Сердце вампира встрепенулось и вновь начало биться. Но теперь его кровь выливалась на мостовую из прорванной шеи. Вампир свернулся на булыжниках, похожий на грязную половую тряпку. Он умер почти мгновенно, но кровь еще долго вытекала из него.
Франсуаз хмуро взглянула на убитых вурдалаков и вогнала меч обратно в ножны.
– Майкл, – встревоженно произнесла она. – Кровь.
– Что? – спросил я.
Девушка выпрямлялась, поднимая с мостовой бронзовую чашу.
– Кровь, – повторила девушка – Несколько капель попали в воду. Теперь они растворяются. Что делать?
– Ничего, – отвечал я.
Девушка нахмурилась.
– И кусочек крыла этой твари. Он тоже здесь. Я его вытащу.
Пальцы девушки скользнули к рукоятке кинжала.
– Нет, – произнес я. – Пусть остается.
Франсуаз возразила:
– Но вода становится грязной.
– Этого можно было избежать? – спросил я.
– Нет. Мы же таскаем чашу с собой, и накрыть ее нельзя.
– Тогда пусть остается.
8
Виконт Шлездерн взял в руки пергаментный свиток и, немного наклонившись, снял с письменного стола короткий нож, служащий для разрезания писем. Он сделал это, почти не глядя, и стало ясно – клинок всегда лежит на одном и том же месте, и обладатель просторного кабинета, обшитого ореховым деревом, может безошибочно найти его даже с завязанными глазами.
– Я узнаю это свиток, – произнес он. – Хотя, конечно, когда я отсылал его, он находился совершенно в ином состоянии…
Виконт вынул из кармана очки в прозрачной оправе с маленькими стеклами и водрузил их себе на нос. У него было достаточно узкое лицо, волосы, плотно зачесанные к голове, и небольшие усики а-ля Фридрих XIV.
Он пробежал пергамент глазами.
– Да, – произнес он. – Это то письмо, что я отослал с нарочным вчера днем.
Он помедлил; его глаза устремились сперва на меня, потом на бронзовую чашу, которую Франсуаз держала в руках.
– Я вижу у вас сосуд, наполненный ключевой водой, – произнес он. – Мне известен этот ритуал. Значит, гонец, которого я направил в Шесть Пилонов, погиб?
– Его убили гоблины, – отвечал я. – Этим утром, в лесу.
Виконт Шлездерн кивнул – коротко и по-военному.
– К сожалению, я предполагал нечто подобное… Когда сегодня я получил письмо из Шести Пилонов о том, что там не получили моего пригласительного письма.
– Вы послали с пакетом человека, который только встал на путь ченселлора, – произнес я. – Могу ли я узнать, почему вы не приказали это кому-то из своих слуг?
– Если бы я мог предполагать, – отвечал виконт, – что юноше будет угрожать хоть малейшая опасность, я послал бы с ним отряд моих лучших солдат. Или, скорее, передал бы пакет с капитаном моей гвардии.
Он положил на место нож для разрезания бумаг и, аккуратно собрав со стола открошившиеся кусочки печати, выбросил их в мусорную корзину.
– Причина, по которой я избрал человека, не состоящего у меня на службе, – продолжал виконт, – достаточно деликатна. Ни при каких других обстоятельствах я не стал бы распространяться об этом, но вы – ченселлор. Им же хотел стать тот несчастный юноша. Поэтому я признаю за вами право узнать, что двигало мной. Виконты Шлездерна, господин Майкл, издавна жили на Артанийских холмах. Могу сказать без неуместной здесь скромности, что моя семья – самая знатная и самая богатая из тех, что живет в окрестности нескольких тысяч миль вокруг Артанийского леса.
Он сцепил перед собой пальцы на крышке стола.
– Но так было не всегда. Много веков назад виконты Шлездерна были только одним из родовитых семейств страны, хотя, не стану скрывать, уже тогда нас отличали незамутненное происхождение, верность традициям и слову чести.
Годы шли; большинство наших соседей разорялись, проводя время в пирах, охотах и войнах, что велись по другую сторону пролива Каракатиц.
Виконт Шлездерна снисходительно усмехнулся.
– Как я уже сказал, только наша семья могла похвастаться чистотой своего генеалогического дерева. Нам не приходилось прибегать к услугам наемных историков, чтобы обойти в семейных хрониках такие факты, как неравные браки или разбой, – события, которые были нередки в прошлом наших соседей-аристократов.
Замок Шлездерна, в котором вы сейчас находитесь, служил символом незапятнанности дворянского достоинства. Многие из тех, кто жил по соседству с моими предками, мечтали о столь же славном прошлом, но могли получить его лишь путем искажения истории своей семьи.
Как вам наверняка известно, на протяжении трех столетий по другую сторону пролива Каракатиц велась долгая и бессмысленная война за финикийское наследство. Ни один из моих предков не принимал в ней участия, справедливо полагая, что честь приобретается только сражениями в необходимой войне, но не в той, в которую ввязываешься ради славы. Такой почет хорош для бродячих рыцарей, но не потомственных аристократов…
В отличие от моих предков, соседи Шлездерна активно участвовали в этой постыдной войне. Они посылали своих вассалов сражаться на стороне то одной, то другой из противоборствующих партий. Нередко случалось, что дворянин Артании отправлял один отряд служить под одними знаменами, а другой – под другими. Соседи Шлездерна надеялись, что участие в победоносной войне принесет им славу и поможет очистить родовой герб.
Годы шли, война продолжалась и высасывала из аристократов Артании все новые деньги. Теперь они продолжали участвовать в ней не ради славы, но из-за выгоды. Они надеялись, что после раздела финикийского наследства смогут получить богатые территории на берегу пролива Каракатиц.
Стоит ли говорить, что этому не суждено было сбыться… Девять лет назад война, которая длилась более трехсот лет, была закончена. Армия наемников, возглавляемая женщиной-демоном, прокатилась по побережью, безжалостно уничтожая все, что осталось от войск каждой из сторон.
Виконт Шлездерна тонко улыбнулся своим мыслям. В произошедшем ему виделся знак Провидения, доказывающий, что любые попытки его противников прыгнуть выше головы могут привести лишь к тому, что они сломают себе шею.
Я не знал подробностей о войне за финикийское наследство, а Франсуаз отчего-то не поддержала разговор, хотя, как мне хорошо известно, знакома с темой не понаслышке.
– Артанийские дворяне были разорены, – продолжал свой рассказ виконт Шлездерна. – Уже много десятилетий назад. Окончание войны в проливе Каракатиц означало для них полное банкротство. Давным-давно фактическими владельцами их усадеб стали нувориши, дети плотников и мясников.
Когда кредиторам стало ясно, что их должники не получат территорий на берегах пролива, это стало последним событием в истории падения многих домов артанийской аристократии. Впрочем, нельзя не добавить, что это мало изменило нашу повседневную жизнь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
