– Нам нужно держаться плотнее, госпожа, – сказал он. – Когда мы растягиваемся, то становимся уязвимы.
– Я постараюсь не отставать, когда мы продолжим путь, – пообещала она и добавила: – Твой племянник тоже говорил об этом. Он прекрасный молодой человек.
Патрик оглянулся на Уильяма, который поил в ручье коня и перешучивался с рыцарями свиты – речь шла о мышке в чьей-то постели.
– Иногда он дурачится, как и вся молодежь, и ест больше, чем целый отряд воинов, но да, он подает большие надежды.
Внезапный истошный крик заставил Патрика обернуться. Оруженосец, отошедший по нужде в кусты, выскочил оттуда, даже не успев натянуть штаны.
– Засада! – орал он. – К оружию!
Поднялась суматоха. Все бежали к лошадям, доставали оружие. Патрик схватил Алиенору в охапку и поднял в седло.
– Езжай с королевой! – рявкнул он Жоффруа де Ранкону. – Доставь ее в безопасное место!
Хлестнув по крупу кобылу с королевой в седле, он стал готовить свой отряд к бою, а из-за деревьев уже выезжали вооруженные противники.
Алиенора, замирая от страха, пришпорила лошадь. Если она попадет в плен, то за нее потребуют Бог знает какую цену. Но выкуп – еще не самое худшее. С такой же вероятностью ее могут убить или подстроить несчастный случай. За ее спиной воздух взорвался лязгом и криками ожесточенной битвы. Она знала, что вопли умирающих и раненых принадлежат по большей части ее кортежу, ведь почти все они были безоружны, за исключением юного Уильяма Маршала в его чиненом-перечиненом хауберке. И на что ему рассчитывать?
– Святая Мария!
Ее кобыла споткнулась о выбоину в тропе, и Алиенору едва не выбросило из седла. Скакать галопом она любила и испытывала упоительный восторг от ощущения скорости и мощи лошади под собой. Но сейчас Алиенора боялась, что они несутся слишком быстро и падение будет смертельным. Однако, если они замедлятся, их поймают и растерзают.
Когда она пыталась оглянуться и посмотреть, гонятся ли за ними, оборки вимпла закрыли глаза и ослепили ее. Рядом с ней скакала сестра Генриха Эмма. К счастью, она была искусной наездницей.
С ними поравнялся де Ранкон.
– Помедленнее! – крикнул он. – Госпожа, не гоните так, мы замучаем коней, а ехать еще много миль!
С безумным взором Алиенора натянула поводья, и запаленная кобыла перешла на рысь. Лошадь дрожала, и Алиенора тоже. На лице де Ранкона застыло мрачное выражение. Двое других рыцарей, ехавших с ними, тяжело дышали и обменивались тревожными взглядами. Один был в латах, второй – в обычной котте, но улучил мгновение, чтобы достать из сумы кожаный колет и на скаку натянуть на себя.
– Мы должны вернуться в Пуатье, там безопаснее всего, – сказал де Ранкон, придерживая рукоятку меча. – Но другим путем, чтобы запутать след.
Они услышали позади себя топот копыт и облако пыли вдали над дорогой. Алиенора сглотнула комок в горле.
– Это наши, – проговорил Жоффруа. – Господи, пусть это будут наши.
Их было четверо, измученных и избитых, у одного текла кровь из пальцев правой руки, обрезанных по первую фалангу, но все без смертельных ранений.
– Граф! – просипел один из них и сплюнул кровь и обломки зуба. – Они убили нашего лорда – проткнули копьем в спину, словно рыбу в пруду, прежде чем он успел добраться до своего боевого коня и доспехов… Это бойня, кровавая бойня!
Алиенора подавила крик отчаяния. Если убили Патрика, командующего всеми анжуйскими военными силами в Аквитании, то что это сулило остальным? Значит, в плен не берут, цель – только убивать. Но она жива и свободна, хотя и в опасности; засада по большому счету провалилась; а ее сыновья под защитой надежных стен.
– Кто? Вам известно, кто это был? – Она не успокоится, пока не получит их головы. И их руки и ноги. Перемелет их кости в муку и выбросит в море.
– Ги и Жоффруа де Лузиньян, – сказал рыцарь с изуродованной рукой, пока его товарищ, перегнувшись в седле, перевязывал ему окровавленные обрубки пальцев куском тряпки, в которую до этого был завернут хлеб и сыр.
Лузиньяны славились как завзятые смутьяны. То и дело они покидали свои феоды на севере Пуату, чтобы сеять хаос и разрушение в окрестных землях. Шестеро братьев, один хуже другого, с большим количеством родни, они как магниты притягивали к себе всех недовольных.
