– Сегодня утром, перед его отъездом, я рассердилась на него, – произнесла Адела. – Он впустил в нашу опочивальню щенка одной из охотничьих собак, и тот сжевал мои вышитые туфли. Патрик сказал, что я веду себя как глупая женщина и устраиваю скандалы по пустякам, а я в ответ назвала его бесчувственным грубияном… – По ее щекам потекли слезы. Алиенора сочувственно прикоснулась к ней. – Он всегда все делал в полную силу, – продолжила Адела. – И был благородным человеком. Я гордилась им. Я горжусь им сейчас. Он погиб, исполняя свой долг. Как жаль, что я не сказала ему… – Она прикусила губу, сдерживая рыдания. – Пара испорченных туфель и правда всего лишь женская дурь. – Все ее тело содрогнулось в приступе горя. – Позвольте мне похоронить его в Пуатье, – попросила она, немного совладав с собой. – В такую солнечную погоду дорога домой будет слишком долгой, а эту церковь он любил.
– Все будет сделано, как ты пожелаешь, – сказала Алиенора.
– Благодарю вас. – Указательным пальцем Адела вытерла слезы. – По крайней мере, Патрика похоронят по-христиански, и у него будет могила, которую смогут навещать его близкие. Мой первый супруг, упокой Господи его душу, был лишен и этого.
Алиенора восхищалась прагматичностью Аделы. Первый муж графини, отец Изабеллы, тоже погиб в засаде – его зарезали сельджуки и оставили гнить на безлюдных склонах горы Кадмус.
– Я распоряжусь, чтобы его похоронили со всеми почестями.
Затем Алиенора оглядела другие трупы. Ее переполняла скорбь и ярость – этого не должно было случиться! Однако, когда она достигла конца ряда, в ее душе вспыхнула робкая искра надежды.
– Племянника графа нет среди погибших, – заметила королева. – Где Уильям Маршал?
Ей ответил один из рыцарей, ездивших за телами:
– Его лошадь была там, мертвая, а его самого не нашли. Я бы сказал, что его пленили ради выкупа, госпожа.
Искра надежды превратилась в небольшой костер. Уильям был одним из немногих, кто облачился для прогулки в хауберк, и это сразу должно было выделить его среди всех как человека с высоким положением. Патрика в его старой котте, скорее всего, приняли за слугу, которого надо побыстрее прикончить, и все.
– Если окажется, что его захватили, то я заплачу за него выкуп, поскольку он попал в плен, будучи у меня на службе и защищая меня, – сказала она Аделе.
– Вы очень добры, госпожа, – проговорила графиня слабым голосом.
В нефе появились две простые женщины, одна старая и беззубая, вторая – средних лет. Поддерживая друг друга, они двинулись вдоль линии трупов, напряженно вглядываясь в лица. Потом младшая издала внезапный вопль, от которого у присутствующих застыла кровь в жилах, и упала на колени перед одним из тел. Она попыталась приподнять его и прижать к себе, а когда не сумела этого сделать из-за того, что труп уже окоченел, то распростерлась на окровавленной груди и завыла. Ее спутница тихо застонала, как будто и ей нанесли смертельную рану.
– Сын мой, – произнесла она дребезжащим голосом. – Сын мой, что они с тобой сделали? – С трудом она опустилась на колени рядом с более молодой женщиной и начала причитать.
Алиенора не позволила себе отвести взгляд от сцены безутешного и неприкрытого горя жены и матери. Там, где должны царить покой и восхваления Богу, звучат стенания и крики отчаяния над телами убитых. У нее умирали маленькие дети, и она часто думала о том, какая жизнь могла бы у них сложиться, но потерять сына, или мужа, или отца в расцвете его лет – вот это поистине черное проклятье.
Адела не упала на мертвого Патрика, как сделали две крестьянки, прощаясь со своим любимым. Вместо этого она отдала тихие распоряжения о том, что сама желает обмыть тело и позаботиться о нем, пока его не возложат на смертный одр перед алтарем. Окутанная железной мантией самообладания, с сухими глазами, она проговорила:
– Больше я не выйду замуж. Никогда.
Глава 35
Пуатье, лето 1168 года
После нападения на кортеж королевы братья Лузиньян обратились в бегство и вели жизнь кочевников, перебираясь из замка в замок. Они не проводили на одном месте больше ночи, чтобы их не обнаружили и не предали правосудию. Генрих бросил незавершенными переговоры о перемирии с французами, оставил непрекращающиеся волнения в Бретани без присмотра и спешно поскакал на юг.
Прибыв в Пуатье, еще запыленный с дороги, он направился прямиком в церковь Святого Илария и встал перед новым надгробием: кулаки сжаты, губы крепко стиснуты.
