Кордовин замялся… В который раз подивился тому, что сны все же не следуют за событиями, а именно предвосхищают их.
— Очень давно и… смутно. Расскажи-ка!
— Сейчас готовится к печати отличная книга Эдда Крицлера на эту тему, именно о наших робин-гудах. Тебе надо бы ее почитать, когда выйдет. Коротко так: после изгнания евреев из Испании, после тотального разграбления общины и гибели десятков тысяч изгнанных на дорогах и на морях, само собой, появились мстители. Возьми судьбу известного кабаллиста Якова Куриэля. Блестящий офицер испанского королевского военно-морского флота, потомок древнего знатного рода, он мог сделать выдающуюся карьеру, но… грянул 1492 год, королевский указ проклятой Изабеллы, конфискация всего имущества общины в королевскую казну, костры и прочие ужасы… Куриэль бежит в Новый Свет, снаряжает там фрегат на деньги, вырученные за какой-нибудь семейный изумруд, спрятанный за щекою, команду набирает из соплеменников и… начинает методично изничтожать испанские галеоны в Карибском море. Со временем его своеобразный бизнес разрастается до небольшой эскадры, пираты величают его адмиралом, на кораблях его не только строжайшая военная дисциплина, но и кошерная пища, и… шабат! — Илан расхохотался, прищелкнул пальцами: — Представляешь, матрос кричит: «На горизонте — фрегат под испанским флагом!» — а командир ему: — «Отбой. В Святую субботу не грабим». Так вот, отправив на тот свет немало испанцев и удовлетворив жажду мести, Яков Куриэль переехал в Эрец-Исраэль и скромно жил в Галилее, каббалой занимался, книги писал… спасал многогрешную пиратскую душу. Как ты думаешь, простил ему Господь душегубство? Кстати, похоронен он в Цфате, рядом с великим Аризелем… И таких судеб много, много… Да и странно было бы ждать смирения от потомков знатных сефардских родов, униженных, ограбленных и изгнанных с родной земли.
— Ну, а что этот Коэн Энрикес? Тоже мститель?
— Еще какой. Гениально спланировал один из самых опустошительных налетов на торговый испанский караван. Причем плавал на кораблях голландской Ост-Индской компании, вместе с неким адмиралом Питом Хейном, голландцем. Тот четыре года провел на галерах в испанском плену и ненавидел испанцев так, как ненавидят нечистую силу. Сначала Энрикес вышел в море с Питом Хейном, а потом уже приобрел собственный пиратский остров — где-то у побережья Бразилии. Очень успешно много лет мстил испанцам за инквизицию — у него погибло немало родных; испанцы боялись его, как дьявола, охотились за ним, но так и не преуспели. Он неизменно выскальзывал из всех ловушек и продолжал громить испанские корабли, где только мог…
— …то есть братья Кордовера вполне могли быть в его команде?
— Запросто, и даже наверняка — если, как ты говоришь, упоминают его в письмах, доставленных из тех мест.
Кордовин помедлил, прикидывая — не опасно ли дальше расспрашивать Илана… Пожалуй, нет. Тот слишком далек от — как он это назвал? — картинного бизнеса.
— Дело в том, — проговорил Кордовин, — что когда картину просветили рентгеном, на поясе у парня обнаружилось оружие… типа кинжала.
— Скорее, кортик, если уж ребята промышляли на море? Морской кортик, абордажное холодное оружие для ведения ближнего боя на кораблях.
— Ты в самую точку. У меня… у экспертов действительно возникло подозрение, что художник задумывал вовсе не святого, а совсем наоборот. Теперь я думаю — не собирался ли он писать портрет одного из сыновей… и затем, возможно, опасаясь кого-то, скрывая истинный портрет, придал объекту совсем другой облик…
Стемнело, в переулке зажглись фонари, и — над каждым баром — своя гирлянда лампочек.
— Подбиваем бабки, — сказал Илан, глянув на часы. — Поеду, а то вместо двух жен у меня не будет ни одной.
Кордовин издали махнул девочке, чтоб счет принесла: сегодня была его очередь угощать.
Белого «форда» не было видно ни на стоянке, ни в обозримых пределах. Как же так? А мои планы на вечер? Уж и развлечься бедной девушке не дадут?
Оказалось — нет, дадут. Дадут развлечься бедной девушке: белый «форд» с таким вызывающим номером, что снять его мог только круглый идиот, покорно — как мерин в стойле — ждал их на университетской стоянке, через три автомобиля от серебристого «пежо» Илана.
