– Ну не знаю, – сказал Иост, – Ландзо у нас орел, конечно, но вот взять меня. Я самый обычный человек. Ну, пилотировать всегда любил. Но это много кто любит. Я ничем особым не выделяюсь среди квиринцев. И чего меня сагон достал – понятия не имею. Подвигов я тоже особых не совершал, даже в ДС.
– Ладно, друг, не скромничай. Откуда мы знаем-то? Сагоны, они другими глазами видят все. И потом, не факт, что это какое-то преимущество. Может, наоборот, мы хуже всех... меня, например, сагон так и убеждал, что я хуже всех, что я сволочь, и поэтому у меня другого пути нет, как с ними связаться. Так вот, я думал, что это связано с их жаждой экспансии. То есть завоевать нас они хотят, стремятся, но вот сил-то мало. Вот и делают из некоторых людей новых сагонов.
– Логично, – согласился Иост, – и что же? Ты сменил точку зрения?
– Видишь ли, – произнес Арнис с трудом, – мне противно об этом говорить, но... Похоже, Хэрон прав. И вообще... это не только он мне сегодня сказал. Понимаешь... ты знаешь теорию прогрессорства?
– Ну да, слышал, конечно.
– Ну вот. Они хотят помочь нам. Из благородных побуждений. Они хотят из нас... из тех, кто пригоден к дальнейшему развитию... сделать новых сагонов. С их точки зрения, это шаг вперед. Ну и в общем-то, действительно... мир сагона гораздо богаче, чем мир человека.
Иост покачал головой.
– Что ж ты... не согласился?
– Я... ты знаешь, я и сам не знаю, почему я не согласился, – тускло сказал Арнис, – логических аргументов у меня нет. Ну, с Ильгет не хочется расставаться... хотя и она может эволюционировать. У меня тут есть в коллекции беседы с женщинами... Они тоже могут стать сагонами, какая разница, мужское тело там нацепить... Не знаю, Иост. Просто почувствовал – нельзя.
– Прости. Зря я так.
– Нет, все нормально. Мне и самому интересно, почему я отказался. Если бы я знал... Но я бы и сейчас отказался.
– Ну, Арнис... это же очевидно! Сагоны! Какое прогрессорство... они ж людей миллионами уничтожают.
– Да, но с их точки зрения это все же благо. Ведь и мы убиваем... ради того, чтобы другие спаслись. Сагоны считают, что ради эволюции одного человека допустимо убить миллион к эволюции неспособных. Мы так не думаем... но мы тоже готовы убивать во имя своих целей, так что мы в этом плане ничуть не лучше.
– Ну хорошо, но как они ломают людей... обманывают...
– Иост, это война. У нас тоже всякое случается. С их точки зрения, такая цель оправдывает риск. А может, и правда, сагоном можно через большое страдание стать.
Арнис помолчал.
– А самое-то противное, знаешь что... получается, наша Дозорная Служба – это прямо-таки питомник будущих сагонов. Они нас отбирают, а мы объединяемся... мы, те, кто способны стать сагонами. И воюем против них. А они нас поодиночке переубеждают. Или пытаются переубедить. Мы им просто задачу облегчаем. Видишь... наверное, нельзя человека развить против его воли. Поэтому они стараются нас именно убедить.
– Но некоторых ломают.
– Да, но... может быть после ломки... тут же дело не в силе характера. Может, это тоже метод – привести в состояние полной покорности, и из него уже развивать дальше.
– Это мерзко, – сказал Иост решительно, – это все мерзость! Какое они право имеют решать за нас... лезть в наши дела!
– Ты сейчас судишь с позиции нашего Этического Свода. А у них своя этика, понимаешь? И не факт, что наша обязательно выше. В конце концов, принцип невмешательства – это сомнительная достаточно вещь. В нем многие сомневаются. Может быть, мы не пытаемся перестроить жизнь Галактики лишь потому, что у нас сил мало. Иначе тоже занимались бы прогрессорством в других мирах... подтягивали бы их до уровня Федерации.
Арнис говорил тускло, голос казался безжизненным. Иост вздохнул.
– Ты логичен, друг. Куда ни посмотри – ты во всем прав. Ну что ж, нам и правда сагонами становиться?
– Нет, – Арнис посмотрел на него, – никогда. Я никогда не стану сагоном.
– Почему? Сагон всегда неправ, если он прав – смотри пункт первый?
Арнис не отвечал.
Сверхчеловек, этакий микрокосм, достигший высокой стадии развития, не может не проникнуться сочувствием к нижестоящим на лестнице эволюции и не попытаться как-то подтянуть их на свой уровень. Но конечно, к такому развитию способны очень немногие – ведь и на собственной планете сагонов, хоть они и мутанты, хоть у них парапсихология была уже развита – лишь немногие стали развиваться. Следовательно, человечество все равно будет расколото на две неравные части.
Оно уже расколото! Сагоны – ведь тоже часть разобщенного человечества, их Прародина – Терра, как и наша.
