– И что? Они же правильно опознали его национальность!
– Он ведь за окном, помните? Говорит, задыхаясь от усилий, но негромко, чтобы не привлечь чужого внимания! И? Фарс! Самое сверхъестественное во всем рассказе – это именно совпадения и невозможности, а вовсе не орангутан. А впрочем, самое интересное я приберег напоследок.
– Неужели я упустил из виду что-то еще?
– Да, разумеется. Кровь! Помните, полицейские долго не могут понять, куда подевалось тело мадам Эспинье? А ведь ей перерезали горло, и кровавый след должен был тянуться через половину комнаты прямо к закрытому окну! Наш писатель «забывает» про кровь! Удивительно? Невероятно? Но факт!
И Грегори Браун-Смит торжествующе воздел палец к потолку.
– Вы дали мне книгу, прочитав которую я поверил в произошедшее настолько, что готов был давать объявление в газету, словно этот Дюпен. – Чарльз Ледоу покачал головой, словно удивляясь самому себе. – Я почти убедил себя в том, что в известном вам реальном преступлении никакой мистики нет. Что, возможно, тут тоже замешана обезьяна. И что мне удастся поймать преступника! А затем вы разрушили не только очарование самой истории, но и мою надежду. Но я нисколько не сержусь. Вы удивили меня, Грегори, столь сильно, как еще не…
– Пустяки, Чарльз. Будь у вас достаточно времени, чтобы как следует изучить сюжет и детали, вы пришли бы абсолютно к таким же умозаключениям. Автор «Улицы Морг» велик не тем, что придумал некие «рельсы», по которым сейчас катятся менее талантливые писатели, творя по четыре детективных книги одновременно, подобно орангутанам – двумя руками и двумя ногами. Эдгар велик тем, как он смог одурачить своих читателей. Он настолько мастерски смешивает реальное и невероятное, так удачно подбирает пропорции, что мы поневоле оказываемся заложниками его магии. Он не дает нам расслабиться ни на минуту, он подсовывает новые загадки и ответы именно тогда, когда мы уже почти ловим его на лжи. И – о чудо! – мы даже не замечаем этих его писательских обманов. Мы читаем и наслаждаемся. Вот в чем величие Эдгара Алана По.
Несколько минут они думали каждый о своем.
– Дождь закончился, – сообщил библиотекарь.
– Да и мне пора. Теперь уже в самом деле пора, – поднялся инспектор. – Рад был хоть на несколько часов отвлечься от своей загадки. Жаль, что отгадки в этот раз вы мне не подсказали.
– Вы так думаете? – спросил Браун-Смит, складывая руки на груди. – Мне кажется, вы так и не поняли главного.
– Чего же?
– Что, на ваш взгляд, объединяет вашу историю и эту, никогда не происходившую в реальном Париже и с реальной обезьяной?
– Схожесть обстоятельств и отсутствие преступника, – не задумываясь, ответил инспектор.
– Нет. Копайте глубже.
– М-м-м… обезьяна? Вряд ли…
Грегори Браун-Смит вздохнул.
– Ну хорошо. Не буду больше мучить, вы и без того устали. И ваше, и дело об убийстве на улице Морг объединяет одно: мистически, даже суеверно сверхъестественная атмосфера, которая уводит вас от сугубо реальных вещей в мир духов, демонов и тумана.
– Не стану утомлять подробностями, но осматривал место преступления я без всяких этих ваших мистических штучек! – возразил Чарльз Ледоу.
– Но пришли ко мне именно с таким настроением! – подчеркнул библиотекарь. – Пусть и считали, что шутите, – но, кажется, уже не были сами в этом уверены. Вы ничего не сказали о большом шкафе в углу комнаты, о камине с рассыпанной возле него сажей… Вы не сказали даже о том, что четвертый этаж является мансардным и выше него нет больше жилых комнат.
– Но…как?
– И не сказали, самое главное, о том, что кровь каплями и лужицами протянулась через всю комнату!
– Черт возьми! – Ледоу вскочил. – Как вы все это узнали? Как?
– Я ведь прав?
– Почти во всем, – признался инспектор. – Но я решительно не понимаю…
– Не волнуйтесь. Все проще, чем может показаться. Вы сказали, что постоялец был ростовщиком. И занимался этим делом в крайне сомнительном месте. Жил ли он прямо там? Не думаю, хотя это тоже возможно. Но в любом из возможных вариантов я ни за что не поверю, что такой человек не имел тайного хода в свое жилище. Или на худой край потайной комнатки, где бы он мог хранить свои сбережения. Клиентура и место просто обязывали бы его иметь это! А поскольку вы ничего такого не нашли, скорее всего, вход замаскирован под книжный шкаф. Такое частенько встречается. Даже описывалось в нескольких книгах. И, кстати, спрятать небольшой чуланчик на мансардных этажах проще всего! Кстати, вы же не вынимали книги из шкафа? Правда ведь?
