Адвокат Шапира: Попрошу господина Рылова выражаться более уважительно.
Товарищ Рылов: Тут вам не просто люди. Тут — Комитет. И как деревенский Комитет мы требуем от товарища Шенгара эвакуировать из хозяйства Миркина все могилы до единой и впредь прекратить подобные штучки.
Адвокат Шапира: Позволю себе заметить. Это никакие не штучки, а сугубо профессиональные занятия. Мой клиент зарабатывает тем, что предоставляет погребальные услуги людям, которые сами его об этом просят.
Бускила: Вот именно. Мы никого не заставляем.
Товарищ Рылов: А ты заткнись, Бускила.
Товарищ Либерзон: Товарищи! У мошава есть кладбище на холме — красивое, пристойное кладбище, окруженное деревьями, глядящее на Долину и к тому же расположенное в нескольких километрах от деревни, как того требуют санитарные правила. Чего нельзя сказать о хозяйстве Миркина, которое расположено вблизи от жилых домов.
Адвокат Шапира: Согласно закону о народном здравоохранении от 1940 года, с поправкой 1946 года, министерство здравоохранения выдает разрешение на открытие нового кладбища при условии — первое, что упомянутое новое кладбище не подвергает угрозе загрязнения какую-либо реку, колодец или другой источник воды, и второе, что на момент его открытия упомянутое новое кладбище находится на расстоянии не менее ста метров от ближайшего жилого дома. Всякое новое кладбище должно быть окружено прочным забором или стеной высотой не менее одного и пяти десятых метра. Кроме того, всякое новое кладбище должно иметь достаточное дренажирование. Мой клиент утверждает, что „Кладбище пионеров“ соответствует всем перечисленным выше требованиям, оно проверено и утверждено полномочной государственной комиссией, и разрешение этой комиссии, выданное моему клиенту, я передаю для вашего ознакомления.
Товарищ Либерзон: Товарищ Шенгар нарушает Устав мошава. Мы вернулись на нашу землю, чтобы основать сельскохозяйственное поселение и жить трудом своих рук.
Адвокат Шапира: Позволю себе заметить, что действия моего клиента никоим образом не противоречат упомянутому Уставу деревни. В полном соответствии с принципами, упомянутыми уважаемым господином, мой клиент не использует наемную рабочую силу и платит все свои долги и налоги в кассу кооператива, как того требует упомянутый Устав. А кроме того, позволю себе заметить, что мой клиент безусловно возвращает евреев на их землю и способствует славе и почету поселенческого движения, создавая мемориал его пионеров.
Товарищ Рылов: Дурацкие шуточки.
Адвокат Шапира: Мой клиент зарабатывает трудом на земле — в прямом смысле этого слова. Он живет делом рук своих и считает себя несомненным земледельцем, а погребение людей — специфической отраслью сельского хозяйства. В своей работе он использует сельскохозяйственные орудия, предназначенные для копания, посадки растений, удобрения и полива, и его труд явно удостоился благословения, поскольку плоды этого труда прекрасно зарекомендовали себя как в экономическом, так и в сельскохозяйственном смысле. Его могилы устойчивы против засухи, мышей, заморозков и всяких болезней. Позвольте передать для вашего ознакомления завизированный дипломированным бухгалтером расчет, доказывающий, что каждый дунам могил приносит больше прибыли, чем любая другая сельскохозяйственная культура, как в абсолютных цифрах, так и относительно необходимых инвестиций».
«И это их окончательно добило, — ликовал Бускила. — Доходы, „товарищ Шенгар“, деньги, тот факт, что наш вид сельского хозяйства куда прибыльнее, чем их».
38
Началом своей славы Пинес был обязан открытию пещеры первобытного человека. «Мы с деревней были тогда еще молодыми», — рассказывал он мне. Как и все его ученики, я тоже хорошо знал эту пещеру. Она находилась на краю того холма, где располагалось деревенское кладбище, на каменистом склоне, обращенном к Долине. Вход в нее долгие годы был скрыт зарослями кактуса и развалинами каменных построек немецких поселенцев. На похоронах бабушки Фейги Пинес увидел на развалинах двух сычей, самца и самку, которые усердно кланялись и простирались ниц перед скорбящими людьми, посматривая на них своими прищуренно-любопытствующими золотыми глазами. «Из их чаши пила и от их ломтя ела, — читал он над могилой бабушки Фейги, — „От голоса стенания моего кости мои прильнули к плоти моей. Я уподобился пеликану в пустыне; я стал как филин на развалинах“[159]». Через несколько дней он вернулся туда и обнаружил скрытое среди камней гнездо этих маленьких хищников. Земля вокруг была усеяна маленькими серебристыми черепами полевок, изгрызанными крыльями саранчи и затвердевшими сухими комочками. Два сидевших в гнезде птенца пахли падалью, а своим белым пухом и гневным пыхтеньем напоминали крошечных хасидов.
