Позднее тем же вечером, когда молодежь разошлась на отдых, Алиенора послала за Уильямом Маршалом, чтобы выслушать его рассказ. Он сменил латы на теплую котту из темно-красной шерсти и в позолоченном поясе и с перстнями на пальцах выглядел придворным от макушки до пят.
Движением руки Алиенора пригласила его сесть рядом с ней напротив очага.
– О том, как прошла поездка в Аржантан, сыновья мне все рассказали, теперь же мне бы хотелось узнать твои впечатления.
– Госпожа… – Темный взгляд Уильяма встретился с ее глазами. – Ваши сыновья вели себя так, как подобает принцам, и вы можете гордиться ими. Я слышал от многих похвалы их благородству и стати…
– Это само собой разумеется, – оборвала она его. – Даже если бы это не было правдой, в глаза ничего другого бы не сказали.
– Верно, госпожа. Лорды Блуа не слишком обрадовались помолвке милорда Ричарда и принцессы Адели. Но помешать ей они никак не могли. Оба короля в высшей степени удовлетворены.
Еще бы, с презрением подумала Алиенора.
– А что Адель?
– Она милое дитя, – сказал Уильям, – и такая тихая, что ее почти не было заметно. Ведет себя скромно и пристойно.
Значит, мышь податливая, только это совсем не то, что Алиенора хотела бы для Ричарда.
– Принесение клятвы тоже прошло гладко.
– О чем ты умалчиваешь? – Она всмотрелась в его лицо. – Я просила от тебя правды, но почему-то мне кажется, что кое-что ты утаиваешь.
Уильям затряс головой:
– Ничего я не утаиваю, госпожа. Да только рассказывать почти нечего. Ваши сыновья достойно показали себя на церемониях, вам не о чем волноваться.
– А не на церемониях?
Он пожал плечами:
– В детстве я и сам всегда дрался с братьями, но при этом мы были едины – и до сих пор едины – во всем, что касалось блага семьи. Если конь резвый, то он будет тянуть поводья, иначе быть не может. Принцы ссорились, но это были обычные братские размолвки, не стоит и упоминать.
Она поджала губы.
– Сыновья говорили мне, что примирение короля с архиепископом Кентерберийским не удалось. Это так?
– Так, госпожа. – Лицо Маршала омрачилось. – Все думали, что наконец-то дело сдвинется с мертвой точки. Архиепископ обещал, что помирится с королем, но, как только дошло до клятвоприношения, он вдруг заартачился и заявил, что будет служить королю во всем, что не затронет чести Господа.
Алиенора вскинула руки, досадуя на неспособность некоторых мужчин идти на уступки.
– Архиепископ покинул Аржантан вместе с королем Людовиком, но и король Франции не одобряет его поступков. У всех истощается терпение.
– Не следовало доводить до такого! – вырвалось у нее.
Бекет превратился в камень у них на шее. Должно быть, он полагает, что без него не обойдутся при коронации Гарри, и рассчитывает в конце концов победить. Плохо же он знает своего противника.
– Была ли с королем Розамунда де Клиффорд?
По шее рыцаря поползла краска смущения.
– Я не могу расспрашивать об этом сыновей, но как королева должна знать, что происходит при дворе короля и что об этом говорят.
– Да, госпожа, эта дама была там, – ответил Уильям, очевидно мучаясь неловкостью. – Я не видел ее, она держалась в уединении, но ее шатер стоял рядом с шатром короля.
То есть страстная связь еще продолжается, и любовница короля присутствует на важнейших церемониях, пока она, королева Англии, герцогиня Нормандии и графиня Анжу, мать сыновей-наследников, выброшена за борт королевского внимания. Какой пример подает Генрих сыновьям и подданным? Что скажут люди о таком короле, который оставляет свою королеву дома, а с собой берет шлюху?
После ухода Уильяма Алиенора сидела у огня и отчитывала себя за то, что поддалась эмоциям. Единственное, что имеет значение, – это ее титул герцогини Аквитании. Она получила его по наследству, а не от Генриха. Важно то, что ее сыновья будут править небывалой по своему размаху империей, а они – плоть от плоти ее даже в большей степени, чем от плоти Генриха. Если помнить об этом, то супруг не сможет уязвить ее, что бы ни делал.
* * *Генрих вернулся в Пуатье и снова занялся усмирением бунтовщиков. Он уже подчинил себе графов Ангулема и Ла-Марша и с неумолимой жестокостью подавлял другие очаги недовольства.
