Фейт уже собиралась ложиться спать, когда раздался звонок. Гай, подумала она, бросилась вниз по лестнице и распахнула дверь. На пороге стояла Николь.
— Как я рада видеть тебя, Фейт. — Крепкое объятие. — Где тут у тебя ванная? Умираю, хочу писать.
— Наверху, направо, — сказала Фейт, в оцепенении глядя на сестру.
Она не видела Николь около двух лет.
Холл был завален чемоданами и свертками. Фейт отнесла все наверх. Появившись из ванной, Николь объяснила:
— В самолете был только один туалет, а в лондонском аэропорту очередь тянулась на милю. — Она сбросила пальто из светлой шерсти, точно такого же оттенка, как ее короткие кудри, и повертелась на месте. — Тебе нравится? Совсем как у Лиз Тейлор. — Обтягивающий свитер и юбка-клеш подчеркивали округлости ее миниатюрной фигуры. — Фейт, ты чудесно выглядишь. Какое красивое платье. А волосы! Наверное, ты влюблена. — Она взяла Фейт за руки. — Ничего, что я заглянула к тебе? Я собиралась поехать прямо в Комптон-Деверол, но мне нужна была ванная.
Было время, когда Фейт не желала видеть Николь; время, когда она считала, что сестра получила все то, о чем мечтала она сама, и выкинула прочь. Но Николь не знала, что такое угрызения совести, к тому же она была так мила и беззаботна, что было просто невозможно обижаться на нее. Ее всегда было легче любить. И теперь у Фейт осталась по отношению к сестре лишь некоторая настороженность, между ними возникла дистанция, которой не было в детстве.
— Конечно, не возражаю. Хочешь выпить?
— О, да, дорогая, пожалуйста. Ты как всегда необыкновенно догадлива.
— Я думала, ты на съемках фильма… Помнишь, ты писала об этом в январе?
— Ничего не получилось. Там такие песни… ты не поверишь, насколько они ужасны. Представляю, что сказал бы Феликс. — Николь скривила лицо и пропела: «Любовь, как луна в июне, хороша, хочу взлететь, как воздушный шар». — Она захихикала. — Все ясно?
Фейт протянула сестре джин с тоником.
— А как же контракт?
— Они немного пошумели, но не стали настаивать. Найду что-нибудь другое. Что-нибудь получше. — Николь чокнулась с Фейт. — Знаешь, я встретила замечательного человека. Он — техасец, его зовут Майкл, и я абсолютно уверена, что он — моя настоящая любовь. Он сейчас уехал по делам, и у меня сердце разрывается, поэтому я решила отвлечься, прилететь сюда и повидаться со всеми. А как ты, Фейт? — Николь прищурила голубые глаза. — Когда я позвонила в дверь… ты ведь ждала кого-то другого?
— Нет, не ждала, — сказала Фейт и замолчала, сердясь, что выдала себя.
Николь опустилась на пол и начала вытаскивать из чемоданов одежду и обувь.
— Я привезла тебе несколько прелестных вещиц. Вот это и еще это. — Она свалила коробки и свертки на колени Фейт. — Я не стану больше ни о чем допытываться. Но ты выглядишь счастливой, и если для этого есть причина, я рада за тебя. Я знаю, что ты всегда любила Гая Невилла, и если это он, я особенно рада. Элеонора и я — мы обе владели Гаем лишь временно. Он всегда был твоим, Фейт.
Подъезжая к Комптон-Деверолу, Николь радовалась, что снова может насладиться волшебным видом этого дома, как в первый раз, когда Дэвид привез ее сюда в качестве своей невесты. Крыша и окна сияли на солнце.
Она отыскала их на террасе позади дома. Дэвид рвал сорняки, пробивающиеся между каменными плитами, а Элизабет сидела за старым деревянным столом и что-то писала. Несколько мгновений Николь просто стояла в тени дома и наблюдала за ними.
Наконец Дэвид поднял голову.
— Николь!
Она улыбнулась и подошла к нему.
— Не спрашивай меня, почему я не позвонила и не предупредила о своем приезде. Ты же знаешь, что я никогда этого не делаю. Я люблю узнавать по лицам людей, рады ли они меня видеть.
Когда он обнял ее, она закрыла глаза, наслаждаясь, как и всегда, спокойствием и уверенностью, которые всегда давали ей его прикосновения. Когда Дэвид отпустил ее, она протянула руки навстречу дочери:
— Элизабет, дорогая, как ты выросла.
Вид дочери привел Николь в некоторое замешательство. В ее памяти сохранился образ маленькой девочки в прелестном розовом платьице — такой была Элизабет два года назад. Сейчас одиннадцатилетняя девочка, одетая в ужасную плиссированную юбку и трикотажный джемпер, была всего лишь на несколько дюймов ниже матери. Крепкая, хорошо сложенная. «Ладная», — подумала Николь. Она и представить не могла, что у нее такая дочь.
