Троян. На заводе. Хотите пойти?
Крейцер. Пойдем. Пойдемте, товарищ Вальченко.
Крейцер, Троян, Вальченко, Торская занялись чертежами и деталями на столе Трояна.
Григорьев. Надежда Николаевна, вы давно работаете в этой коммуне?
Торская. Три года.
Григорьев. Спасите мою душу! Это же ужасно.
Торская. Ну что вы, чему вы так ужасаетесь?
Торская усаживается на стул Вальченко.
Григорьев. Молодая красивая женщина, сидите в этой дыре, с беспризорными, далеко от всякой культуры.
Торская. В коммуне очень высокая культура.
Григорьев. Спасите мою душу! А общество, театр?
Торская. В театр мы ходим. Да еще как! Идут все коммунары с музыкой, в театре нас приветствуют. Весело и не страшно.
Григорьев. Ведь здесь одичать можно, видеть перед собой только беспризорных…
Торская. Забудьте вы о беспризорных. Среди них очень много хороших юношей и девушек, почти все рабфаковцы, комсомольцы… У меня много друзей.
Григорьев. Уже не влюбились ли вы в какого-нибудь такого Ваську Подвокзального?
Торская. А почему? Может быть, и влюбилась.
Григорьев. Спасите мою душу, Надежда Николаевна, не может быть!
Торская. Почему? Это очень вероятно…
Григорьев. Значит, вы уже одичали, вы ушли от жизни. Сколько в жизни прекрасных молодых людей…
Торская. Инженеров…
Григорьев. А что вы думаете! Инженеров. Разве мы вам не нравимся? А?
Торская. Значит, коммунары и я — это что-то вне жизни? А где жизнь?
Григорьев. Жизнь везде, где культура, понимаете, культура, чувство.
Положил руку на ее колено. Торская внимательно посмотрела на него.
Торская. Видите ли, то, что вы делаете, не культура, а просто хамство. Уберите руку.
Торская. Ах, извините, Надежда Николаевна. Я уже начинаю увлекаться вами…
Торская. Кончайте скорее.
Григорьев. Как вы сказали?
Торская. Кончайте скорее увлекаться.
Григорьев. Спасите мою душу, Надежда Николаевна, ведь это не так легко. Вы мне очень нравитесь.
Торская. Какое событие! Я должна многим нравиться, что ж тут такого?
Григорьев. Надежда Николаевна, поверьте: ваши глаза, походка, голос…
Торская. Даже походка? Странно…
Григорьев (взял ее за руку). Ваша рука…
Торская. Отстаньте.
Вошел Вальченко.
Вальченко. Я, кажется, помешал?
Торская. Отчего вы такой сердитый, товарищ Вальченко?
Вальченко. Я не сердитый. Это вам показалось после воодушевления Игоря Александровича.
Торская. О, товарищ Григорьев на вас не похож. Он энтузиаст. Он приходит в восторг от походки, глаз, голоса…
Вальченко (сквозь зубы). Бывает!
Григорьев. Надежда Николаевна!
Торская. Скажите, товарищ Вальченко, а вы бы не могли прийти в восторг от таких… пустяков?
Вальченко (смущенно). Да, я думаю.
Торская. Вот видите, товарищ Григорьев, у вас есть хороший пример.
Григорьев. Давайте прекратим эту затянувшуюся шутку.
Торская. Прекратить? Есть прекратить, как говорят коммунары.
Григорьев. Вы слишком презираете людей, Надежда Николаевна.
Торская. Ну, это тоже слишком громко сказано.
Входят Дмитриевский, Троян и Воргунов.
Троян. Откуда взялся этот Белоконь?
Григорьев. Белоконя я рекомендовал Георгию Васильевичу как прекрасного механика. Я с ним работал.
Троян. Помилуйте, какой же он механик? Он уже две недели возится с автоматом…
Дмитриевский. Он хороший механик, но станок никому не известен. Во всем городе нет.
Воргунов. Автоматов в городе нет, а таких механиков можно найти на любой толкучке.
Вальченко. Чего вы не выгоните его, Петр Петрович?
Воргунов. Не люблю заниматься пустяками…
Торская. Чудак вы, Петр Петрович.
Воргунов. Вот видите: «чудак».
