– Я похожа на консервированную помидорку – тупая и красная?
– Что ж ты так себя не любишь, красавица? – Лялька выпила полную «за здоровье» и налила себе еще. Как старшая за столом, она продолжала с теплой радушностью журить свою гостью, – любить себя надо, не пригублять, а пить, до дна, чтоб злости не осталось. Неприлично так, барышня, неприлично.
– Неприлично – это то, как люди себя ведут. То, как они кичатся своими деньгами и в каком свинарнике при этом живут. Быть такой сукой, как моя сестрица – вот это, по-моему, неприлично, – выпалила на одном дыхании девушка из подъезда.
– Так. Давай рассказывай по порядку. Кто тебя так обидел? Что с тобой случилось? – Лялька увидела, как тарелка перед Любашей мгновенно опустошалась, и про себя подумала: «Во, молодежь! Умолола порцию в минуту. Здоровая баба растет. И фигура нормальная при таком аппетите». Она налила полную большую чашку чая и поставила перед ней блюдо с домашними пирожками.
– По порядку, так по порядку… Бюрократы-чиновники завернули проект, который я привезла на конкурс.
– И всё? – Лялька даже жевать прекратила, уставившись на уже успокоившуюся девушку.
– Нет. Ещё от сестры я сбежала. Не могу видеть её и родственничков с гнусными, лицемерными рожами. У меня такое ощущение, что я только что сбежала из застенков Освенцима… и отходняк соответствующий… Запуталась я… Распутайте меня, – на категоричной волне продолжала свой диалог Любаша.
– Что там с роднёй? У тебя родители-то есть?
– И да, и нет.
– Это как?
– Папочка мой лет десять, как нас бросил и женился на другой. Вот к его-то родне я и приезжала. Позвали меня на свадьбу сестрицы двоюродной, а у той в голове одни только деньги, да шмотки. И жуткое желание их тратить.
– И тебе, что с того? Что ты взялась чужие деньги считать? Молодая ещё, заработаешь, – удивлённо произнесла Лялька и достала из сумки пачку сигарет.
– Курить будешь?
– Я не курю.
– Правильно. Курить – здоровью вредить.
– И муженёк-женишок такой же. Семейки буржуа благополучные капиталы объединяют. – Не унималась Любаша, активно пережёвывая во рту пирожок.
– Так это сейчас на каждом углу. И, чё?
– А я смотреть на таких людей не могу. Нет, я, конечно, готовилась, аутогенные тренировки с собой проводила, концентрировалась на их лучших качествах. Но они на людях одни, а дома совсем другие. Только и разговоров о том, какие вокруг все сволочи, и какие они умницы. Где они потратят бабки, и какие платья надо заказать на выход… Пару дней побыла рядом и сломалась!
– Тогда береги собственные нервы. Пружинку-то расслабь. Вся жизнь ещё впереди, назакручиваешься с таким характером.
– Беречь или не беречь собственные нервы – это выбор каждого человека. – Любаша тараторила свою правду вместе с пирожками. – Хотя, под их истошные крики подготовка к моим грядущим экзаменам будет приравнена к подвигу, достойному медали… Мне я сама в тысячу раз дороже, чем то, как я буду выглядеть в глазах этих людей со стороны. Поэтому плюнула на всё и решила сбежать по-немецки.
– Как это по-немецки?
– Сказала им «ауфидерзейн» на прощанье и ушла, хлопнув дверью.
– Нормально. Не жалеешь?
– Жалею, что не хлопнула дверью сильнее… И ещё. Эпилированные во всех местах стриптизеры в труселях-танга ужасны!!! Завтра хочу попробовать выползти в город в одиночестве, эти дни в царстве гламурной истерии совсем выбили меня из колеи. А показывать этого нельзя. А еще я уже лет сто не продуцировала из себя такое количество лицемерия за столь ограниченный отрезок времени. Мерзко-гадко.
– А мама твоя где? – Лялька попыталась смягчить молодость прыткого максимализма сидевшей напротив нечаянной гостьи.