— Я привезла вам обоим кучу подарков, но, боюсь, одежда будет мала тебе, Лиззи.
Дэвид принес чемодан, который Николь оставила перед домом. Николь опустилась на колени и открыла крышку.
— Дэвид, я купила тебе книгу — первое издание «Моби Дика».[45] Я нашла его в книжном магазине в Бостоне. Попыталась прочесть, но не смогла — мне было так жаль бедного кита… И еще несколько замечательных рубашек — хлопок, и такая милая расцветка, правда? Да, и носки в полоску.
— Обо мне будет говорить весь Сити, — сказал он.
— Я не смогла устоять и купила еще вот это. — Она протянула ему миниатюрную модель «студебеккера». — Посмотри, здесь в фарах есть зажигалка, и багажник открывается — ты можешь хранить там табак для трубки. Да, а еще… — Она вынула плоский пакет и скривилась. — Это граммофонная пластинка с моими песнями из фильма. Они просто ужасны. Если хочешь, можешь использовать пластинку как подставку под горячее.
Николь снова склонилась над чемоданом, вынимая подарки.
— Лиззи, посмотри, какая кукла — у нее башмачки на пуговках и глаза закрываются. А вот платья и юбка, но, боюсь, придется выпустить весь запас на подоле. А это я нашла во Флориде.
Открыв маленький кожаный футляр, Николь показала дочери нитку речного жемчуга.
— Тебе нравится, дорогая?
— Конечно, мама, — вежливо ответила Элизабет.
— Я думаю, жемчуг надо спрятать, пока ты не подрастешь немного, Лиззи, — сказал Дэвид.
— Хорошо, папа.
— Дэвид, что за строгости! — Николь поднялась на ноги. — Я носила украшения моей матери, когда мне было шесть лет! Помню, в Неаполе я надела мамину шелковую кофту вместо платья и жемчужное ожерелье. Я пела и танцевала, а Фейт ходила по кругу с шляпой, и мы собрали кучу денег…
— И все же я думаю, мы уберем на время это ожерелье, — повторил Дэвид.
Элизабет протянула футляр отцу.
— Пожалуй, ты прав, — заметила Николь. — Нитка может легко порваться, а нанизывать жемчужины обратно так утомительно. Но я куплю тебе что-нибудь взамен, дорогая. На следующей неделе мы с тобой поедем в Лондон, будем ходить на балет, в театры и по магазинам…
— На следующей неделе у Лиззи начнутся занятия в школе, — спокойно сказал Дэвид.
— Что такого, если она пропустит неделю или две?
— У меня теннисный матч, мама. — Элизабет взяла мать за руки. — Я бы с радостью поехала с тобой в Лондон, мама, но не могу пропустить матч. И потом, мне еще надо довязать одеяло.
— Какое одеяло?
— Для бедных детей в Индии. Надо связать много квадратов, а потом сшить их вместе. Это требует времени.
— Могу представить, дорогая, — пробормотала Николь.
Глядя на дочь, она гладила ее темные шелковистые волосы и думала о том, какой странный у нее ребенок. Ей уже не раз приходило в голову, что в этом чертовом роддоме перепутали детей и ей достался чужой младенец.
Но она тут же отбросила эту мысль. Элизабет явно была дочерью Дэвида. Она унаследовала от него темные волосы, уравновешенность и спокойствие. Николь коснулась рукой нежной щеки дочери.
— Лиззи, не пора ли задать корм Пэнси? — раздался голос Дэвида. — Беги скорее. А я предложу твоей маме что-нибудь выпить.
Девочка умчалась прочь. Николь тяжело вздохнула и опустилась в шезлонг.
— Дэвид, пожалуйста, большой стакан джина с тоником. А лед есть? Вы еще не обзавелись холодильником?
— Нет, — с улыбкой ответил он. — Но я держу тоник в погребе, так что он не должен быть слишком теплым.
Когда через пять минут он вернулся, держа в руках два стакана, Николь сказала:
— Тебе не кажется, что ты слишком опекаешь Элизабет?
Дэвид сел рядом с ней.
— Я хочу, чтобы она была счастлива. Хочу уберечь ее от ударов судьбы.
— Мне кажется, ты оберегаешь ее от меня.
— Мне жаль, если это выглядит так.
— Неважно. Я все понимаю. Ты не хочешь, чтобы она выросла похожей на меня.
— Я бы хотел, чтобы она обладала твоей красотой… твоей силой духа… твоей храбростью, — проговорил он, глядя на Николь.
— Не понимаю, почему я ушла от тебя, Дэвид. Я всегда буду обожать тебя.
— Ты ушла, потому что еще оставались страны, где ты не была, и люди, с которыми ты еще не подружилась, — без всякой обиды сказал Дэвид.
Они сидели в дружном молчании, наблюдая, как чернильные тени деревьев на лужайке становятся все длиннее.
