– Я все помню, Эдуард Валентинович.
– О! Меня действительно зовут Эдуард Валентинович.
– Есюгин совершил убийство, – холодно произнес Усошин. – Это ваш заказ?
– Боже! Что вы?! Как вы можете такое подумать!
– Есюгин – ваш человек, – спокойно, но твердо произнес Усошин. – Вы смотрите последние известия?
– Смотрю, – мертвым голосом, чуть слышно ответил Чуфаров.
– И я смотрю. Почему вы решили мне позвонить?
– Это случилось в ваших местах... Кроме вас, мне некому звонить.
– Хорошо, больше некому. А мне с какой целью звоните? Чтобы я подготовил нары для вашего приятеля?
– Олег Есюгин – сын моего друга. Друг погиб. Перед смертью он попросил меня не оставлять парня. Я обещал. Вот и все. Что еще я могу для него сделать?
– Что еще? – переспросил Усошин. – Пожалуй, ничего. Я даже не представляю, что можно сделать для парня... Как он дошел до жизни такой? Что превратило домушника в наемного убийцу? Причем бездарного домушника в бездарного убийцу... Слушаю вас.
– Не знаю, – после долгого молчания проговорил Чуфаров. – Не могу даже себе представить.
– Как он провел лето?
– Мы отдыхали... Вместе.
– Где?
– На море.
– Где?
– В Новороссийске.
– Так, – Усошину потребовалось время, чтобы усвоить услышанное. Новороссийск – это место, которое неизменно цепляло его подозрения. Тем более что именно в Новороссийске их фирма понесла первый урон. Там был застрелен Гущин. «Баллистическая экспертиза. Сопоставить пули», – мелькнула мысль короткая и ясная. Стреляли в обоих случаях в упор. В Новороссийске – когда Гущин открыл ворота и стал под пули, а здесь – когда Горожанинов впустил убийцу в собственный кабинет. Тоже, по сути, открыв к себе доступ. Есть и различия, но кое-что и сходится.
– Как отдохнули? – спросил наконец Усошин.
– Нормально. Купались, пили вино, бродили по городу...
– Все время вместе?
– Нет, это невозможно... Он ведь помоложе меня, другие интересы.
– Какие? – жестко спросил Усошин.
– Ну как... Танцы-шманцы, девушки, ребята...
– Поздние возвращения, необъяснимые отсутствия... Да?
– Было.
– И было кое-что еще, что озадачивало, вселяло тревогу в душу?
– Было, – упавшим голосом ответил Чуфаров.
– Опасные знакомства?
– Не то чтобы опасные... Чреватые, скажем так... Простите... Я хочу спросить... Ведь вы сможете его повидать?
– Да, – резковато ответил Усошин, поскольку повидать Есюгина он собирался и сам, хотя прав на это не имел.
– А я? Я могу его повидать?
– Нет. Хотя передать кое-что... На словах... Можете.
– Спасибо. Скажите ему, что звонили из Новороссийска... Ему передавали привет.
– Мужской привет? Женский?
– Мужской.
– Еще что-нибудь добавили? Слово ласковое? Напоминание о счастливых местах, прекрасных напитках, незабываемых встречах?
– Да нет, ничего этого не было... Просто позвонил какой-то парнишка и сказал, что все между ними остается в силе... Как и договаривались.
– Как зовут парнишку? – спросил Усошин, даже не надеясь на успех, просто так спросил, чтобы убедиться в своем прозрении.
– Не назвался. Слышимость была плохая, видимо, звонил по междугороднему...
– Звонок был до убийства Горожанинова или после?
– После, – голос Чуфарова показался Усошину каким-то смазанным, тот, похоже, сам сознавал важность того, что говорил.
– Значит, разговор с этим парнишкой, как вы его называете, был междугородний? По автомату?
– Нет, сначала возникла телефонистка.
– И о чем это говорит?
– Это говорит о том, что звонил он, скорее всего, из какого-то маленького городка, со станции, из поселка...
– Правильно мыслите, Эдуард Валентинович, – одобрительно произнес Усошин. – Позванивайте. Если у меня будут новости – поделюсь. Но с одним условием – чтобы и вы тоже со мной делились.
– Согласен.
– Этим вы поможете своему подопечному убийце, – он сознательно произнес это слово, взял тон жесткий и даже безжалостный. – Вполне возможно, что вашему Олежке не одному придется нести ответственность.
– Понимаю.
– И тогда его вина, его ответственность, срок, который он получит... Все это может разделиться на двоих... На троих...
– Да-да, я понимаю, о чем вы говорите.
– До скорой встречи в эфире, – попрощался Усошин.
– Всего доброго, Николай Иванович. Передайте Олежке, что я звонил. Хотя бы это можете передать?
– Это могу, – сказал Усошин и положил трубку.
