала Мазарини и его римского эмиссара Лионна. Несомненно, что идею заполучения неаполитанской короны подсказали ей Галликано и Аззолино, но поскольку стать королевой Неаполя без поддержки Франции было невозможно, то Кристина невольно стала играть в игру, предложенную Парижем.
Гордые неаполитанцы желали иметь на своём троне «человека крови», и кардиналу Мазарини не так-то уж легко было найти подходящую фигуру. Неаполитанское королевство он предназначал брату Людовика XIV принцу Филиппу герцогу Анжуйскому. Но поскольку восемнадцатилетний король ещё не был женат, то Филипп пока считался его наследником и занимать неаполитанский трон не мог.
И тут неожиданно всплыла кандидатура Кристины. Она во всех отношениях устраивала Мазарини: «голубой» крови в её жилах было более чем достаточно, у неё не было и не будет наследников, так что после её смерти неаполитанская корона досталась бы тому же принцу Филиппу. Королева на неаполитанском троне рассматривалась кардиналом Мазарини в качестве промежуточной фигуры до урегулирования династийного вопроса во Франции[107]. Такой вариант почему-то вполне устраивал и Кристину.
Правда, она согласилась на него не сразу и некоторое время размышляла, на чью карту ставить: Мазарини или его соперника французского кардинала де Ретца[108], которого сам папа считал вероятным преемником на Святом престоле, и поэтому одно время пыталась даже вести двойную игру. Сам же де Ретц планировал занять место Мазарини. Кристина согласилась подыгрывать Лионну и отговаривать кардинала де Ретца от притязаний на пост архиепископа Парижа — трамплин для восхождения на пост первого министра Франции, но одновременно повела тонкую игру с де Ретцем, в которой за ним такую возможность оставляла. Лионн всё это знал, о чём подробно и оперативно информировал Мазарини.
Игра была хороша, но слишком тонка, чтобы не лопнуть. Её концы сходились в Париже, и Мазарини скоро понял, что Кристина с ним неискренна. Со стороны зрелище выглядело захватывающе: как минимум трое крупных интриганов и конспираторов делали тонкие обманные ходы и старались обыграть друг друга. Лионну королева говорила, что вела с де Ретцем нечестную игру. То же самое в отношении Лионна она говорила де Ретцу. Папе Александру VII, контролировавшему де Ретца и ненавидевшему Мазарини, Кристина заявляла, что последний станет всего лишь капелланом на побегушках у испанских генералов, если папа не заставит де Ретца с ним примириться. Лионну она заявляла, что окажет Франции услугу по нейтрализации де Ретца в ответ на услугу со стороны Мазарини, который должен был помочь ей добыть корону Неаполя. При всём этом действия Лионна в Риме контролировались — на всякий случай — другими агентами Мазарини.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
