— Не я. Зверь во мне.
"…детка, оставь его в покое! Разве неясно, что в нём говорит уязвлённое самолюбие?.."
"Заткнись по-хорошему, а?"
— Таша, я не имею права на ошибку. Не в том, что касается тебя, — он вздохнул. — Ты ребёнок, я — взрослый. Я взял за тебя ответственность и должен её нести.
— Арон…
— И больше никаких бдений со мной, — мягко разжав её переплетённые руки, он встал. — Тебе пора спать.
— Побудь со мной.
Дэй оглянулся. Таша смотрела на него снизу вверх:
— Останься. Побудь рядом, — тихо попросила она. — Этой ночью мне уже не заснуть.
Наверное, с минуту он, чуть прищурившись, всматривался в её лицо.
А потом, вздохнув, потянулся за лежавшим в изножье одеялом:
— Ну что ж, заодно проявлю себя заботливым отцом… — Арон встряхнул одеяло, расправляя. — Ложись.
Таша охотно откинулась на подушку. Пуховое одеяло накрыло её с головой.
— Сейчас, — дэй откинул верхний край рукой и заботливо подоткнул боковые. — Так нормально?
— Хорошо, — она мирно сложила руки поверх одеяла и улыбнулась. — Мур.
— Неплохо получается.
— Ну, я же кошка.
Арон осторожно опустился на краешек кровати:
— Пообещай мне кое-что, — его глаза отливали весенней зеленью.
— Смотря что.
— Если такое когда-нибудь повторится — оставь меня. Не вмешивайся.
Таша скрыла фырк широким зевком:
— И не подума… аааах… ю! А ещё раз об этом заикнёшься — решу, что облучение зелёным светом не прошло бесследно для твоей психики.
— Таша, я не шучу.
— Я тоже, — она смотрела на дэя очень серьёзно. — Тех, кого любят, не оставляют. Никогда. И хватит об этом, ладно? Лучше… расскажи мне сказку.
— Сказку?
— Ага. Или спой колыбельную. Ну, раз уж ты решил проявить себя заботливым отцом.
"…ну наконец-то оттаял, мальчик равнодушный!"
— Ладно, будь по-твоему, — в его взгляде искрились смешинки. — Только должен предупредить, что у меня нет надлежащего опыта.
— Учиться никогда не поздно, — глубокомысленно заявила Таша. — Неужели ты никогда никому не пел колыбельные?
— Детям — нет. И то, что пел… Слишком уж личные колыбельные получались.
Таша притихла. Его взгляд не закрылся, нет — просто стал очень, очень задумчивым.
— Да, — вдруг сказал Арон.
— Что?..
— Раз при всём богатстве выбора другой альтернативы нет, придётся петь такую. Кто знает, может, и вправду тебя убаюкаю…
— И не надейся!
— Посмотрим.
Он не стал прокашливаться или усаживаться поудобнее. Просто некоторое время смотрел на свет, зеркально сиявший в его глазах, а потом запел мягким, тихим лирическим баритоном.
— Тихо искрится небесная синь,
Залиты лунным сияньем равнины.
Где-то в кольце светломглистых вершин
Дышат покоем ночные долины.
Тая зеркально в сапфирах озёр,
Лунная нить сплетена над водою.
Ждёт тебя тихий зазвёздный простор —
Только меня не зови за собою.
"Интересно, вспоминает или придумывает? Почему-то кажется…"
"…а Неба его знает…"
Таша вдруг поняла, что глаза её закрыты и открываться не особо желают.
"Я действительно хочу спать?.."
— Стань лунным ветром, стань светом в ночи —
Там, среди звёзд, что смеются так звонко,
Там, где, сплетя ломкой тропкой лучи,
Месяц скользит посеребренной лодкой.
Он на руках тебя будет качать,
Тихо баюкая звёздным прибоем,
И, улыбаясь, о чём-то молчать…
Только меня не зови за собою.
Голос был окутан дымкой предсонья.
"Посмотрим"…
И почему-то вдруг вспомнить его лицо и взгляд, обращённый к той, которую он когда-то баюкал — той, что давно стала призраком, но и сейчас, как тогда, — и всегда, наверное, — любима…
И на один краткий миг, прежде чем провалиться в сонную черноту, со странным, неясным самой себе чувством — понять…
"…он никогда не будет смотреть на тебя так, как смотрел на неё".
— Мне не забыть о печальной земле,
Места мне нет на небесных просторах:
Я разучился полётам во сне,
Я потерялся в иных небосклонах.
Нет, не зови, не зови за собой,
И, уходя по дороге зазвёздной —
Стань моей самой далёкой мечтой,
Самой короткой и сладостной грёзой…
Глава одиннадцатая
По ту сторону жизни
— Вставай-вставай! Нас ждут великие дела!
— Не мешай спать, изверг… ещё пять минут…
— Ты десять минут назад то же самое говорила!
— У меня голова болит…
— А у меня нога, и что дальше?
— А то, что ты изверг…
Таша, жмурясь, сонно зарывалась лицом в подушки, не отпуская блаженную дремоту — а Джеми, негодующе фыркая, сосредоточенно зудел у неё над ухом вместо будильника:
— Святой отец сказал, пора трогаться дальше!
— Да не спеши дальше… ты и так давно уже тронулся…
— Чего?! Ах так?!
— Шучу-шучу… Ай! А ну верни мне одеяло, холодно!!
— Лето на дворе!
— Мне спросонья всегда холодно!
Вцепившись в одеяло, парочка некоторое время в самом что ни на есть неметафорическом смысле тянула его на себя — до тех пор, пока многострадальное одеяло не взмолилось о пощаде тканевым треском, заставив опомнившуюся молодёжь ослабить хватку.
Победил в итоге Джеми, решительно сдёрнув одеяло на пол:
— Всё, вставай!
— Не могу… — Таша обхватила себя руками, ёжась от забегавших по коже мурашек, — мне правда холодно… и руки-ноги крутит…
— Крутит?
— Больно… Как при гриппе…
— С чего бы это?
— Действительно, с чего бы… не из меня же ночью отбивную делали…
Джеми озадаченно щёлкнул пальцами, зажигая фонарик на тумбочке, почти витражным разноцветьем разогнавший полумрак.
— Ой, — зажмурилась Таша.
— Что?
— Убери… глаза режет…
Джеми, схватив её за плечи, решительно повернул к себе. Девушка с крайней неохотой приоткрыла веки щёлочками.
"…и чего это он так уставился?"
— Святой отец! — заорал разом побледневший мальчишка.
Шёлковая тень на миг закрыла свет лампадки в гостиной, просачивающийся сквозь дверной проём.
— С добрым утром, Таша.
— Добрым… И чего так орать, Джеми?
— У него уважительная причина, — Арон шагнул ближе — и застыл, вглядываясь в её лицо.
— Да что с вами всеми такое?!
— Ничего… Ничего особенного, — в голосе дэя не было ни капли волнения. — Просто пытаемся понять, что могут означать… подобные симптомы.
— Какие симптомы?
Джеми безмолвно сунул ей извлечённое невесть откуда зеркальце, позволив Таше хорошенько наглядеться на свою скромную персону: с белой до прозрачности кожей, остро очертившимися скулами и залёгшими под глазами полукружьями синяков.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
