Уже в дверях инспектор обернулся. Встретился взглядом сначала с Сангумой (тот, не сдвигаясь с места, вдруг резко повернул голову на сто восемьдесят градусов, словно желая рассмотреть что-то в точности позади себя), потом с Браун-Смитом.
– Знаете, друг мой… Я только сейчас подумал: Венеция – это ведь владычица морей. По крайней мере, во времена Отелло. И, если правильно я понял, среди тех, кто занят делом, там нет настоящих венецианцев? Эмигранты из Флоренции и Испании… чернокожий генерал… А из метрополии – только пьяный болван Родриго. И еще хищная сенаторская клика. Не умеющая сама защитить свои колониальные владения, но торопливо спешащая распорядиться «имуществом и домом» того, кто только что их защитил. Так что, если Шекспир действительно протягивает нам руку через века…
Не сумев или не захотев закончить фразу, Ледоу скованно кивнул на прощание – и дверь библиотечного зала закрылась за ним.
От переводчика
Некоторые эпизоды этого рассказа, совершенно очевидные для современников и соотечественников автора (то есть британцев 1920-х гг.), при перенесении в иную культурную среду все-таки требуют расшифровки.
«Тит-битс», «Стрэнд» и «Панч» – популярные британские журналы, так сказать, «чтение для всех и каждого». «Иллюстрейтед Лондон Ньюс» тоже общеинтересное издание для самых широких кругов, но у него вдобавок было налажено взаимоуважительное сотрудничество со Скотленд-Ярдом: сотрудники этой газеты могли рассчитывать на получение полицейской информации раньше многих коллег, а в ответ они старались освещать работу лондонской полиции максимально корректно, без журналистской предвзятости. «Тайна Эдвина Друда» и «Ким» – наиболее «сыщицкие» из романов соответственно Диккенса и Киплинга. «Джентльмен-взломщик» – первый из циклов Э.-У. Хорнунга, посвященных приключениям Раффлза, знаменитого «антисыщика»: эта серия рассказов у британских детективов считалась своего рода настольной книгой, помогавшей «знать методы врага». Наконец, Эндрю Лэнг – чрезвычайно разносторонний и плодовитый автор, однако главным его литературным наследием считается 12-томное собрание «Волшебные сказки народов мира», так называемая «цветная» серия (каждый том выходил в яркой обложке определенного цвета, по которой и давалось название: «Синяя книга сказок», «Малиновая книга сказок» и т. д.). Усмешка инспектора объясняется тем, что, хотя эта серия была весьма интересна и для взрослых, полицейским, видимо, было бы неловко осознавать, что кто-нибудь может застать их за чтением «детских сказок» в узнаваемых с первого взгляда обложках, – однако после смены переплета это затруднение отпадает.
А «пинкертоновские» брошюрки – действительно дешевые во всех смыслах издания детективно-приключенческого жанра, рассчитанные на невзыскательного читателя.
Претензии старшего инспектора к шерлокхолмсовскому циклу направлены на разные его части. Значительное их число (о процедуре передачи владельцам сундука с сокровищами, о следах одноногого, загаре и т. п.) относятся к повести «Знак четырех». Падение и удар затылком фигурирует как там же, так и в рассказе «Горбун». Сцена с гарпуном описана в рассказе «Черный Питер», с запиской – в рассказе «Рейгетские сквайры», а с переводом – соответственно в рассказе «Случай с переводчиком». Соображения насчет следов хромого и возгласа «Куи!» (правда, в русских переводах он обычно озвучивается как «Коу!», утрачивая свистящую интонацию) касаются рассказа «Тайна Боскомской долины»: этот пронзительный, почти свистящий крик, перенятый белыми поселенцами у австралийских аборигенов, действительно применяется для дальней перекличке в буше, так как слышен на больших расстояниях и почти не теряется в шуме леса.
Наиболее труден для понимания эпизод с «пунцовым листком». Он относится к рассказу «Голубой карбункул», но совсем не поддается расшифровке на основе классического русского перевода, в котором Шерлок Холмс определяет готовность своего собеседника держать пари по его пышным бакенбардам и красному платку в кармане. На самом деле у этого собеседника коротко, по-спортивному подстрижены усы, в кармане же – не красный платок, но «Pink’un», то есть «розовое» (или «пунцовое») еженедельное приложение к спортивной газете. Такие приложения на розовой бумаге предназначались для заядлых футбольных болельщиков (а на зеленой, «Green’un» – для любителей скачек), в них содержались сведения о матчах, результаты футбольного тотализатора – и, конечно, их читатели были азартными людьми.