– Знаешь, – сказал наконец Арнис, – я не хочу от Христа отрекаться. Не могу.
Иост кивнул.
– Да, в этом все дело, наверное.
– Я все понимаю, все знаю. Да, я стану, наверное, крутым очень... тела вот смогу менять. Боли не чувствовать. Ходить между звезд пешком. Вообще материальный мир не будет иметь для меня значения. Столько нового откроется, и смерти уже не будет. Я это понимаю. Но вот как о Христе подумаю, так... нет, не могу. Без Него – не могу дальше. Так мне Ландзо однажды сказал – он ведь тоже делал выбор – я выбрал тех, кто за меня отдавал жизнь. А какой сагон пожертвовал за меня своей жизнью?
Арнис вернулся.
И через две недели, чуть раньше срока родился Эльм.
Ильгет снова переживала счастливое время материнства. К тому же и любимый был рядом, поэтому и трудностей не существовало совсем. Ильгет знала, что в Космосе Арнис встретил сагона. Но вернулся уже почти спокойным, хоть и посещал два раза в неделю психолога. На всякий случай.
Он, казалось, забыл о страшной встрече. Во всяком случае, не говорил о ней, не вспоминал. Да и вообще выглядел счастливым. Ильгет казалось – вернулись прежние времена... А ведь вспоминала о них с такой тоской!
Дара пошла в школу, и в основном ее возил туда Арнис – на 2-3 часа поначалу. Остальное же время он проводил полностью с Ильгет и малышом. Ну разве что еще Дэцин еженедельно собирал отряд для учений, психотренинга – словом, поддержания формы. Хотя новых акций и не предвиделось.
Ильгет наслаждалась. Это было почти так же, как после рождения Арли – только еще лучше, потому что и старшие дети разделяли эту радость, играя с малышом по вечерам, и так забавно было наблюдать за ними. Ильгет насмотреться не могла на малыша, когда он кушал, причмокивая, молоко из ее груди. Глазки Эльма были серыми, в папу, хоть и потемнее, чем у Дары. И вообще он как-то выглядел темнее сестры, скорее на Арли похожим – чуть смугленький, плотный. Как и другие дети, Эльм был спокойным, уже к двум месяцам перестал просыпаться для ночного кормления. Возможно, это происходило не столько из-за темперамента детей – они все же были совершенно разными – сколько из-за того, что время их бодрствования было заполнено гимнастикой, плаванием, разными полезными играми, и это утомляло малышей, и кроме того – сразу воспитывало правильное отношение к родителям.
Арнис снова просыпался раньше Ильгет – всегда – и приносил проснувшегося малыша, уже переодетого, ей в постель. Потом он приносил завтрак, и они валялись втроем, играя с малышом, а позже Арнис поднимался, будил остальных детей, бежал с ними на зарядку, собирал в школу... Если Эльм засыпал, Ильгет вставала и готовила завтрак для детей, доставала их одежду. Потом, как правило, Эльм спал, Арнис уходил в школу вместе с Дарой, а Ильгет, приняв душ, садилась за циллос. Она на время отказалась от работы в СИ, и теперь делала только то, что душе хочется. Писала мало – грудной ребенок как-то не располагает к сочинительству. Больше читала, лазила по Сети.
Потом возвращались первыми Арнис с Дарой. И начинался день, полный неожиданных радостей, новых успехов детей и маленьких огорчений... И Арнис все время был рядом. Лишь когда Эльм спал днем, отец позволял себе посидеть за циллосом, заняться своими делами. Ильгет знала, конечно, о его работе с классификацией контактов, и начала понемногу ему помогать.
Но ей снова казалось, что ребенок слишком много спит. Или – что его просто разрывают на части. То Белла приходила, чтобы повозиться с малышом, забрать его гулять куда-нибудь. То Арнис с ним занимался, гимнастикой или просто носил по комнате и разговаривал. Ильгет даже ревновать начинала – Арнис полностью взял все воспитание и развитие на себя. Вечером старшие дети прямо брали Эльма к себе в комнаты, клали его на мягкий теплый пол и развлекали всячески. Особенно увлеклась Лайна – она так мечтала о младшем братике. Арли, видимо, еще не доросла до таких материнских инстинктов. Эльм очень рано научился улыбаться, потом смеяться и гулить.
А Ильгет только и оставалось – кормить Эльма, млея от неземного наслаждения. Иногда только это наслаждение прокалывало острым ужасом. Она смотрела на бесконечно милое, нежное личико ребенка, и вдруг понимала, что вот это его блаженство – может не продлиться.
Все мертвые дети, убитые, которых ей приходилось видеть, вдруг всплывали в памяти, жгли ее. Ильгет сейчас чувствовала себя единым целым с малышом, она так хорошо понимала его, его мир был таким теплым и прекрасным, и даже малейшее неудобство – проснулся, а мамы рядом нет – казалось ему ужасом кромешным, и он громко плакал... Но мама и папа тут же появлялись, и мир вновь наполнялся блаженством. А что, если мама уже не появится?
