Но самой характерной чертой этого противостояния стал переход литовских служилых людей на сторону Московского государства. Поначалу это в основном было свойственно людям русского происхождения, хотя и не только. Так, например, еще во время знаменитой войны Дмитрия Ивановича против Мамая и его союзника Ягайла в составе войск великого Московского князя находились дружины двух Ольгердовичей, то есть родных братьев литовского князя: Андрея Полоцкого и Корибута Брянского. Причем первый из них покинул Литву, в которой владел бывшим русским уделом — Полоцким княжеством, еще при вокняжении Ягайла и тогда же нанялся на службу псковичам. Позже, когда Мамай двинулся на Русь, а с запада на нее поднялся литовский князь, оба Ольгердовича стали под знамена московского князя.
Обратное движение — из Московского государства в Литву также имело место, но оно было менее заметным, тогда как переход литовских служилых людей на московскую сторону со второй половины XV века принял массовый характер. К концу столетия княжившие в пограничных с Русью областях Литвы магнаты переходили в московское подданство вместе со своими владениями, так что задача, поставленная Москвой по возвращению земель, некогда попавших под власть западного соседа, упрощалась уже сложившимися условиями и реальной обстановкой. Это же положение вещей во многом и определяло успех Москвы в единоборстве с западным соседом. Удачное наступление и присоединение бывших уделов зачастую достигалось не силой оружия. Выше мы отмечали, как в русско-литовском противостоянии можно было нередко наблюдать на захваченных русских землях приверженность коренного населения литовской государственности и антимосковский настрой определенной части общества. Но наряду с этим можно было видеть и обратную тенденцию, когда проживавшие на тех же землях, ставших предметом обоюдных претензий, русские люди православного вероисповедания не испытывали желания воевать за иноверную Литву. Спор о том, какая тенденция была преобладающей, сейчас был бы бесперспективным и бессмысленным, но совершенно очевидно, что в восточных регионах Литовской Руси, например, в Северской Украине, наблюдалось большее тяготение к Москве. Но уже в центральных ее районах, где-то, к примеру, во владениях бывшего Киевского княжества, такая тенденция была не особенно заметной, и чем далее на запад, тем московские позиции становились слабее. И массовый переход русских людей в московские пределы характерен именно из восточных областей. Но и его было достаточно, чтобы стать еще одной причиной противоречий с западным соседом. Отношения между державами ухудшались стремительно и ни о каком примирении не могло быть речи. Источник противоречий усиливался еще и тем, что, как мы отметили, на захваченных Литвой русских землях все больше и больше проявлялись признаки католической конфессиональной экспансии.
Надо сказать, что политика литовских князей по удержанию за собой некогда захваченных территорий, населенных преимущественно представителями русской народности, исповедующими православие, была крайне недальновидной и, мягко говоря, не отличалась гибкостью. Ничего иного не придумали литовские власти, как объявить на бывших русских землях гонение на православие и заняться насильственным окатоличиванием русского народа. Оттого-то и так никогда не прекращавшийся переход русских людей под власть московского государя стал повальным явлением. Со своей стороны литовские правители требовали от московской стороны возвращения принадлежавших беглецам земель и выдачи их самих, но понятно, что эти требования на Москве не находили никакого отклика. Что же касается более решительных действий, то после упомянутых войн Московского князя Василия Дмитриевича против своего тестя Витовта, случившихся в первое десятилетие XV века и продолжавшихся до последней четверти столетия, их не наблюдалось, и московско-литовские отношения в этот довольно длительный период не отличались военной активностью. Но именно этому периоду обе соседние державы обязаны пику подъема строительства каждой своей государственности и успехам в решении внутриполитических проблем. В северо-восточной Руси шел необратимый процесс консолидации удельных княжеств вокруг Москвы, очередной виток которого связан с именем внука Дмитрия Донского, великого московского князя Василия Темного. Успешно изживал остатки удельного сепаратизма и западный сосед. Кроме того, там после некоторого ослабления польско-литовской унии вновь взяла верх объединительная тенденция.
