«Скоро Новый год, Ник! – сказала Маша в сегодняшнем телефонном разговоре. – Приезжай!» – «Нет, ну что ты, это невозможно…»
Поехать в Россию? Ему не хотелось оставлять беременную подругу, но Андрей, продажа дома… Черт, зачем он позвонил?
Вечером Дженни спросила:
– Что с тобой, Ник? Что-то случилось?
Он пожал плечами:
– Нет, все в порядке.
Дженни нахмурилась:
– Я же вижу!
Она действительно всегда как-то умела его почувствовать.
Климов усмехнулся:
– Обычная рефлексия, русский сплин, пустяки, ибо у меня, безусловно, есть перспектива найти утешение, потому что впереди, там, где небо сливается с горизонтом (в абсолютном, разумеется, смысле), нас всех ждет одна жестокая история – старение. А старение есть постепенная утрата воспоминаний, былых привычек и радостей. В конце концов, ждать осталось недолго.
* * *
В холле больницы было тоскливо и неуютно, как в любом казенном доме. Больные в нелепых халатах и тапках переговаривались с родственниками, пришедшими их навестить. Пахло супом и нездоровьем.
– Если есть ад на земле – это больница, – грустно сказал Андрей.
Маша кивнула – она всю жизнь боялась больниц и чувствовала в этих стенах особенную тоску и уныние.
– Нигде не ощущал себя таким беспомощным и уязвимым, как здесь, – неловко улыбнулся Андрей. – Впрочем, это полезный опыт. Так подумать – и поболеть полезно, и пострадать.
Маша отметила, что брат осунулся и постарел. Впрочем, держался он молодцом, старался шутить, что, к сожалению, у него не особенно получалось (поняв это, Андрей перестал стараться, и им обоим стало легче). Они долго разговаривали, избегая только одной темы – продажи дома. Прощаясь с сестрой, Андрей сказал, что до Нового года его, скорее всего, выпишут.
Маша уже собиралась уходить из больницы, когда ее окликнули. Увидев Лену, девушка закипела от возмущения.
– Ты?! – Во взгляде, самой интонации голоса: «Да как ты вообще смеешь?!»
Лена растерянно сказала:
– Я вот Андрею принесла курицу…
Маша холодно и безжалостно отрезала:
– Конечно! Сначала доведут человека до инфаркта, а потом курицу приносят!
– Поговорим? – вдруг предложила Лена.
– О чем? – усмехнулась Маша. – О чем мне с тобой разговаривать? После всего?
– Ну конечно, – протянула Лена, – другого я и не ожидала!
– Нет, это даже забавно! – с вызовом фыркнула Маша и уселась на диванчик. – Ладно, давай поговорим!
Лена присела рядом. Маша демонстративно смотрела мимо нее.
– Считаешь меня виноватой? – спросила Лена.
От возмущения Маша расфокусировалась и с негодованием посмотрела на собеседницу:
– И ты задаешь мне подобные вопросы? Изволь, я отвечу! Да! Я считаю тебя виноватой. Еще вопросы?
Лена помолчала и вдруг сказала:
– А я недавно ходила на твой спектакль.
– Да ну? – искренне удивилась Маша. – Зачем?
– Так… Хотела что-то понять для себя.
– И что, поняла?
– Ты играла Соломею, Маруся. Хорошо играла. Актриса ты талантливая, кто бы сомневался, но главное, когда ты ее играла – ты все про нее понимала. Понимала, что нет хороших и плохих женщин, а есть злые женщины, обиженные, мимо которых прошла любовь и у которых ничего из того, что они хотели, не сбылось, и оттого они затаили в себе такую обиду на весь мир, что эта обида разрушает их изнутри.
Маша даже как-то опешила и не нашлась что сказать.
– И ты все это понимала, как женщина, которая сама через многое прошла, потому что любила и страдала… Но почему, Маша, про свою героиню ты все понимала и ее во всем оправдывала, а про меня не хочешь, хотя тут то же самое?
– Это искусство, совсем другое. Ну как ты не видишь разницы?! – взволновалась Маша. – Чтобы сыграть роль, я должна вжиться в образ – принять его, оправдать, полюбить, сделать частью себя!
Лена покачала головой:
– Знаешь, что меня больше всего поразило в вашей квартире на Мойке, когда я туда попала в первый раз?
– Ну?
– Пол. У вас на кухне, в коридоре, в ванной комнате – везде одинаковая черно-белая плитка. Черно-белые квадратики. И вы вчетвером: ты, твои сестры, Андрей – всю жизнь играете в эти классики. Черное. Белое. Черное. Белое. И во всем, и во всех – только так.
– А разве по большому счету этих двух цветов, двух полярных понятий «плохое – хорошее» недостаточно, чтобы многое, если вообще не все, суметь объяснить, назвать, определить?
– Иногда нет. По крайней мере мне точно. Ладно, неважно… Я знаю, Маруся, ты не можешь простить мне продажи дома…
– И этого тоже! Не знаю, как объяснить, если ты не понимаешь: ведь это был не просто дом, это была наша жизнь – наши воспоминания, наша родина. А теперь его больше нет, и у меня чувство, будто меня вырвали с корнем…
– Где мне понять? – усмехнулась Лена. – Не было у меня такой жизни и таких воспоминаний. И семьи как у тебя.
– И за это ты всю жизнь мстишь нам?
Маша взглянула на Лену с вызовом: в конце концов, если она сама настаивает на откровенности – пусть получает. Давно пора было высказать все, что накопилось.
– Нет, Маша, я просто пыталась стать счастливой. Но у меня это не получилось. Тебе не понять, впрочем. Как и не понять, что значит жить с нелюбимым мужчиной. Когда все раздражает и постоянно болит в груди – вот жизнь проходит, ее уже на донышке, а ничего не сбылось, не сложилось.
– Умоляю, избавь меня от этих подробностей, – отрезала Маша. – Хочу напомнить, что ты говоришь о дорогом для меня человеке.
– Да, для вас Андрей родной человек, самый лучший, – кивнула Лена. – А для меня – это мужчина, который не оправдал моих надежд.
– Угу. Ну, извини, ее надежд не оправдали! Можно подумать, Андрей недостоин большего, чем эта сволочная семейная жизнь с тобой! И будто бы он не обманулся в своих ожиданиях насчет любви и всего прочего!
– Но он хотя бы действительно любил меня! – грустно протянула Лена. – А у меня и любви-то не было.
Маша едва не схватилась за сердце:
– Ну ты даешь! Вот я слушаю тебя, и удивление вытесняет прочие чувства, даже обиду и возмущение.
Она недоуменно смотрела на Лену – та казалась усталой и выглядела подавленной: облупленный лак на ногтях, непрокрашенные корни волос, небрежность в одежде. Да что с ней?
Лена продолжила с неожиданной горечью:
– Знаешь, я думала, мой бывший муж Климов не способен любить кого-то, он любит только свою работу и иногда, под настроение, – себя… А когда я поняла, что Никита без ума от этой бесчувственной, холодной куклы, мне стало так горько… Ведь он действительно любит ее – вот что странно… Почему не я? Почему не со мной? Когда я выходила за Андрея, то хотела доказать Климову, что для кого-то желанна, кто-то меня любит и во мне есть нечто, чего он не разглядел, не оценил. Не самая лучшая мотивация для брака, да?