– Действительно, книги мы не трогали.
– Значит, тайник еще найдете, я почти уверен. И, скорее всего, там же будет обнаружен и труп несчастного скряги. Припомните, ведь капли крови и рядом с окном, и возле шкафа?
– Пожалуй…
– Располосованного, как в книге, горла вы не обнаружите, иначе кровью было бы залито гораздо большее пространство. А вот несколько колотых ран… Возможно, еще и изрезанные ладони…
Инспектор в волнении сделал было шаг к выходу, но остановился и вновь обернулся к своему другу.
– Грегори, а что вы говорили о саже? Действительно вокруг камина очень много сажной пыли!
– Окно в комнате было открыто? То, которое ближе к стене с камином?
– Но откуда вы и это знаете?
– Не может быть! – Библиотекарь рассмеялся, – Такого просто не бывает!
– Чего не бывает? – Сейчас на лице Ледоу не было и следа невозмутимости.
– Минутку, мой друг, я сейчас покажу вам вашего преступника!
Библиотекарь скрылся в темноте, а несколько томительных минут спустя торжественно выложил на освещенный лампой стол газету с напечатанным объявлением…
– И все-таки обезьяна в вашем деле тоже есть.
Вне себя от сильного волнения старший инспектор прочитал:
Всего пять представлений! Бенгальский факир, глотатель шпаг и удивительный аттракцион «Обезьяны-пожарные»…
– Если не ошибаюсь, макаки-резусы, – негромко сказал библиотекарь. – Такое существо вполне можно пронести по улице незамеченным, если оно к такому приучено: в такую погоду – под плащом, если нет дождя – в чемодане… Кажется, во время выступлений один из этих ловких резусов забирается на реквизитный дом. Накидывает на трубу веревку… а остальные залазят в окно и как бы тушат пожар…
– Вы хотите сказать, что ростовщика ограбили и убили обезьяны?
– Господь и Дарвин с вами! Мой друг, вы забываете о дрессировщике. А дрессировщики – не резусы и не орангутаны, у них могут быть вполне «человеческие» проблемы. Потребность в неафишируемой ссуде, нежелание ее отдавать… И алиби, которое можно проверить на наличие и на прочность, у них тоже может быть. Сильно подозреваю, что в данном случае оно проверки не выдержит…
Инспектор выскочил, даже не попрощавшись. Но Браун-Смит и не подумал обижаться. Он только усмехнулся и сказал в темноту и тишину:
– Ну, Сангума… Разве бывают столь невероятные совпадения? Я буду крайне удивлен, если все окажется так, как выглядит. Но если все окажется не так, я удивлюсь еще больше. А ты, мой друг Сангума?
И что самое удивительное – сычик отозвался, негромко простонав из полумрака, как очень маленький и крайне деликатный призрак.
Редьярд Киплинг
Око Аллаха[66]
До срока Не было в жизни ничто сделано человеком Для себя самого, но явлено после, в веках Забытых, как имя этого мастера, Того, который гнет и презрение принял в уплату… Ненависть, злость, отчуждение каждодневно… Покуда он не погиб, униженный и укрощенный. Но более чем о нем, следует сожалеть О мудрых душах, постигших опасность До срока пришедших Искусств и Познаний, Отвергших лекарства и механизмы, Опасаясь печальных последствий. Небом назначенный Час отложить невозможно, Как и ускорить, пусть даже ценою души или мира, И родится Пророк его через кровь впереди идущих, Решивших – о, слишком рано! – что он уже пробил.
Кантор монастыря Святого Иллода был слишком страстным поклонником музыки, чтобы заботиться еще и о библиотеке, зато его помощник свято соблюдал все устои и правила работы – после двух часов, посвященных письму и диктовке, он принялся наводить порядок в Скриптории. Монахи-переписчики отдавали ему листы канонического Четвероевангелия, которое заказал аббат Ившема, и один за другим тянулись на вечерню. Джон Отто, более известный как Иоанн Бургосский, не обратил на это никакого внимания. Он выводил золотом тонкий орнамент миниатюры, изображающей Благовещение, на странице Евангелия от Луки, которое, как многие надеялись, потом соблаговолит принять в дар папский легат, кардинал Фалькоди[67].
– Заканчивай, Иоанн, – вполголоса произнес помощник кантора.