Теплым апрельским утром Алиенора следила за тем, как Уильям Маршал обучает ее сыновей и другую придворную молодежь сражаться мечом или палицей, сидя верхом на лошади. Уильям легко находил общий язык с подростками, с ним они забавлялись и в то же время учились. Он был их идеалом, мальчики стремились стать такими же ловкими и сильными, как Уильям, хотели, чтобы и у них сложные приемы выходили так же легко и непринужденно. Неприметное движение запястьем, ловкая хватка поводьев. Ричард был особенно увлечен, но слишком уж старался и потому делал ошибки.
Новый коннетабль Генриха в Нормандии, Гильом де Танкарвиль, остановился рядом с Алиенорой и тоже стал наблюдать. Он прибыл в Пуатье пару дней назад, чтобы пополнить запасы, и теперь дожидался возвращения Генриха из очередной вылазки в отдаленные районы.
– Мужчина никогда не избавится от мальчишки в самом себе, – хохотнул он при виде того, как Уильям азартно отбивается сразу от трех юных соперников.
– Думаю, частично его успех этим и объясняется, – ответила Алиенора. – Но к этому не сводится. – Она с новой мыслью обернулась к коннетаблю. – Это ведь ты обучал его, так ведь?
Он сложил руки на груди:
– Да, и было это не всегда легко. Подобно всем юнцам, его пришлось как следует обтесать. Отец заложил в него превосходную основу, но надо было довести начатое до ума. – Де Танкарвиль усмехнулся. – Мои люди говорили, что любой, кто возьмет к себе рыцарем Уильяма, окажется в дураках: тот сначала объест лорда, а потом и вовсе выживет из дому. Я со счету сбился, сколько раз мы вытаскивали его из постели или выволакивали из кухни. – Де Танкарвиль проследил взглядом за тем, как Уильям показывает мальчишкам особенно хитрый удар мечом. – И это не от лени, просто он схватывал все на лету, и ему очень скоро становилось скучно. По правде говоря, у меня не бывало оруженосца, который бы учился так же быстро, как Уильям. Достаточно было показать ему какой-нибудь прием один раз, чтобы он запомнил. Из-за таких способностей парня, случалось, задирали, но его добрый нрав это не подпортило. Тем, кто утверждал, будто из Уильяма Маршала ничего путного не выйдет, я всегда говорил: однажды вам придется взять эти слова обратно. И оказался прав.
– Но все равно к себе ты не взял его рыцарем. Почему?
Де Танкарвиль хмыкнул:
– Не могу же я взять к себе в свиту всех, кто подает надежды, а Уильям и так имел покровителя в лице Патрика, упокой Господи его душу. Я знал, что Уильям найдет свою дорогу.
– Возможно, ему суждено нечто более великое, – предположила Алиенора и оглянулась к воротам: там поднялась суматоха.
Вернулся Генрих. У нее заныло сердце в тисках противоречивых чувств: предвкушения, тревоги, недоверия, гнева. Она же хотела чувствовать по отношению к супругу только равнодушие, однако чем больше старалась, тем менее достижимой была цель; так же безуспешно ее сыновья силились повторить движения, что с такой легкостью показал им Уильям Маршал.
* * *Усталый и запыленный, Генрих опустился в теплую купальню, устроенную Алиенорой в его покоях. Поперек ванны положили узкую доску, и слуги выставили на нее блюда с хлебом и курятиной. Выглядел Генрих хорошо: дни, проведенные в седле, сохраняли тело гибким и крепким, а присыпанная веснушками кожа излучала здоровое бледно-золотое сияние. Раньше она бы разделила с ним ванну, они насладились бы едой под разговоры и смех, и вечер закончился бы восхитительным соитием. Та близость осталась в прошлом. Это как давно слышанная песня: кажется, что помнишь мотив, но напеть не получается. Тем не менее Алиенора принесла мужу мягкое белое мыло с розовым маслом, которое делали в Кастилии, и кувшин горячей воды.
– Теперь, когда ты расправился с мятежами, – заговорила она, – я бы хотела поехать в путешествие по герцогству и показать себя людям, чтобы они видели не только твой железный кулак, но и мое лицо. И хорошо бы взять с собой Ричарда: пусть все знают, кто будет моим наследником. Думаю, он уже готов к этому.
Генрих шевельнул рукой в знак согласия:
– Как хочешь. Главное, не попади снова в засаду.
Его замечание возмутило Алиенору. Как будто она была виновата в том, что так случилось!
– Не попаду, раз ты укротил мятежников, – ответила она со сладкой улыбкой. – И возьму с собой Уильяма Маршала на всякий случай.
– А, тот удалой рыцарь! – Генрих взял куриную ножку и впился зубами в румяную корочку. – В Монмирае он произвел на меня неплохое впечатление, – пробубнил он с полным ртом. – Ты не ошиблась, заплатив за него выкуп.
Алиенора выгнула бровь:
– Обычно я верно сужу о людях. – Как жаль, что проницательность изменила ей, когда она выходила замуж за Генриха.