– Я этого так не оставлю, – жестко пообещала Алиенора, усилием воли подавляя страх и бешенство. – Лузиньяны поплатятся за это, клянусь.
* * *Они въехали в Пуатье, когда в спину им пекло жаркое послеполуденное солнце. С их взмыленных лошадей ручьями стекал пот. Алиенора держалась горделиво, но в душе была подавлена. Последние мили пути они почти не разговаривали. Что скажешь, когда у тебя на глазах внезапно оборвалась чья-то жизнь? И не важно при этом чья, удар в спину – это всегда несказанная подлость. Алиенора думала о молодом рыцаре Уильяме Маршале, о беседе и шутках, которыми они обменивались в начале прогулки, о том, что она собиралась предложить ему службу под своим штандартом. В ее воображении то и дело возникали тошнотворные образы: как он лежит – мертвый, окровавленный – рядом с трупом своего дяди.
Новость об их возвращении моментально облетела замок; всем домочадцам было понятно, что произошло нечто ужасное. Адела, графиня Солсбери, одной из первых встретила Алиенору при входе во дворец. Она достаточно долго была замужем за военачальником, чтобы не расспрашивать при всех о случившемся, но ее спина напряглась от дурных предчувствий. Рыцаря с отсеченными пальцами, бледного и едва стоящего на ногах от потери крови, препроводили к лекарю. Алиенора сразу направилась в свои покои, приказав, чтобы к ней туда явились командир гарнизона и старшие рыцари, остававшиеся во дворце. Когда же она с дамами оказалась у себя в комнате, то первым делом повернулась к Аделе и поведала ей обо всем.
– Погиб? – переспросила Адела. – Патрик погиб? – На ее лице читалось непонимание и неверие. – Этого не может быть.
– Мне очень жаль. – Алиеноре было нестерпимо больно за графиню. – Если бы я могла выдернуть этот день, как мы выдергиваем неудачные стежки, чтобы прошить строчку заново, я бы сделала это.
Адела глубоко вздохнула и прижала руку к сердцу.
– А племянник Патрика, Уильям? – уточнила она. – Он тоже погиб?
– Этого я не знаю, миледи. – Алиенора изо всех сил сдерживала чувства. Слезам она даст волю позднее, сейчас до́лжно сохранять ясный рассудок: нужно будет писать письма, искать помощь, собирать воинов. – Молю Господа, чтобы он остался в живых.
Адела сплела пальцы рук так, что они побелели, и кивнула. Горестное известие очевидно сразило ее, но осознать всю глубину утраты ей еще предстояло.
– Я должна помолиться, – сказала она, – и написать письмо сыну в Англию. Вы позволите мне удалиться?
Алиенора протянула руку и сжала ладонь Аделы:
– Да, конечно. Я присоединюсь к тебе в часовне, когда сделаю все необходимое.
Адела со своими служанками ушла – такой походкой, будто прямо на ходу превращалась в камень. Алиенора умыла лицо и переодела запачканное в злосчастной поездке платье. Когда она пила вино, у нее дрожали руки. Нигде она не была в полной безопасности, и Генрих, несмотря на всю свою деятельность и доблесть, не может уберечь ее. Он приедет и останется здесь до тех пор, пока не заставит мятежников укрыться в их феодах, а потом, так и не решив проблему в корне, исчезнет, и все начнется сначала.
Алиенора умело вела дипломатические сражения, но чтобы утвердить власть в Аквитании, также требовались меч и боевой конь, и ни одна женщина не могла пойти этим путем. Даже непревзойденная императрица Матильда вынуждена была делиться властью со своим единокровным братом Робертом, графом Глостерским, ибо за ним люди готовы были пойти, а за ней – нет. Когда Ричард подрастет, роль военного предводителя возьмет на себя он, но до тех пор придется ей как-то справляться самой.
– Приведи воинов, – велела она камерарию твердым голосом, в котором не было ни следа ее сомнений. – Я буду говорить с ними сейчас. – Они увидят ее гнев и ее скорбь, но не страх.
* * *К месту засады был послан отряд всадников, и они вернулись с телами погибших в крытой повозке, которую отвезли к церкви Святого Илария.
Алиенора собралась с духом перед тем, как осмотреть трупы, уложенные в ряд на отрезах серой шерстяной ткани в отгороженной части нефа. Смертоносного копья, которое оборвало жизнь Патрика Солсбери, не было видно, так как лежал он на спине, но его рубаха насквозь пропиталась кровью, натекшей через рот. Кто-то попытался закрыть ему глаза и вытер лицо, однако веки все равно остались приоткрытыми, и между губ виднелись окровавленные зубы.
Адела настояла на том, чтобы увидеть тело мужа. Она сказала, что это долг и обязанность каждой жены. Зрелище было тягостное, вдова побледнела как мел при виде Патрика.