Зато рассказ «Союз рыжих» назван своим именем, так что ничего разгадывать не приходится, достаточно вспомнить сюжет. Но вот девочка, которая говорит «все страньше и страньше», взята из творчества не Конан Дойла, а Луиса Кэррола: «Алиса в стране чудес»…
Дивизионы (крупные подразделения Скотленд-Ярда, объединяющие несколько полицейских участков) назывались по буквам английского алфавита. «Х-Division» существовал в 1830–1886 гг., после чего в результате очередной реорганизации лондонской полиции был переименован – и с тех пор, хотя число столичных дивизионов множилось, ни один из них более не носил такого названия. Так что когда в детективных рассказах конца Викторианской эпохи и пары следующих десятилетий фигурирует таинственный «дивизион Икс» – это понятная для авторов и читателей литературная игра, позволяющая не приводить конкретное название.
Великий актер Эдмунд Кин более всего прославился исполнением шекспировских ролей, причем Отелло он играл с особенной экспрессией: по рассказам современников, публика порой падала в обморок, когда Кин в эпизоде убийства Дездемоны потрясал со сцены окровавленным кинжалом. После смерти Кина (в очередной раз исполняя роль Отелло – а Яго играл его сын, тоже оставивший след в истории театра! – он, сраженный сердечным приступом, рухнул прямо на сцене) такое изображение убийства стали считать слишком «страшным». Поэтому в дальнейшем всех Дездемон исправно душили, хотя для этого пришлось сокращать шекспировский текст.
Ну а оборот «владычица морей» традиционно относится к Британии – хотя, конечно, для эпохи Отелло (определяемой весьма условно, но в общих чертах соответствующей самому началу XVI в.) его вполне заслуживала Венеция. Поэтому у инспектора Ледоу, знающего, что звезда Венеции закатилась, есть все основания для мрачных предчувствий.
Дело об орангутане
De nier ce qui est, et d’expliquer ce qui n’est pas[64]
Старший инспектор Чарльз Ледоу снял намокший плащ, повесил его на вешалку и опустился в кресло. Мокрые волосы он пригладил рукой и теперь нервно постукивал пальцами по столу. Тишину библиотеки нарушал шум дождя за окнами. Горящая лампа выхватывала из полумрака лежащие на столе книги, и инспектор в который уже раз удивленно отметил про себя: Грегори читал не просто много, а чрезвычайно много. К тому же абсолютно, казалось бы, несовместимые книги. В стопке Чарльз заметил несколько желтых дешевых романчиков, математический труд Адамса Коуча, томик так любимого его другом Шекспира… раскрытый атлас звездного неба и заложенный пером (вероятно, Сангумы) толстый том с тисненым по корешку названием на латыни завершали композицию.
– Ах, это вы, инспектор. – Грегори Браун-Смит появился в свете лампы словно фокусник, из ниоткуда. – Раз видеть вас. Сегодня просто премерзейшая погода. Зато, voilà, появляется масса свободного времени, которую спокойно можно посвятить чтению… или небольшой бутылочке хорошего бренди.
Ледоу улыбнулся шутке, но его лицо быстро приняло прежнее задумчивое выражение.
– Хм… – Библиотекарь сел в кресло рядом и внимательно посмотрел на инспектора. – Пожалуй, я сделаю выводы, даже не прибегая к методу Шерлока Холмса. Мой друг, вас что-то беспокоит. И скорее всего, это связано с работой.
– Вы правы, Грегори. Правы во всем, начиная от мерзейшей погоды, хорошего бренди и заканчивая неприятностями по работе.
– Неприятностями? Смею думать, что вы неплохой инспектор, раз стали старшим в отделе. Зная вас, могу сказать, что вы, мой друг, не склонны отстаивать свою неправоту или тиранить подчиненных. Из всего этого следует самый простой вывод – дело не в неприятностях. Дело в запутанном и непонятном преступлении, которое гложет вас и не дает спокойно сидеть дома перед камином и наслаждаться вечером. Так ведь?
Ледоу кивнул.
– Вы правы, снова правы, Грегори.
Библиотекарь встал и прошелся до окна.
– Я читал сегодняшние газеты и не могу вспомнить чего-то необычного.
– В газетах о нем ни слова.
– Отчего же? Мне кажется, это сейчас чрезвычайно… чрезвычайно можно, да простится мне этот неологизм. Громкие преступления. Сенсационные подробности. Людям нравится ощущать причастность к тайне, даже порочной и грязной. Корреспонденты из кожи лезут, чтобы получить самое свежее, горячее и отвратительное.
