class="p1">Конечно, Фрида чувствовала себя виноватой, ведь она спала и с Ником, и с Жюльеном, а в Мексике ее дожидался Диего. Но если Ник оказывался рядом, она не могла отказать. Мюрей любил ее отчаянно и страстно, что только осложняло ситуацию. Фрида была не в силах с ним расстаться. «И почему бы мне просто не наслаждаться прекрасной стороной жизни? — спрашивала она себя. — Мне нравится, когда мной восхищаются, когда меня желают. У меня дар к любви. К тому же какая разница, что говорят или думают другие? Жизнь слишком коротка, и я уже потратила впустую много времени из-за болезней. Кто знает, долго ли тело позволит мне испытывать наслаждение? Почему я должен отказывать себе в маленьком счастье? Мне просто нужно быть осторожной, чтобы не обидеть Ника, Жюльена или Диего». Этот довод помог ей заглушить вину.
Фрида провела в Нью-Йорке уже две недели, когда к ней в гостиничный номер пришла Элла, вся в слезах.
— Ты слышала? Дороти мертва!
Киноактриса Дороти Хейл выбросилась из окна небоскреба после блестящей прощальной вечеринки. Ее муж умер несколькими годами ранее, она увязла в долгах, и никто больше не давал ей ролей в кино, считая слишком старой. В отчаянии, не видя выхода, она и покончила с собой.
Фрида много размышляла о Дороти, с которой была немного знакома. Когда подруга актрисы попросила нарисовать портрет погибшей, Фрида сразу же согласи-лась.
У нее и самой была такая идея. Во время работы над картиной в голову ей лезли непрошеные мысли. Куда деваться женщинам, у которых нет ни мужа, ни денег, ни перспектив на работу? Их ждет ужасная судьба. Бедная Дороти! Но самоубийство актрисы убедило Фриду в том, что надо наслаждаться жизнью, пока можно, пусть и придется нарушить пару правил.
Наконец настал великий день, которого она так ждала: 1 ноября, как и планировалось, открылась ее выставка. Фрида появилась в мексиканском наряде с блестящей шалью на плечах. Правда, руки пришлось спрятать под кружевными перчатками без пальцев, так как тыльная сторона кистей покрылась язвочками. Когда Фрида увидела толпу в галерее на 57-й улице, она долго не могла поверить, что столько народу собралось ради нее. Люди вежливо расступились, пропуская художницу вперед и осыпая ее аплодисментами. Больше всего ее порадовало, что о ней теперь говорят как о Фриде Кало, а не о жене Диего Риверы. Возможно, это было связано с предисловием к каталогу, которое написал не кто иной, как Андре Бретон.
«Я в долгу перед ним», — думала Фрида, медленно прогуливаясь мимо двадцати пяти картин, развешанных по стенам. Среди них можно было увидеть автопортреты, купленные Эдвардом Г. Робинсоном и тот, что она подарила Льву Троцкому. Фрида поздоровалась со своими полотнами, как со старыми друзьями. Перед картиной с ванной она остановилась, чтобы присутствующие фотографы могли заснять ее для газет. К этому моменту Фрида точно знала, какую позу принять и какое выражение должно быть на лице. Затем ей пришлось долго болтать с гостями, отвечать на бесчисленные вопросы и принимать поздравления.
Когда толпа немного схлынула, Фрида отправилась искать Ника. Ей очень хотелось увидеть любимое лицо после стольких незнакомцев. Она нашла Мюрея стоящим в углу в полном одиночестве.
— Пойдем со мной, — позвала его Фрида.
В последующие несколько дней имя Фриды Кало не сходило с первых полос газет. «Вог» опубликовал три ее картины, включая портрет, который она подарила Льву, подзаголовком «Восхождение другой Риверы». Все только и говорили что о восхитительной выставке. Единственным диссонансом в хоре восторженных отзывов звучала рецензия критика из «Нью-Йорк таймс»: тот полагал, что ее работы скорее относятся к сфере гинекологии, чем искусства.
— Он мужлан, ему трудно понять, — заметил Жюльен, когда принес Фриде газету… — Я опросил множество женщин, которые побывали на выставке. Они смотрят на твое творчество совершенно иначе.
— Удастся ли продать часть картин? — поинтересовалась Фрида.
— Вне всякого сомнения. Выставка вызвала большой ажиотаж. Думаю, мы сможем пристроить половину твоих работ. — И он стал перечислять полотна, которые заинтересовали покупателей: — Гудиер, директор Нью-Йоркского музея современного искусства, хочет купить твой автопортрет с обезьянкой.
— Нет, я уже пообещала его Мэри Шапиро, — возразила Фрида. — Но передай этому Гудиеру, что я напишу ему еще один, пока я здесь.
Жюльен кивнул и продолжил:
— Картину с бабушкой, дедушкой и родителями приобрел один психиатр. А Ник Мюррей купил полотно с ванной. Кажется, он очень интересуется тобой. Вы вчера ушли вместе.
— Он интересуется моими картинами, — поправила Фрида, но по взгляду Жюльена поняла, что тот ей не верит.
Еще одна чертова нью-йоркская зима! Как она ненавидела этот сырой холод, от которого не спасала ни одна одежка, даже самая толстая. Фрида постоянно мерзла, спина и ноги зябли, отчего ныли еще больше. К этому добавились суета и разнообразные обязательства, связанные с выставкой. Художница постоянно разъезжала в промерзшей машине, в которой все тело вопило от холода и боли. Фриде было трудно держать кисть, но она торопилась нарисовать картину для мистера Гудиера и закончить портрет Дороти Хейл. Успех выставки подстегнул ее фантазию. Кроме того, впервые в жизни у нее появились два заказа, которые должны были принести ей кучу денег.
Она стояла у мольберта, работая над драпировкой черного бархатного платья, в котором была Дороти, когда выбросилась из окна. Участь самоубийцы все еще не давала Фриде покоя. Художница не переставала задаваться вопросом, до какой степени должна отчаяться женщина, чтобы решиться на такой шаг. Фрида изобразила Дороти лежащей у подножия небоскреба. Глаза жертвы были открыты, из носа и ушей струилась кровь, которая стекала даже на нарисованную раму. По стилю работа напоминала ретабло, которыми Фрида увлекалась в юности. Падение и его последствия представали во всей их радикальной наглядности. Это, конечно, была не самая приятная для глаз картина, зато правдивая.
В дверь постучали.
— Войдите! — недовольно крикнула художница.
Это был директор отеля. Он откашлялся и завел речь о том, как он горд принимать в своем заведении такую гостью — известную мексиканскую художницу. Но, к сожалению, продолжил он, горничная жаловалась на пятна краски, которые остаются рядом с мольбертом.
Фрида оглянулась вокруг.
— Вы правы, — признала она. — Запишите это на мой счет.
Она тут же вернулась к картине и больше не обращала внимания на директора. Вскоре пришел Ник. Он хотел позвать ее прошвырнуться по барам.
— Не могу. Я должна работать, — отрезала она, протирая кисточку тряпкой, прежде чем замешивать новый цвет.
К концу работы колени у нее тряслись, а спина болела как проклятая. Фрида не открыла Нику всей правды:
