Тут Лоулэсс вложил в ножны кинжал и произнес, обращаясь к тем, кто находился к нему ближе всех.
– На многих я оставил свою печать, – сказал он. – Жалкие, брехливые псы.
В общей сутолоке никто из бегущих не обращал внимания на то, как грубо и даже жестоко прокладывал себе дорогу Лоулэсс, но теперь либо в головах у них начало проясняться, либо слова рулевого услышал кто-то еще.
После паники порядок медленно восстанавливается, и порой люди, только что запятнавшие себя трусостью, впадают в противоположную крайность неповиновения. Так произошло и на этот раз. Воины, которые только что, бросая оружие, в безотчетном страхе бежали сломя голову на «Добрую Надежду», начали вслух бранить своих командиров и требовать, чтобы кого-нибудь наказали за случившееся.
Гнев толпы обернулся на Лоулэсса.
Чтобы отойти от берега, старый разбойник развернул корабль в сторону открытого моря.
– Глядите! – завопил один из недовольных. – Он ведет нас в море!
– Верно! – выкрикнул кто-то еще. – Как есть измена!
И тут все в один голос закричали о том, что их предали, и с угрозами и проклятиями стали требовать причалить и высадить их тотчас на берег. Лоулэсс заскрежетал зубами, но молча продолжал держать курс, ведя «Добрую Надежду» через огромные волны. На их пустые страхи и позорные угрозы он, побуждаемый чувством собственного достоинства и еще не выветрившимся хмелем, отвечал презрительным молчанием. Бунтовщики, собравшись у мачты на недолгий совет, точно петухи на скотном дворе, для храбрости раззадоривали друг друга. Было видно, что еще немного, и их уже ничто не сдержит, они будут готовы к любому своеволию. Дик ринулся было к трапу, чтобы призвать их к порядку, но тут один из разбойников, бывший матрос, опередил его.
– Эй, ребята, тупые ваши головы! – заорал он. – А ну, за работу, живо, разрази вас гром! Вам что, жить надоело? Старина Лоулэсс…
Кто-то из бунтовщиков ударом кулака заставил его замолчать, и в следующий миг, со скоростью огня, охватывающего сухое сено, трусливые товарищи повалили его на палубу, прошлись по нему ногами и стали бить кинжалами. Тут Лоулэсса прорвало.
– Так ведите корабль сами! – прогремел он, выругался и отпустил кормило, не задумываясь о том, что станет с «Доброй Надеждой» без управления.
Судно в это время дрожало на вершине нарастающей волны. В следующее мгновение оно с головокружительной скоростью скользнуло вниз и врезалось в очередную жидкую гору. Зеленая вода окатила корабль с носа до кормы. Волна, пронесшаяся по палубе, доходила до колена, брызги взлетели выше мачты. «Добрая Надежда» вынырнула с другой стороны вала и замерла на миг, дрожа всем корпусом, словно смертельно раненное животное.
Шесть или семь мятежников смыло за борт, остальные, когда пришли в себя и обрели способность говорить, взывая к святым, стали умолять Лоулэсса снова встать к рулю.
Но Лоулэсса не нужно было упрашивать. Ужасные последствия его необдуманного поступка окончательно отрезвили его. Ему, как никому другому на корабле, было понятно, что они едва не погибли. Он почувствовал, как судно осело, и по тому, насколько медленнее оно стало повиноваться рулю, бывший монах понял, что опасность еще далеко не миновала.
Когда волна прошла по судну, Дик был сбит с ног и едва не захлебнулся. Он встал и по колено в воде подошел к старому рулевому.
– Лоулэсс, – сказал он, – сейчас наша жизнь в твоих руках. Ты бесстрашный, упорный человек, и лишь ты один можешь справиться с управлением. Я поставлю трех проверенных человек тебе в охрану.
– Не стоит, мастер. Не стоит, – ответил кормчий, всматриваясь в темноту. – Мы с каждым мгновением уходим все дальше и дальше от этих песчаных берегов, и море становится все беспокойнее. Эти трусы и плаксы скоро все слягут. Клянусь святыми угодниками, это какая-то загадка, но плохие люди почему-то не бывают хорошими моряками. С такой болтанкой справится только честный и храбрый человек.
– Нет, Лоулэсс, – рассмеялся Дик, – это все матросские сказки. Сам подумай, в этих словах смысла ни на грош. Скажи мне лучше, как наши дела. Мы идем нужным курсом?
– Мастер Шелтон, – ответил Лоулэсс. – Я бывал и монахом, хвала Господу, и лучником, и вором, и моряком. И закончить свои дни мне больше всего хотелось бы, да вы и сами это понимаете, в монашеской рясе, а не в просмоленной матросской куртке. На то у меня есть две прекрасные причины: во-первых, в море смерть может забрать человека неожиданно, а во-вторых, я жутко боюсь умереть в этом соленом зеленом содоме у себя под ногами. – Лоулэсс для убедительности топнул ногой. – Если сегодня, – продолжил он, – я не умру смертью моряка, поставлю длинную свечку Пречистой Деве.