Временное ослабление польско-литовского государственного единства было, как мы уже отмечали, связано с именем князя Витовта, который, не изменяя процессу единения собственно литовских земель, в том числе и попавших под власть Литвы русских, стремился к полной независимости, а потому всячески противостоял попыткам польской короны превратить Литву в нечто вроде своего наместничества. Надо сказать, что эта деятельность имела успех и почти привела к распаду унии. Но в 1430 году Витовт умер, и с его смертью в Литве, попавшей в водоворот междоусобий за великое княжение, противодействие польским притязаниям стихло. Ягайло вновь подчинил себе свое бывшее великое княжество. Но в 1434 году скончался и Ягайло. Казалось, теперь не только не останется следов от зачатков единой польско-литовской государственности, но и сами Польша и Литва по раздельности, будучи охваченными междоусобными распрями, распадутся и исчезнут в горниле феодальной анархии. Однако на деле все вышло наоборот.
У обоих враждующих соседей, как у Москвы, так и у Вильно, процесс становления централизованного государства с единодержавной властью, сосредоточенной в одних руках и с наследной передачей ее от отца к сыну, стал необратимым. В то время в Москве можно было видеть, как при всех бушующих страстях борьбы между претендентами, великое княжение неизменно доставалось прямому наследнику умершего великого князя, несмотря на то, что этот наследник зачастую был ребенком и, находясь в окружении сильных и опытных врагов, казался беззащитным. Мы знаем, как в последней феодальной войне на Руси победителем вышел князь, находившийся в плену у своих врагов, к тому же князь слепой. Единодержавные устремления взяли верх, и они оказались сильнее всех других обстоятельств. То же самое происходило тогда и у западного соседа. Это позже, когда в Речи Посполитой возобладают элементы шляхетской вольности, помноженной на польскую распущенность, когда прельщенные кажущейся свободой литовские магнаты по образу своих польских собратьев отдадут предпочтение сеймовой монархии перед абсолютной, и, наконец, поменяют ее на выборную, под польско-литовскую государственность окажется заложена мина. А пока в самой Литве, включавшей в себя обширные русские области, шли процессы, аналогичные московским. И им подчинялось польское общество. После смерти Ягайло несколько лет не обошлись без кровавых потрясений. Но все же в 1440 году великокняжеский стол в Вильно занял сын Ягайла Казимир. Еще через семь лет он же надел на голову польскую корону. Уния была восстановлена во всех своих статьях.
Конечно, внутренние несогласия вплоть до раздоров между Польшей и Литвой будут наблюдаться еще долго. Ведь союз был только династическим, и оба государства номинально оставались самостоятельными.
Но внутри каждого из них централизованные тенденции уже неизменно взяли верх. А в свете нами затронутого предмета еще важнее то, что во внешних отношениях Польша и Литва будут теперь представлять если еще пока и не совсем одно, то уже почти одно целое, и вражда с восточным соседом сделается для них общим делом. Отсюда и Москва получит в лице вставших на необратимый путь объединения Польши и Литвы более сильного соперника.
И все-таки, несмотря на объединительные процессы, протекавшие тогда на стороне соперника, равновесие сил в московско-литовском противостоянии сохранилось. Дело в том, что на интеграцию Литвы и Польши Москва ответила адекватными действиями, и на русской земле также произошло объединение двух государств. Пути объединения были несколько иные, и само объединение по русскому обыкновению не прошло бескровно, нр результат был тем же, что и у западного соседа — удвоение силы. Читатель уже наверно догадался, о чем идет речь: на рубеже последней четверти XV века Московская Русь подчинила себе Русь Новгородскую.
В отличие от польско-литовского объединения, которое по сути дела было добровольным союзом, московско-новгородское объединение явилось насильственной со стороны Москвы политической акцией. Потому-то мы и называем его подчинением, но надо помнить, что на Руси не насильственно ничего никогда не делалось. И все же присоединение к Москве Великого Новгорода стоит особняком в длинном ряду других успехов объединительной политики Москвы. Это было не рядовое присоединение очередного захолустного княжества. Владения Новгорода по размерам и материальным богатствам превышали московские.
