чтобы пройти мимо, так ткнул её плечом, что она отлетела к ограде сада.
— Зачем ты это сделал? — взвизгнула она; но он вдруг схватил её за длинные деревянные пуговицы на пальто и притянул к себе. В свете уличного фонаря она разглядела небритое лицо, острое, как лисья морда, золотую серьгу-кольцо в ухе и кожу цвета свечного воска.
— Гони кошелёк! — потребовал он.
— Не могу!
— Как это ты не можешь? Гони, и все.
— Я убегаю из дому. У меня всего шесть фунтов.
— Шесть фунтов и мне сгодятся. А ты завтра убежишь ещё раз. Мне и бежать-то неоткуда.
— Нет! — завизжала Джилли и попыталась освободиться. Но он крепко вцепился в её пальто и тряс её из стороны в сторону.
— Гони кошелёк, а не то хуже будет, красотка!
— Пожалуйста, — выдохнула она. — Пожалуйста, пустите.
— Тогда давай кошелёк, и быстро.
Его лицо оказалось так близко, что она едва не задохнулась от застарелого запаха табака, который исходил от его дыхания. Остекленевшие глаза глядели безжизненно. Она сунула руку в карман, вытащила мохнатый кошелёк из собачьей шерсти и отдала ему. Он посмотрел на него с презрением.
— Это ещё что? Крыса дохлая, что ли?
— Это мой к-к-к…
Он сунул кошелёк себе в карман.
— Дураком меня считаешь, да? А вот как оставлю тебе сейчас маленький презентик, пусть тебя тоже считают дурой!
Он сорвал с неё шапку, схватил её за волосы и принялся таскать из стороны в сторону. Она не могла визжать. Не могла бороться. Она застыла с открытым от ужаса ртом.
И тут она почувствовала, как у неё под ногами завибрировал асфальт. Как будто тяжеленный каток ехал мимо. Низкий рокочущий звук нарастал так стремительно, что едва не оглушил её. Юнец отпустил её волосы и в тревоге озирался по сторонам.
— Это ещё что… — начал он. Но его слова утонули в ударе грома, за которым последовала ослепительная белая вспышка Прямо перед ними возникла высокая сияющая фигура, которая излучала силу, нимб вокруг её головы стрелял искрами статического электричества, огромные крылья раскинулись за спиной.
Фигура была такой яркой, что на улице стало светло как днём Снежинки, падавшие на её крылья, с шипением испарялись. Джилли стояла, прислонившись спиной к садовой ограде, и смотрела, не веря своим глазам. Молодой человек тоже не сводил глаз с явления, парализованный страхом.
Распахнув крылья ещё шире, фигура протянула длинную руку и положила на ладонь парня свою ладонь, как будто для благословения или конфирмации.
Раздался громкий треск, эхом отозвавшийся по всей улице. Юнец вскрикнул; дым тут же повалил из его носа и рта; и он взорвался. Куски куртки разлетелись по всему тротуару, а с ними пепел и пустые башмаки.
В ту же самую секунду фигура начала бледнеть. Она сложила крылья, повернулась спиной и растаяла в снегу, так быстро и бесповоротно, как будто вышла в дверь. Джилли осталась одна среди разбросанных фрагментов молодого человека, на безлюдной улице, хотя кое-где в домах уже раздвигались занавески и жильцы выглядывали на улицу посмотреть, что случилось.
Она подобрала свой кошелёк. Рядом с ним лежали шесть или семь белых перьев — огромных, мягких, пушистых, как снежные хлопья, хотя иные из них чуточку обуглились по краям Она собрала их все и сначала торопливо зашагала назад, к Норт Бридж-стрит, а потом и побежала. Когда звук пожарных сирен достиг её ушей, она уже приближалась к дому.
Протолкнув коляску с Тоби в ворота кладбища, она повезла её наверх, к церкви, по тропинке между могильных плит в шапках снега Дункан стоял на крыльце и клеил на дверь объявления. Заметив её, он бросил на неё какой-то странный взгляд, но не отвернулся.
— Зачем пришла? — спросил он. — За объяснениями или за извинениями? Можешь получить и то и другое, если хочешь.
— Не надо мне ни того ни другого, — сказала она. — То, что я видела, правда, я знаю это, и мне не нужно никому ничего говорить. И я ещё кое-что знаю. У каждого человека есть ангел-хранитель, особенно у молодых, потому что ведь каждому рано или поздно приходится делать что-то невозможное, например, научиться ходить или понять, что родители любят тебя, несмотря ни на что.
— Похоже, ты и с братишкой поладила, — заметил Дункан.
Джилли улыбнулась.
— Наверное, Бог хотел, чтобы он был, иначе Он не послал бы ему ангела-хранителя. И ещё Бог хотел, чтобы была я.
Дункан посмотрел на неё вопросительно.
— Ты чего-то недоговариваешь. Уж не явился ли тебе ещё ангел, а?
— А вы слышали о парне, которого убило вчера молнией на Блэкфрайерс-стрит?
— Конечно. В новостях передавали.
— Так вот, я там была, и это была не молния. Разве в метель бывают молнии?
— Но если это была не молния, тогда что?
Джилли опустила руку в карман и вытащила оттуда горстку опалённых перьев, которые высыпала на ладонь Дункана.
— Вот, — сказала она. — Доказательство существования ангелов.
Он долго стоял на крыльце, глядя, как она катит коляску с Тоби вдоль по улице. Зимний ветерок пошевелил перья у него на ладони, сдул их одно за другим и разнёс по кладбищу. Только тогда священник повернулся, вошёл в церковь и закрыл за собой дверь.
Подкроватье
Graham Masterton, «Underbed», 1996
Как только за матерью закрылась дверь спальни, Мартин зарылся под одеяла. Наступило его любимое время суток. Куда только ни уносило его воображение в этот долгий и тёплый час между бодрствованием и сном!
Порой он ложился на спину, натягивал одеяла на нос, а подушка закрывала лоб, и выглядывали одни глаза. Так он играл в космонавта, и подушка была шлемом. Несясь сквозь сверкающие световые годы, Мартин пролетал так низко над Юпитером, что видел, как на его поверхности бушуют ураганы, затем сворачивал к холодному зелёному Нептуну и Плутону за ним. Бывало, ночные странствия уводили его так далеко, что он не мог вернуться на Землю и уносился все дальше к окраинам космоса, становясь лишь крошечной точкой в темноте, и засыпал.
А ещё он был капитаном подлодки, которая вышла из строя на глубине в тысячи метров, и ему приходилось пробираться по узким тёмным коридорам, чтобы открыть вентили. Внутрь отовсюду хлестала вода, и он протискивался в торпедном аппарате к спасению. Выныривал Мартин обычно у себя в спальне и хватал ртом прохладный ночной воздух.
Затем он сползал на самый край постели, где одеяла и простыни были подоткнуты очень туго, и воображал себя шахтёром, продирающимся сквозь невероятно узкие расщелины под миллионами