«Я подошел, встал на колени и вдруг увидел вход».
Поначалу он решил, что это древнее убежище какого-нибудь отшельника. Он обошел скалу, пробрался между кактусами и проник в пещеру. Незнакомый и сумрачный запах свисал со стен. Тишина задушенных костров, сухая гниль да пряный настой застывшего времени. Кремниевые орудия лежали под тонким слоем земли и помета, который сгребался легко, одним прикосновением пальцев. Копнув поглубже, Пинес увидел ту прославленную лобную кость, что впоследствии заставила примчаться в эти места исследователей из далекой Англии, которые в результате раскопок установили, что жил в этой пещере не кто иной, как «Гомо сапиенс исраэли».
«Нет такого существа, как израильский человек разумный», — сказал мне Пинес много лет спустя, уже после того, как кровоизлияние в мозг наделило его чувством юмора и терпимостью к таким поступкам, как проделки Ури и выпады Шломо Левина.
Археологи из Лондона нашли в пещере пять человеческих скелетов — три взрослых и два детских. Пинес весь дрожал, описывая мне это зрелище. «Я представил себе, как они будут вскрывать своими кирками наши собственные захоронения. Я так и видел, как сверкают их ломы, как они роются в могиле моей Леи, как обнажают синие маленькие кости моих безгрешных близняток, укрытые меж ее ребрами и тазом».
Каменные орудия, большая бедренная кость буйвола, расщепленная по всей длине, и расколотые позвонки носорожьих детенышей убедили Пинеса в том, что обитатели пещеры были охотниками, а не земледельцами. Давняя неприязнь проснулась в его душе. Тщательно укрытые наконечники стрел, кремниевые ножи, толстые, низкие лобные кости и могучие надбровные кряжи — все это напомнило ему Рылова.
Он вышел из пещеры, сел у входа и посмотрел на расстилавшуюся под его ногами широкую, покорную, плодородную Долину. Ему вдруг показалось, что убогие времянки деревни, ее зарождающиеся аллеи и маленькие низенькие деревца плывут куда-то по пустынной глади истории, покачиваясь на ее пластах. Первые прямоугольники полей выглядели отсюда сотканной кем-то сетью паутинок и крохотных заплат. Молод он был, и такие маятниковые размахи эпох над Долиной вызвали у него головокружение.
В группе археологов из Англии были старый профессор, который, по словам Пинеса, «проникся ко мне большой симпатией», а также веселая группа высоченных студентов в пробковых шлемах и расклешенных, коротких, по колено, бриджах. Они захихикали, когда Пинес назвал свою фамилию. Профессор деликатно спросил его потом, почему бы ему не назваться иначе, «но я выдал этому симпатичному гою[160] как следует, объяснив ему, что Яаков — это красивое еврейское имя».
Они поставили на холме большую палатку и каждый день приходили в деревню купить яиц, молока и сыра. Обедали они у Ривы Маргулис, за полную плату, шумно топали под столом ногами в носках и удивлялись при виде хрустальной посуды, сибирской кружевной скатерти на столе и стаканов с золотыми ободками.
«Все это одолжил Риве Комитет, хотя на самом деле это были ее собственные вещи, — сказал Пинес, понижая голос до шепота. — Из того сундука, который прибыл из России».
К тому времени, когда Пинес рассказал мне об открытии пещеры и об английских археологах, этот знаменитый Ривин сундук «с излишествами» давно уже был погребен под толстым слоем земли и забвения.
«Это было одно из первых испытаний, которые нам довелось пережить». Вместе с любовной поэмой маленького Авраама, нашествием саранчи после Первой мировой войны и смертью Леи Пинес сундук Ривы лежал теперь на такой глубине, куда мог бы добраться разве что гидравлический плуг.
«Выйдя за Маргулиса, она послала родителям письмо, в котором рассказывала им о своем муже и его ульях и описывала, в каком она восторге от работы на земле, а к письму приложила свою фотографию — маленькая девушка Страны Израиля в платье из серой и грубой арабской ткани сыплет пищу курам во дворе и выбирает мед из ульев.
