крайней мере, мы попытаемся! — прошептала она.
— Бьянка, упрямая девчонка, немедленно марш домой! Можешь своего непутёвого музыканта… да, да, сына Карло, Алессандро заодно привести. Вернее, не можешь, а должна! Я совершу для тебя должностное преступление и расскажу, куда он вляпался, этот болван. Да и ты, моя дорогая племянница, да! Ты тоже, вот именно! Как не веришь, что я раскрою служебные секреты? Ты как разговариваешь с дядей? И за парня боишься? Так, так… Ну вот что: никому не нужен твой мальчишка. Уже выяснилось окончательно, можешь не волноваться. А про секреты… правильно не веришь. Но наши коллеги из Германии уполномочили меня совершенно официально тебе кое-что сообщить. Ах и тебе есть что рассказать? Ну приезжайте скорей. Надо же наши… э… семейные дела наконец обсудить. Папа и мама хотят познакомиться с… да что там, нечего не поделаешь, хотят познакомиться с женихом, говорю!
Глава 39
— Бисер! Кирюха, дружище, живой! Ну ты гигант, а маскарад, маскарад какой! Ладно, сногсшибательная история. Мы теперь сделаем так. Поживите вы все на даче!
Мордвин, узнав от Кати о появлении пропавшего Кирилла, быстро все организовал. Тот поджидал известий в назначенный час в затрапезной забегаловке в закоулке у Курского вокзала. Толин человек подсел к нему, спросил кружку пива, обменялся несколькими словами и ушел. Спустя некоторое время вышел и Кирилл. Все трое — Анатолий Александрович, Катя и Кирилл встретились дома у Мордвина.
— А не опасно? Вероятно, за всеми нами следят, за всей «цепочкой»? Может даже в особенности за мной, как за Петькиной мамой. Значит и за моей дачей… — заволновалась Катя.
— Не спорю, вполне возможно. Но информации у меня теперь больше. А через недельку я уже вам кое-что смогу сказать. И потом по поводу безопасности — я этим сам займусь. Передохните сначала все, опомнитесь. Кира, какие твои планы? Ты всё собрал? — спросил полковник.
— Всё, что было оставлено, теперь у меня. Я получил у Лиды остальное, это текст, карта — вторая половина, и две странные фразы. Правда, не до них пока… Я тебе это всё скопирую и оставлю, пусть будет ещё у одного человека. Знаешь, этот тип, что меня бутылкой трахнул, я его и не видел. Только он, видно, куртку мою стащил. Но документы были за пазухой, не то пиши пропало! Я же уже учёный — завёл внутри кармашек.
— Подумать только! Ты же лежал в кустах, и шел дождь! А бумаги уцелели… Кто это был, что хотел… Но ты про планы ничего не сказал, — напомнила Катя.
— Планы? Мне надо ехать искать! Давайте все посоветуемся. Я взял бы Петьку с собой, как хотел до этого дурацкого нападения. Я себе слово дал, что вытрясу из него дурь. Север для этого как раз годится, если это только для парня не слишком опасно.
— Толя, вот ещё что. Пока меня старики раздевали, рубашку на мне разрезали и лечили… Я сказал — всё при мне. Всё же не совсем. Кусочек карты разлезся, эти самые фразы теперь толком не прочесть. Смотрите. Тут написано: статуэтка «Янус», она же — «Римский заказ». Дальше стоит вроде: «Дом — Дереводом», город Росто… и этот план. А следом по-немецки, но почерк уже не разобрать.
На листке бумаги подробно по всем правилам топографии был нарисован план городской площади, на котором один дом отмечен большим крестом.
— Кира, а где деревья? Ну, эти — дерево, дерево… — спросила Катя.
— Да, план как план, карты я, слава богу, читать умею. Но зелёных насаждений тут что-то нет… — заметил Мордвин.
— Не знаю, ребята. Нам всё равно сначала на Север надо. Об этой истории про статуэтку немного есть в дневнике. Старик военврач, Михаил, тот самый…
— Понятно, Кир, мы помним.
— Так вот, он встретил во время войны своего родственника, который ему рассказал о их семейных сокровищах. Насколько я помню… Надо посмотреть, я чувствую, удар по кумполу не прошёл даром. По-моему, того звали Бенедикт и он скоро умер.
— Не беспокойся, у меня есть очень надёжный мужик. Это мой старый знакомый по службе. Так случилось, что все нити этого дела идут через него. Он вас будет охранять. А я ему тоже подкину теперь немного топлива — знай наших!
— Как его зовут, конечно, не скажешь?
— А ты как думаешь? Могу только имя уменьшительное назвать, оно смешное. Это не кличка, не оперативная фамилия, эту и я бы не знал. Словом, его зовут Рэм.
— И вовсе не смешное, скорее грозное — Революция, Электрификация, Марксизм! — улыбнулась Катя.
— Ничего подобного, но не гадай — всё равно не расколюсь.
— Не-е-е Катёна, это не интересно. Да и из моды вышло. А вот я попробую, — оживился Кирилл, — Редкая, Экзотическая…. Медуза… ли ещё можно — Макака! Не нравится? Тогда — Муха.
— Как там у классика, кто-нибудь может точно сказать? «Муха по полю пошла…» — улыбнулась Катя.
— Муха Денежку нашла! — закончил благодушно Мордвин.
— Лизок, ты должна спать побольше. И есть, конечно. Петька сегодня с утра к фермеру съездил и молока, и творог привёз. Старается. паршивец, реабилитироваться после безобразной истории в аэропорту. Хочешь, я тебе сырников напеку? От тебя из-за всех наших фамильных историй только одни глаза остались.
Катя и Лиза не спеша шли вдоль загородного шоссе, уходившего дугой за невысокий холм. На дороге было совершенно пустынно. Запах цветущего жасмина и резкий аромат спиреи сменились горьковатым дымком тлеющих листьев. Дачники возились на грядках или холили клумбы. Было прохладно, и в окрестных домах нередко топили. За высокими заборами нуворишей лаяли собаки, и Катя, не отличавшаяся хорошей зрительной памятью, не узнавала с детства исхоженных дачных привычных улиц в этих «пагодах» и чуднЫх дурацких хоромах. Лиза держала Катю за руку. Она была в Катиных белых джинсах и голубом свитере. Её каштановые волосы отливали медью, если солнце выползало из тучи. Серые глаза стали больше. Меж бровями залегла морщинка.
— До чего похожа на Сашку. Нос, веснушки, эти скулы и голос… Но глаза? Если бы я не знала… Да ерунда. А хорошо, всё-таки иметь дочку!» — Катя искоса поглядела на Лизу и сжала её холодные пальцы. — «Ты чего молчишь, замёрзла? Может пойдём домой? Ты уже нагулялась?»
— Тётя Катя, Вы не сочтёте меня бестактной дурой? Я Вас хочу спросить. Ох, Вы, наверное, скажете — лучше папу. А он сам не сказал. То есть он… А я, я стесняюсь. Но не могу! Это не даёт мне покоя.
Нос у Лизы страдальчески сморщился, а глаза