Торская. Это вы от тоски в печаль ударились… Пройдет. Я вас приглашаю встречать коммунаров. У них музыка хорошая.
Воргунов. Музыка!
Торская. Вы принимаете приглашение?
Воргунов. Нет, я, знаете, на такие нежности не гожусь.
Торская. Вы невежливы.
Воргунов. Что это такое? Вы меня сегодня второй раз бьете? Это правильно. А все-таки увольте — не люблю вокзалов.
Торская. Ну, как хотите. До свидания, товарищи. (Вышла).
Вошел Одарюк.
Одарюк. Где я могу найти Соломона Марковича?
Общее смущение. Григорьев почти повалился на шкаф. Дмитриевский привстал за столом, Воргунов в кресле круто повернулся.
Дмитриевский. Соломона Марковича?
Одарюк. Да. Я привез лагери.
Дмитриевский. А вы кто такой?
Одарюк. Коммунар. Одарюк.
Занавес
Акт второй
Вестибюль главного здания коммуны. С правой стороны марш широкой лестницы ведет наверх. Вверху площадка во всю ширину сцены. В обе стороны отходят коридоры верхнего этажа. В задней стене два окна.
Левая часть сцены занята вешалкой, отделенной от передней части сцены массивным барьером. Передняя половина сцены представляет широкую, светлую, освещенную верхним окном площадку. Справа дверь в столовую. Это показано надписью на дверях. Слева две-три ступеньки к выходу во двор и широкие зеркальные двери, по бокам которых два больших зеркальных окна. При входе на лестницу телефон.
Вестибюль в полном беспорядке: валяются рогожки, окрашенные масляной краской, панели сейчас забрызганы известью, на всем следы только что законченной штукатурки, ведра, щетки, штукатурные козлы. Наружные двери распахнуты.
Блюм (пробегает из столовой наружу). Ах, боже мой, что делается!
На верхней площадке появляются Торская и Вальченко.
Торская. Как же так? Который сейчас?
Вальченко. Чего?
Торская. Который час?
Вальченко. Четверть одиннадцатого.
Торская. Ну, что это такое? Говорили, поезд придет в четыре часа, а сейчас говорят: уже на вокзале.
Вальченко. Чего вы так волнуетесь, Надежда Николаевна?
Торская. Да кто это сказал?
Вальченко. Что?
Торская. Кто это выдумал, что они уже приехали?
Вальченко. Право, не знаю, кажется, по телефону сказали.
Торская. Ах, какой вы: «кажется». Берите трубку.
Вальченко. Зачем?
Торская. Да что с вами, Иван Семенович?
Вальченко. Со мной, собственно говоря, ничего. Я хотел поговорить с вами, Надежда Николаевна.
Торская. Поговорите сначала с Западным вокзалом.
Вальченко (быстро спускается с лестницы. У телефона). Западный вокзал. Да. Дежурного. Товарищ дежурный? Скажите пожалуйста, правда ли говорят, прибыл поезд с коммунарами? Да? Прибыл? Спасибо. (Повесил трубку).
Торская. Ну что вы сделали? Что вы сделали?
Вальченко. Как что сделал? Узнал: прибыли.
Торская. Надо же узнать, где они? Выехали или вышли с вокзала?
Вальченко (снимает трубку). Западный вокзал. Дежурного. Товарищ дежурный, простите пожалуйста, это из коммуны имени Фрунзе. Где сейчас коммунары? (К Торской). Спросить — выехали? А на чем они могут выехать?
Торская. Ах ты, господи, на чем? На трамвае, на автобусах.
Вальченко (в телефон). Вышли? На чем вышли? На трамвае или автобусе? Пешком? С музыкой? Ага, спасибо. (Повесил трубку).
Торская. Боже мой, какой ужасный человек! Не спросили, когда вышли?
Вальченко. Вышли пешком, с музыкой. Наверное, недавно.
Торская. «Наверное» — ну что это такое?
Вальченко. Надежда Николаевна! Я хотел у вас спросить у вас об одной вещи… Вы только не сердитесь.
Со двора вошел Воргунов.
Торская. Петр Петрович, вы знаете, коммунары приехали.
Воргунов. Вы знаете, что сверлильные поставили черт знает где?
Торская. Мне сейчас не до ваших сверлильных.
Воргунов. А мне не до ваших нежностей.