– Он был одним из самых умелых военачальников. Его смерть – тяжкий удар, упокой Господи его душу. А души тех, кто убил его, пусть гниют в преисподней.
– Аминь, – проговорила Алиенора.
Она видела, что он изнурен, заботы прорезали на его лице морщины, которых не было раньше. Ей почти стало жалко его.
– Я не смогу задержаться здесь, чтобы разобраться с негодяями, – нетерпеливо произнес супруг. – Мне не разорваться. В Бретани беспорядки, и я не доверяю Людовику – он не станет соблюдать перемирие. Здешним делам я могу уделить только несколько дней.
Власть ускользала у Генриха из рук, но Алиенора знала: муж предпочтет сразиться со всеми демонами ада, но не признается в этом. Он по-прежнему был полон решимости править повсюду и единолично.
– Сколько уделишь, столько и будет достаточно.
Он оскалился:
– Я думал, твое присутствие в герцогстве положит конец бунтарским настроениям. Вот уж никак не ожидал, что мне придется усмирять аквитанских баронов так скоро после твоего появления здесь!
Она выгнула бровь:
– Надеюсь, ты не меня винишь в случившемся?
– Нет, – с кислым видом ответил Генрих, – но твои подданные склонны к смуте и отличаются непокорностью.
Тон его голоса предполагал, что он и супругу считает такой же.
– Однако это не помешало тебе жениться на мне, – напомнила ему Алиенора. – Более того, ты очень хотел этого.
– Возможно, я был слишком юн, чтобы понять, на что обрекаю себя.
– Возможно, мне следовало лучше все обдумать, пока не стало слишком поздно.
Они испепеляли друг друга ненавидящими взглядами. Потом Генрих развернулся и ушел из церкви. Алиенора вздохнула, зажгла свечку и опустилась на колени для молитвы.
* * *– Я собираюсь назначить Гильома де Танкарвиля на место Патрика, – объявил Генрих. – Он имеет опыт защиты границ и сможет удержать Лузиньянов в узде. – Король поднял кубок и выпил вина. Умывшийся и переодевшийся, он мерил шагами верхние покои башни Мобержон и строил планы.
Алиенора поджала губы, но тем не менее склонила голову в знак согласия. Танкарвиль во многом напоминал Генриха: тоже считал, будто мир вращается вокруг его желаний. Однако это был воспитанный и любезный придворный, покровитель молодых воинов и сторонник рыцарских принципов.
– Мне нужно будет найти ему замену в Нормандии, но там задача попроще, чем иметь дело с твоими баронами.
На этот укол Алиенора никак не отреагировала. Ее бароны всегда были своевольны и не терпели строгого правления, исходи оно от женщины или от мужчины, и Генрих знал об этом, беря ее в жены.
– Племянник Патрика, Уильям Маршал, – сказала она. – Он выжил в той схватке, и Лузиньяны требуют выкуп в тридцать марок за него. Я обещала графине Солсбери, что заплачу всю сумму.
Уголки губ Генриха едва заметно дрогнули в насмешливой полуулыбке.
– Еще одна из твоих затей?
Она пригладила рукава на платье:
– Убеждена, он стоит того. Маршал не раз доказал свою преданность и военное мастерство.
– Это не самое худшее, что я мог ожидать от тебя, – бросил Генрих. – Еще не известно, окупятся те тридцать марок или нет. Его отец был стойким воином, хотя всегда стремился все делать по-своему, а его старший брат неплохо служит мне. – Генрих подлил себе вина и спустя пару минут заговорил о другом: – То перемирие, о котором я договариваюсь с французами… одно из условий, о которых мы столковались, – это помолвка между Ричардом и дочерью Людовика Аделью.
У Алиеноры земля ушла из-под ног. Она в ужасе воззрилась на супруга.
– Разве одного сына тебе не достаточно? – вырвалось у нее. – Как ты мог? Я не соглашусь на это, не соглашусь ни за что и никогда!
Генрих издал преувеличенно тяжкий вздох:
– Все это мы уже обсуждали перед помолвкой Гарри. Союз с дочерью Людовика обезопасит наши границы и обеспечит мир. Нам больше не придется беспокоиться о действиях Франции и о том, какого жениха найдет Людовик для Адели. Дочери, которых родила ему ты, выданы в семейство Блуа, и мы должны что-то противопоставить этому. И для мальчиков это хорошо. Два брата, женатые на двух сестрах, – разве могут быть семейные узы прочнее этого!
Мысль о том, что дочь Людовика станет будущей герцогиней Аквитании, была непереносима для Алиеноры. Даже в Пуату, на ее родине, Генрих диктует ей свою волю. Нет, Ричард никогда не женится на Адели. Решимость Алиеноры в этот момент была так велика, что мгновенно успокоила ее.