– Неужели наши дела так плохи? – спросил Дик.
– Да, – ответил старый разбойник. – Разве вы сами не чувствуете, как она потяжелела и насколько медленнее стала подниматься на волны? Не слышите, как у нее в трюме переливается вода? Море уже сейчас через борта захлестывает. Потяжелей она еще хоть на малость, мы камнем на дно пойдем или нас выбросит на берег и разобьет в щепки.
– И ты говоришь об этом так спокойно! – воскликнул Дик. – Тебя это не пугает?
– Мастер, – ответил Лоулэсс. – Если кому и приходилось выходить в море с командой, достойной смерти, так это я. Я сам – священник-отступник, вор и все остальное. Вы, может, и удивитесь, но я не теряю надежды. Если уж мне суждено сегодня кончить свои дни, мастер Шелтон, я пойду ко дну с ясным взором и руля не выпущу.
Дик ничего не ответил, но его удивила решительность, которую он услышал в голосе старого бродяги. Опасаясь новой вспышки непокорности, он поспешил на поиски трех надежных человек. Большая часть воинов ушла с палубы, которую постоянно поливало брызгами и где они были открыты пронзительному зимнему ветру. Они спустились в освещенный двумя раскачивающимися светильниками трюм с винными бочками.
Здесь мятеж быстро перерос в попойку. Бунтовщики угощали друг друга гасконским вином Арбластера, но, поскольку «Добрая Надежда» продолжала продираться через волны, то взлетая носом и кормой высоко в воздух, то низвергаясь глубоко в белую пену, количество весельчаков сокращалось с каждой минутой, с каждым креном. Кто-то взялся залечивать раны, кто-то (таких было еще больше) просто лежал, страдая от морской болезни, и стонал.
Гриншив, Каккоу и еще один молодой парень из отряда лорда Фоксхэма, которого Дик еще раньше приметил за его храбрость и сообразительность, все еще были способны понимать и исполнять приказания. Их Дик и назначил охранниками рулевого. Потом, взглянув последний раз на черное небо и море, он развернулся и направился в каюту, куда слуги отнесли раненого лорда Фоксхэма.
Глава шестая
«Добрая Надежда» (окончание)
Стоны раненого барона сливались с воем корабельного пса. Несчастное животное, то ли от тоски по друзьям, то ли действительно почуяв опасность в том, как море играло маленьким судном, выло так громко, что заглушало гул волн и ветра. И человек более суеверный мог бы услышать в этих звуках скорбный плач по «Доброй Надежде».
Лорд Фоксхэм лежал на койке, укрытый меховым плащом. В изголовье под образом Богоматери тускло горела лампадка. В ее свете Дик рассмотрел бледное лицо и ввалившиеся глаза рыцаря.
– Я серьезно ранен, – сказал он. – Подойдите ближе, юный Шелтон. Хочу, чтобы рядом со мной был хотя бы один человек благородного происхождения, ибо мне грустно осознавать, что смертельные раны я получил в какой-то пустяковой заварухе. Прожив всю жизнь в богатстве и знатном окружении, я умираю здесь, в открытом море, на грязном холодном суденышке, набитом ворами и крестьянами.
– Нет, милорд, – ответил Дик. – Я молюсь всем святым, чтобы они помогли вам оправиться от ран и благополучно сойти на берег.
– Благополучно?! – переспросил его светлость. – Выходит, в этом есть сомнение?
– Судно идет с трудом, – ответил юноша. – Море штормит, и погода неблагоприятная. Наш рулевой считает, что нам повезет, если мы сумеем добраться до берега.
– Ха, – мрачно усмехнулся барон. – Вот, значит, с какими муками душе моей суждено расстаться с телом. Сэр, мой вам совет: лучше прожить тяжелую жизнь и легко и спокойно уйти из этого мира, чем всю жизнь прожить припеваючи да под звуки барабана и флейты, но в последний свой час испытывать адские муки! Но хватит об этом. Мне еще нужно совершить одно важное дело. Есть ли на судне священник?
– Нет.
– Значит, займемся моими мирскими делами, – решил лорд Фоксхэм. – Я при жизни знал вас благородным человеком и воином, и я прошу вас остаться мне добрым другом после моей смерти. Я ухожу в недобрый час для себя, для Англии и для всех, кто полагается на меня. Моих людей ведет Хэмли… Тот самый, ваш соперник. Встретиться они должны в Холивуде в большом зале. Вот это кольцо с печатью с моего пальца докажет, что вы выполняете мои указания. Кроме того, я напишу пару слов Хэмли и попрошу его уступить вам девушку. Выполнит ли он мою просьбу? Не знаю.
