она готова была пуститься в пляс, заливаясь счастливыми слезами. «Я считаю дни до твоего возвращения, — писал Ник. — Еще месяц, и мы снова будем вместе».
В итоге галерея «Рену и Колле» на фешенебельной улице Фобур-Сент-Оноре согласилась принять выставку у себя. Ну наконец-то, с облегчением подумала Фрида. Но потом у Бретона возникли новые безумные идеи.
— Мы выставим не только ваши картины, но и полотна девятнадцатого века, а также произведения мексиканских народных ремесел.
— Вы имеете в виду уродливые поделки, которые накупили на мексиканских рынках? Или те ретабло, которые вы украли со стен церквей? — Голос у Фриды срывался от злости.
Бретон посмотрел на нее с высокомерием, которое она больше всего в нем ненавидела.
— Кстати, владелец галереи не хочет выставлять больше двух ваших картин. Он находит их возмутительными.
Фриду так и подмывало собрать вещи и уехать домой, но она понимала, что бунтовать глупо, так что пришлось сделать хорошую мину при плохой игре. Чтобы убраться подальше от этого места и этих людей, она отправилась на экскурсию по окрестным замкам. К счастью, дождь наконец прекратился и пришла весна. Весенний Париж очаровал Фриду, а когда Мэри отвела ее на большой блошиный рынок в Порт-де-Клиньянкуре, этот город окончательно покорил сердце художницы. На рынке Фрида приобрела две потрепанные куклы без конечностей, которые напомнили ей игрушки детства. Она также накупила кучу маленьких безделушек, литографий с майскими ландышами и незабудками, вышитых рыбок и колокольчиков, кружев и деревянных пуговиц. Из всего этого она делала коллажи, которые вкладывала в письма к Нику. Однако заголовки в газетах по-прежнему кричали о надвигающейся войне с фашистской Германией. Часто в статьях упоминался город Данциг, на который претендовал Гитлер. На улицах то и дело попадались беженцы из Испании и Германии, которые не знали, куда им отправиться, потому что ни одна страна в мире их не принимала.
Выставка открылась 10 марта. Фрида все еще была в ярости от той мешанины, которую Бретон выставил вместе с ее картинами. Художницу не успокоили даже положительные отзывы в газетах. Большую часть вернисажа она провела на стуле в углу галереи, потому что все в бешеном темпе говорили по-французски и она не понимала ни слова. Но когда к Фриде подошли именитые коллеги, чтобы поздравить, она была тронута. Кандинский даже обнял ее, не скрывая слез восторга.
На следующий день после выставки к Фриде пришла модельер Эльза Скьяпарелли.
— Можно взглянуть на ваши наряды? — спросила она.
Фрида с готовностью показала гардероб, который привел Эльзу в восторг.
— Никто не умеет сочетать цвета и узоры таким необычным образом! — воскликнула она, проводя рукой по тканям, вышивкам и украшениям Фриды.
— Что действительно важно, так это значение узоров, — объяснила художница. — У нас в Мексике в каждой деревне есть свои узоры. Наряды незамужних женщин отличаются от одежды замужних, а некоторые ткани и платья носят только по особым случаям. Хорошо бы написать об этом книгу.
— А вы…
Фрида засмеялась.
— Я не следую традициям. Просто ношу то, что мне нравится. И многие вещи шью сама.
— Меня привлекает идея создать платье в стиле мадам Риверы, — призналась модельер. — Вы в курсе, что мои платья носят Грета Гарбо[29] и Глория Свенсон[30]?
Тогда, пожалуйста, назовите этот наряд в честь Фриды Кало. Платье Фриды Кало. Моя фамилия Кало, а не Ривера.
Эльза удивленно посмотрела на нее, а затем кивнула:
— Тем лучше.
В дни, которые оставались до возвращения, Фрида не знала покоя. Выставка имела большой резонанс. Проходя мимо галереи, художница всякий раз видела очередь из желающих попасть внутрь. Телефон раскалился от звонков журналистов, которые просили об интервью. Заходил фотограф из «Вог» и сделал несколько снимков. Фотографию рук Фриды, унизанных кольцами, собирались поставить на обложку журнала. Пикассо подарил ей серьги в форме крошечных кулачков, изготовленные из черепахового панциря в золотой оправе. Фрида купалась в лучах всеобщей любви и порой, проезжая по городу, думала, что ей будет не хватать Парижа, особенно площади Вогезов. Аркады, обрамляющие эту старинную площадь с парком посередине, напоминали ей мексиканские патио, и она часто сидела в местных кафе. Но все же Фрида с нетерпением ждала возвращения домой. Когда Пегги Гуггенхайм[31]предложила выставить ее картины в лондонской галерее, Фрида отказалась наотрез. Хватит с нее приключений: пора домой! В воздухе уже пахло войной, а кроме того, несмотря на множество положительных рецензий, Фрида почти ничего не продала в Париже. Кто захочет раскошеливаться на искусство, когда на носу война? Правда, Лувр приобрел один ее портрет, что польстило ей как художнице, но не принесло особых денег. Нет, она рвалась домой.
Как только картины были запакованы и отправлены, Фрида взошла на борт судна, следующего из Гавра в Нью-Йорк. Пока пароход отчаливал, она стояла у поручней в глубокой задумчивости. Что дала ей Европа? Обстоятельства не всегда складывались благоприятно для Фриды, но она не сдалась. Ее переполняла глубокая признательность парижанам: они обеспечили ей всемирную известность и признание. Теперь ее картина висит в Лувре, ее хвалят Кандинский и Пикассо. Она наконец-то вышла из тени Диего. Это вселяло гордость.
Но все, что касалось личной жизни, вызывало у Фриды те же смешанные чувства, что и по дороге в Европу. Как быть с Ником и Диего? Через несколько дней она увидит Мюрея, и одна мысль об этом наполняла сердце радостью. Но, думая о Нике, Фрида не ощущала, что возвращается домой. Ее дом, настоящий дом, — в Мексике, рядом с Диего!
Глава 25
Последние минуты перед встречей с возлюбленным Фрида провела в радостных хлопотах. Она накрасила губы новой помадой «Герлен», которую приобрела в Париже специально ради Ника. Приложив кончики пальцев к щекам, Фрида приблизила лицо к зеркалу. Да, новый цвет идеально подаодит к ее лаку для ногтей. Осталось только сжать губы, чтобы равномерно распределить помаду, надеть пальто, и она будет готова. Корабль уже причалил, пассажиров пригласили сойти на берег. Она потянулась за тростью с набалдашником слоновой кости в виде черепа. Это была ее маленькая месть обстоятельствам: если уж ей нужна палка, чтобы снять часть нагрузки с позвоночника, то вещь, по крайней мере, должна соответствовать ее чувству юмора. Эту трость она приобрела в магазине мужских товаров. Иногда Фриде даже казалось, что трость ей идет.
Она с нетерпением высматривала в толпе у причала Ника. А вот и он! Она замахала рукой, выкрикивая его имя. Теперь и он заметил ее и улыбнулся. Но Мюрей выглядел слишком сдержанным,
