утомительного путешествия она вошла в квартиру Андре и Жаклин, ей тут же захотелось сбежать. Квартира оказалась крошечной и, что еще хуже, невероятно грязной. На кухне в раковине скопились грязная посуда и сгоревшие кастрюли. Увидев такой беспорядок, Фрида даже не стала спрашивать, где можно принять ванну. А потом ее положили на раскладушке в комнате маленькой дочери хозяев. Увидев искалеченную ногу Фриды, девочка разразилась слезами.
Ночью Фрида не сомкнула глаз, проклиная себя и Диего за идею поехать в Париж. На следующее утро она взяла себя в руки и сказала Бретону, что хочет увидеть свои картины. Он криво улыбнулся и сообщил, что еще не забрал их с таможенного склада.
— Но это всего лишь формальность, — поспешил уточнить он.
— Тогда давайте хотя бы осмотрим галерею, чтобы оценить помещения.
Бретон не спешил с ответом, и тогда Жаклин ошарашила Фриду известием, что они еще ведут переговоры с владельцами галерей.
— Но ведь выставка уже через неделю! — воскликнула художница.
Бретон принялся убеждать ее, что все получится, что он знает многих людей и, в конце концов, они в Париже, самом красивом городе в мире. Фриде следует просто наслаждаться жизнью и довериться ему, он сделает все в лучшем виде.
Но как мог Бретон о чем-либо позаботиться, если его самого с полудня донимали посетители? К нему непрерывным потоком шли троцкисты и сюрреалисты, используя его квартиру как место для встреч. Бретон сидел среди них и произносил бесконечные речи. Фрида даже не могла уединиться, потому что у нее не было собственной комнаты. Она не находила себе места и через три дня была готова кого-нибудь растерзать от бессильной ярости.
Тем временем из Мексики пришло письмо от Троцкого. Диего рассорился с ним и заявил о выходе из Четвертого интернационала. Троцкий просил Фриду выступить посредницей. «Не буду вмешиваться, — решила она, — мне сейчас не до этого». Бретон, прознав о ее романе с Троцким, был не в восторге и донимал Фриду бесконечными расспросами, безумно ее утомляя.
Даже в кафе на Сен-Жермен, в присутствии друзей, Андре постоянно возвращался к этой теме. Впервые попав в «Де маго» и «Кафе де флор»[28], где Бретон познакомил ее с друзьями, Фрида поначалу была в восторге. Эти заведения славились изысканной атмосферой и отличными коктейлями. Ей понравились маленькие столики, занавески на окнах и красивые люстры, а еще больше — удивительно просторные и роскошные умывальные комнаты. Художница познакомилась с Максом Эрнстом, обладателем небесно-голубых глаз и благородного профиля, и рассказала ему, что использовала одну из его картин как источник вдохновения для собственной акварели. Произвел на нее впечатление и спокойный поэт Поль Элюар. Но вечер закончился неприятно. Почти сразу же атмосфера за столиками сгустилась настолько, что ее можно было резать ножом. Собравшиеся обсуждали политику и новые манифесты, обливая насмешками и презрением всех несогласных, и неважно, присутствовали они за столом или нет. В клубах дыма все кричали и размахивали руками, роняя со столов стаканы, которые разлетались вдребезги. Бретон вел себя едва ли не хуже остальных. Он вскакивал с места, разражался гневными тирадами, постоянно кого-то ругая и распиная. Похоже, ему нравилась роль инквизитора. Фрида не понимала большей части того, о чем шла речь. При желании она могла бы попросить перевести ей на английский, но не очень-то хотела знать, о чем так ожесточенно спорят эти снобы. «Такими разговорами мир точно не спасти», — сердито думала она.
Даже лежа на раскладушке в крошечной комнате дочери Бретона, она не могла успокоиться. Кем эти люди себя вообразили? Что она здесь забыла? Поскольку сон к ней не шел, она написала письмо Нику, чтобы дать выход душившей ее ярости. Она честила на чем свет стоит этих ничтожеств, которые разглагольствуют ночи напролет, а поутру оказывается, что в доме нечего есть. Но откуда возьмется еда, если никто не работает?
«Я лучше буду продавать тортильи на рынке, чем свяжу жизнь с парижскими снобами, — писала она Нику. — Они нахлебники, которые живут за счет кучки богатеев и ждут, что все будут восхищаться их мнимым гением. Сплошное дерьмо, да и только».
От ярости она так сильно давила на ручку, что проткнула бумагу.
На следующий день вопрос с выставкой так и не сдвинулся с места. Фрида отправилась в кафе лишь потому, что Бретон пообещал встречу с одним из галеристов. К сожалению, тот не явился. Когда пришло время рассчитываться, разразился спор о том, чья очередь платить. Фриде стало так неловко, что она забрала счет. Но мысленно поклялась больше никуда не ходить с Бретоном. Она уже собиралась уходить, когда к ней за столик подсела темнокожая женщина. Это была американская танцовщица Жозефина Бейкер, приехавшая в Париж на гастроли. Она улыбнулась Фриде:
— Эти мужчины там скандалят как петухи. Будто кто-то воспринимает их всерьез. Вы среди них настоящая королева, — шепнула танцовщица ей на ухо. — Признайтесь, вы тоже находите их скучными.
— Не то слово. Я нахожу их отвратительными, — усмехнулась Фрида.
— Тогда давайте найдем более цивилизованное заведение. Я знаю одно уединенное местечко недалеко отсюда.
В глазах Жозефины Фрида прочла, что той известно, насколько прекрасна может быть любовь между двумя женщинами.
— И там явно больше нежности, чем здесь? — поинтересовалась Фрида, кокетливо хлопая ресницами.
Жозефина поднялась со стула и потянула ее за собой. Когда они выходили из кафе, Бретон и его собеседники проводили женщин недоуменными взглядами.
Фрида объявилась в квартире Бретонов лишь наутро. На губах у нее играла предательская улыбка. Андре пришел в ярость:
— Где вы были? Ушли, даже не попрощавшись. Я остался там один, как идиот.
Боже правый, до чего же этот человек раздражал ее своей толстокожестью!
— Нам с Жозефиной стало скучно, и мы пошли в другое место. — И прежде, чем Андре успел ответить, она добавила: — Кстати, я встречаюсь с ней сегодня вечером. Она пригласила меня на свое выступление.
Бретон был оскорблен до глубины души. Атмосфера в квартире накалилась настолько, что Фрида подумывала съехать. Она запросто могла бы найти отель, однако нужно было сохранить рабочие отношения с Андре, ведь именно от него зависела судьба ее выставки. В конце концов картины Фриды удалось вызволить с таможни. В этом помог художник Марсель Дюшан, который жил с американкой Мэри Рейнольдс. Встречи с Мэри служили художнице единственной отдушиной. Настроение у Фриды в эти дни было хуже некуда. Она чувствовала себя разбитой и подавленной. Ах, вот бы Ник был рядом! Она утешалась тем, что писала ему любовные письма. И когда от Мюрея пришел ответ,