И опять он молча сидел за столом. Выражение лица у Усошина было сонное, слегка недовольное, глаза были полуприкрыты, и, казалось, он просто дремал в ожидании не то совещания, не то какого-то сообщения, не слишком важного, не слишком...
Но состояние Усошина было далеко не сонным. Он чутко прислушивался ко всем звукам, которые доносились до его кабинета из внешнего мира. И он хорошо представлял себе все, что происходит в коридорах здания, за окном, на плацу, в бараках. И лязг ворот услышал, и шум милицейской машины, сдержанные голоса, топот в коридоре. И не сдвинувшись с места, не пошевелив пальцем, уже знал, что Есюгин находится в его владениях, под замком, знал, в какой камере и что делать дальше.
Снова лязгнули ворота, и прощально пророкотал мотор милицейского «газика».
Заглянул помощник:
– Доставили, Николай Иванович.
– Все в порядке?
– Да, ребята уже уехали.
– Тот самый Есюгин?
– Тот самый.
– Мне бы надо с ним повидаться.
– Нет проблем.
– Он как, в порядке?
– Насколько это возможно в его положении.
– Значит, в самый раз.
Усошин поднялся и тяжелой поступью направился к камере, куда поместили вздрагивающего всем телом Олега Есюгина. Двери как бы сами по себе раскрывались перед ним, встретившиеся в коридоре сотрудники прижимались к стенам, уступали дорогу, здоровались. Усошин отвечал кивком головы, но как-то механически, словно опасался расплескать скопившуюся в нем энергию, которую он берег для разговора с бывшим своим заключенным. Последний раз тяжело лязгнули запоры, и он шагнул в камеру.
Есюгин сидел в углу, на железной кровати, и вошедшая в него дрожь продолжала колотить его изнутри. Чтобы как-то унять ее, он обхватил колени руками и замер. На вошедшего Усошина он только скосил глаза и тут же снова отвел их в сторону.
– Привет, Есюгин, – сказал Усошин. – Узнаешь?
– Узнаю.
– Быстро вернулся... Видно, неплохо тебе здесь было, если так назад торопился, а? – Усошин присел на шаткий табурет посредине камеры.
– Как было, так и было, – у Есюгина, похоже, просто не было сил вдумываться в слова Усошина.
– Привет тебе из Москвы. Эдуард Валентинович звонил, просил передать пожелания здоровья и счастья.
– Спасибо.
– Из Новороссийска звонили.
– Кто? – дернулся Есюгин.
– Не знаю...
– Мужчина, женщина?
– Женщина, – соврал Усошин. И понял, что поступил правильно – Есюгин лишь кивнул головой, дескать, знаю, кто это мог быть. – Обо всем, что ты тут натворил, страна оповещена. Кстати, Горожанинов был моим другом. Едва ли не единственным.
– Я не знал.
– А если бы знал?
– Не пошел бы.
– Спасибо на добром слове... – Усошин помолчал, рассматривая свои ладони, потом медленно, невидяще окинул взглядом камеру, задержался на маленьком зарешеченном окне, тяжело вздохнул, как бы собираясь с духом, прежде чем произнести нечто важное. – У меня к тебе один вопрос, Олежка.
– Ну?
– Заказчик?
В ответ Есюгин закрыл глаза, сжав зубы так, что проступили тощеватые желваки, и покачал головой из стороны в сторону.
– Так, – протянул Усошин, и голос его окреп. – Тогда послушай меня. Мы с тобой пять лет бок о бок прожили, за это время я звезду на погоны заслужил, дите у меня родилось. На тебя я тоже насмотрелся за пять лет. Скажи мне, пожалуйста... Я ведь ничего мужик, а?
– Нормальный мужик, – Есюгин опасливо скосил глаза в сторону Усошина.
– Я не подличал с тобой... Не всегда наказывал даже, когда мог, а? Лечил тебя, дурака, когда ты болел или когда сказывался больным. Было?
– Было.
– Со мной можно разговаривать по-человечески?
– Можно.
– С тобой тоже можно, – польстил Усошин.
– Спасибо.
– Ты ведь не один был, это ясно. В милиции уже нашли концы. Группу захвата в командировку собирают.
– Куда? – опять дернулся Есюгин.
– В Новороссийск. Неплохо отдохнул там этим летом?
– Откуда вы знаете?
– Да ладно, – Усошин махнул тяжелой ладонью. – Послушай меня... Горожанинов – мой друг. Его убийство – моя личная проблема. Я не собираюсь никому ничего докладывать, никого не собираюсь подключать, и уж, конечно, не побегу в милицию, рассказывать что и как... Повторяю – это моя личная забота. Все, что скажешь, останется между нами. Даю слово. За пять лет ты должен был убедиться, что если Усошин дает слово, он его держит.
– Знаю, – кивнул Есюгин.