– У мамы новая любовь. Может быть, впервые в жизни нашла себе настоящего для неё мужчину. Живет у него. Радуется: туристические поездки за границу, походы на Алтай, Камчатку с гейзерами, пикники, в общем – красиво… На днях родила мне сестричку. Я ей уже не нужна! Но мне она квартиру оставила. Четыре комнаты, а я в них одна…
– Да, девонька. Жизнь, похоже, тебя не била, и, похоже, ты пока ещё никого не любила, – вздохнула Лялька. – Мне б такие розовые краски, я себе картину судьбы нарисовала б другую – закачаешься. Да всё как-то у всех по-своему получается.
Она налила себе рюмку, добавила Любаше, и, чокнувшись, выпила до дна.
– У вас тут так хорошо, чистенько, вкусненько, – Любаша взяла себе ещё конфету из вазы и долила чаю в кружку. – Видно, что семья живет. И ладненько.
Девушка в глазах хозяйки почувствовала некоторую тревогу и раздражённость, сменила свой тон обиженного капризного ребёнка.
– Это ты правду говоришь, ладненько. Мама моя – домохозяйка, папа – инвалид. Всю жизнь таксистом отпахал. Лежит в больнице сейчас. Живу я с мамой и папой на съёмной квартире. Свою продали, думали здесь купить. А нас кинули.
– Как кинули? – Люба с недоумением оторвалась от кружки с чаем.
– Как полстраны кидают! Деньги взяли под строительство, потом стройку заморозили, а потом фирма исчезла с лица территории Российской Федерации. Ищет милиция, ищут пожарники, ищут и как-то не могут найти, – она грустно усмехнулась и закурила ещё одну сигарету. – Я уже курю лет двадцать. После того как меня в первый раз изнасиловали, так и закурила.
– Что? Правда? – кружка чуть не выпала из рук девушки, а глаза округлились как у фарфоровой куклы на витрине «Детского мира». – Это настолько органично вписывается в моё нынешнее общее состояние духа, что уже не кажется – дальше как бы некуда.
– Не умничай, красавица. Интересно? Не сталкивалась с жертвами сексуального насилия? Только по согласию? – Лялька внимательно посмотрела на Любашу. – Хочешь расскажу, чтоб немного тебе мозги твои умные на место поставить?
Не дожидаясь ответа, она начала свою историю:
– Мне было 17 лет, когда я поступила в местный университет, на юрфак, без всякого блата. Школу я закончила с одной четвёркой, по истории, из-за своих максималистских принципов, очень похожих на твои. Я заводная была, на мотоцикле гоняла, с пацанами спокойно общалась. Поклонников, хоть отбавляй. Но замуж я хотела выйти девственницей. Демонстративно это подчёркивала, так меня родители воспитали. Я и сейчас убеждённо считаю, что это правильно. И без всякого сегодняшнего продвинутого суррогата в отношениях. Оральные, анальные трюки, глубокие французские поцелуи должны прийти потом, а не вместо. Но это моё, старомодное мнение. Так вот. Было там два друга Саша и Сережа. Саша за мной ухаживал. Нежно ухаживал. А Серега вроде как рядом с нами, но иногда на Саньку грязь лил. Он старше был лет на 7—8. Сашка-то меня в университет провожал, романтические отношения между нами еще со школы. Он сам перспективный малый. Но что-то не заладилось меж нами. А потом мы разорвали отношения. Как-то Серега подвозил меня с занятий в своих «Жигулях». Остановился поговорить у каких-то кустов. А потом… Потом помню всё плохо. Помню, как сопротивлялась на переднем сиденье его «Жигулей». Помню юбку, модную такую, голубенькую, короткую. Она вся в крови. Он все сделал молча. Я плакала… Сказала только маме. А он, козёл, рассказал всем. Рокерам, друзьям. Я с ними порвала. Хотела выйти замуж девственной, а тут такая обида…