После того как попрощались, и Илан благополучно отбыл в свою Хайфу, Кордовин сел в машину и помедлил, прежде чем включить зажигание. Жаль, не спросил у Илана про Кюрасао. Как там: «Командант-майор гражданской гвардии»? О-хо-хо. Не одобрил бы меня дядя Сёма. А дед, интересно… тот — одобрил бы?
Не оборачиваясь, он скосил глаза влево: белый «форд» мирно дремал — там ждали, пока он первым тронется с места. Он поднес к глазам руку с часами: полдесятого, рановато… Погуляем еще. С таким приятным компаньоном отчего не прогуляться по свежему воздуху. Завел машину, включил фары… и в «форде» немедленно отозвались, завелись, озарились… Ну, поехали, дружок…
* * *
С полчаса он катался по городу, знакомя круглоголового с центром, довольно загруженным даже в такой поздний час… Съездил в Кирьят-Ювель, к дому Ирины. Поднялся к ней на третий этаж, зная, что сегодня она у подруги в Рамат-Гане… открыл дверь своим ключом и навестил туалет — не помешает, особенно в случае более тесного и непринужденного знакомства с попутчиком. Затем спустился и вышел из подъезда, преодолевая искушение кинуться к темному «форду» и, как устрицу, выволочь из его скорлупы скользкую начинку.
Но подавил этот негодный импульс, сел в машину и решительно поехал уже к себе, в Сен-Симон. Ему надоел этот автомобильный менуэт; глухая ярость уже вскипала откуда-то из самых корней, может, из предстательной железы, за то, что рабочий день был испорчен; и это никуда не годится — именно сегодня ему нужна совершенно трезвая голова и точные действия. Довольно он наломал дров с Аркадием Викторовичем, уж с его посланником он будет куда осмотрительней.
Въехав на свою тихую, заросшую туями и тополями, улочку, он припарковался у дома на собственной стоянке: в этом старом респектабельном районе были свои милые удобства. Не торопясь, вышел из машины, и несколько минут еще производил мелкие вялые движения, как бы долго ища в сумке ключи от квартиры, открывая дверцу, чтобы забрать зонтик, и вновь закидывая его на заднее сиденье, — завтра пригодится, обещали дождь, — и тому подобное, домашнее, неторопливое: человек вернулся домой, основательно посидев в ресторане с другом, наверняка пропустив рюмку-другую, и сейчас только — спать, спать, спать…
Тяжелым рыхлым шагом он прошел по дорожке между пухло-стрижеными кустами к парадному, войдя, нажал на кнопку электрического освещения — здесь свет автоматически гас через минуту — экономия электричества, черт их побери, то есть, господь их благослови, — и так же, не торопясь, стал подниматься по лестнице, чтобы в освещенном окне подъезда проплыл его силуэт.
Ты думаешь, идиот, что знаешь мое парадное лучше меня самого?
Небольшой фокус заключался в том, что свет в подъезде гас в ту минуту, когда вошедший достигал площадки второго этажа. А на втором этаже располагалась только одна квартира — зубного врача Рашкевича, направо. Противоположная дверь — слева, — была забита и навеки забыта, поскольку тоже принадлежала Рашкевичу: он объединил две квартиры, одну превратив в зубной кабинет. И вот там-то, возле этой глухой двери, была отличная ниша, в прошлом хозяйственная, для щеток и ведер, а ныне осиротевшая. Туда Кордовин шмыгнул и замер, выставив из-за угла на вершок дуло малыша-«глока». Третий фокус заключался в дивном, в пошлой золоченой раме, зеркале, которое мадам Рашкевич, погруженная в учение фен-шуй, повесила рядом с дверью — оно должно было отпугивать злых духов, или вот таких круглоголовых кретинов, как этот, который бесшумно поднимался по темной лестнице и, слегка подсвеченный в спину околоподъездным фонарем, отлично — темным силуэтом — отражался в зеркале мадам Рашкевич.
…которую, между прочим, тоже звали Шуламитой…
— Стоять! — тихо приказал Кордовин из ниши. — Руки!
Круглоголовый с тупым стуком выронил портфель и поднял руки двумя скобами. Вместе с его башкой посередке экспозиция представляла собой букву «ша», проглотившую футбольный мяч.
— Не шуми, — добавил Кордовин. — У меня соседи старенькие, все — узники. Дахау Ты старых уважаешь?
— Уважаю… — пересохшим тенором ответил прилипала.
— Это хорошо. Что в портфеле? Бутерброд или пулемет-граната?
— Нет, каталог, — бормотнул сбитый с толку круглоголовый.
— Что?! Ты откуда, мудак, свалился?!
— Я — за консультацией, — торопливо проговорил тот. — Вам привет от Семен Семеныча…
И в ответ на изумленную тишину, чуть повернув голову в сторону ниши, добавил:
