Зырянский. Я этому Вехову чуть морду сегодня не набил.
Жученко. Ты всегда паришься.
Зырянский. И в спальню его не пущу, пусть идет к маменьке.
Одарюк. Ох, и ленивый же парень.
Зырянский. Вышли на вокзал, прохожу по вагонам — баритон лежит. Чей? Вехова. А тут, понимаешь, публика лезет. Я его взял. Спрашиваю, как ты баритон бросил, а он мне: «У меня не десять рук». Не могу я этого видеть.
Жученко. В совет надо.
Входят Шведов, Забегай и Блюм.
Блюм. А, товарищ Жученко, здравствуйте! Здравствуй, товарищ Зырянский! Если бы вы знали, как я рад, что вы уже приехали.
Жученко. Так как же, Соломон Маркович? Завод не пущен, станки на дворе.
Одарюк. И без упаковки.
Блюм. Вы знаете, что здесь делается? Это не коммуна, а сумасшедший дом. Начальства — так звезд на небе немного меньше, а денег сколько выбросили! Помните, как мы с вами зарабатывали? Каждую копеечку берегли. А теперь — ф-ф-фу! Везут, везут, все заграничное. Один станочек пятнадцать тысяч рублей.
Шведов. Вот красота!
Зырянский. Наши соломорезки побоку.
Блюм. Вот вы говорите: соломорезки. Это правда, что станочки были старенькие, а все-таки мы на них шестьсот тысяч рублей заработали. Как зарабатывать, так никого не было, а как тратить да разные фигели-мигели, так сразу нашлись хозяева…
Жученко. Зато завод какой…
Входит Воробьев.
Воробьев. Здравствуйте.
Зырянский. Только ты, Петька, брось эти дела с Наташей. Чего ты пристал к девочке?
Воробьев. Да как же я пристал?
Зырянский. Ты здесь шофер и знай свою машину. Рулем крути сколько хочешь, а головы девчатам крутить — это не твоя квалификация. А то я тебя скоро на солнышко развешу.
Блюм. Так они же влюблены, товарищи.
Зырянский. Как это — влюблены? Вот еще новость. Я тоже влюблюсь! И всякому захочется. Наташке нужно рабфак кончать, а этот принц на нее вытаращился.
Жученко. Действительно, Петр, ты допрыгаешься до общего собрания.
Воробьев. Странные у вас, товарищи, какие-то правила. Наташа ведь взрослый человек и комсомолка тоже. Что же, по-вашему, она не имеет права?
Шведов. Она коммунарка! Как это — взрослый человек? Права еще придумал…
Жученко. Выходи из коммуны и влюбляйся сколько хочешь, а так мы коммуну взорвем в два счета.
Зырянский. Вас много охотников найдется с правами…
Блюм. Но если бедная девушка полюбила, так это же нужно понять…
Зырянский. Так и знай — на общее собрание!..
Забегай. Ты, Петр, с ними все равно не сговоришься. Это же, понимаешь ты, не люди, а удавы. Ты лучше умыкни.
Воробьев. Как это?
Забегай. А вот, как у диких славян делалось. Умыкни. Раньше это, знаешь, подведут лошадей к задним воротам, красавица это выйдет, а такой вот Петя, который втрескался, в охапку ее — и удирать.
Жученко. А дальше?
Забегай. А дальше мы его нагоним, морду набьем, Наташку отнимем. Это очень веселое дело.
Блюм. Зачем ему на лошадях умыкивать! У него же машина. И на чем вы догоните? Другой же машины нету… Однако глупости по бокам. Тебе, Петя, сейчас нужно ехать на вокзал. Вот тебе квитанция, привези багаж. Это Захаров сказал…
Воробьев. Есть.
Жученко. Ну, ребята, идем на уборку, а то ребята обижаться будут.
Зырянский. Ой, я и забыл, нам же столовую убирать. (Побежал наверх.)
Блюм вышел наружу. На сцене остается один Воробьев. Пробегает уже в трусиках Федька Романченко.
Воробьев. Федя, голубчик, иди сюда.
Романченко. А чего тебе? Наверное, Наташу позвать?
Воробьев. Да, Федя, позови Наташу…
Федя. А покатаешь?
Воробьев. Ну, а как же, Федя!
Федя. Есть позвать Наташу.
Воробьев. Ну, чего ж ты кричишь?
Федька побежал наверх. Со двора входят Захаров, Дмитриевский, Троян, Григорьев.
Захаров. Значит, все ясно. Завтра начинаем работу. Работы хватит?
Дмитриевский. Работы хватит… но только… мальчики же не умеют…
Блюм. И откуда вы знаете, что они умеют? Надо учить. Я раньше не умел танцевать польку, а теперь уже сорок лет умею. Человек всегда сначала не умеет, а потом, так с ним уже и разговаривать невозможно: он все умеет…
Захаров. Молодец, Соломон. Вот он верит в коммунаров.
Блюм. А мало они разве работали? Ого… Как звери!..
Григорьев. Трусики работать — небольшая хитрость…
Блюм. Я готов это слушать, но только не от вас, товарищ Григорьев.
Григорьев. Почему?
Блюм. Потому что не сошьете пару трусиков, к вашему сведению. Вы же не умеете…
Троян. Технология трусиков и мне неизвестна…
Блюм. Но если вы способный человек, так я вас за два дня выучу.
Захаров. Трусики забудем. Все будет хорошо. Я пошел умываться. Пока. (Ушел через столовую.)
Троян. Мне коммунары понравились… Дисциплина.
Григорьев. Спасите мою душу… Какой толк с этой дисциплины! Увидите, как станки полетят. Они и красть будут…
Троян. Нет.
Григорьев. Будут.
Блюм. Это знаете что? Это авансовая клевета!
Дмитриевский. Давайте не предвосхищать событий.
Блюм. Мне нравится: события. Какие же это события? Это просто же безобразие!
Входит Воргунов.
Блюм. Скажите, Петр Петрович, коммунары будут красть?
Воргунов. Товарищ Блюм, насчет кражи я и за себя не ручаюсь…
Григорьев. Как вам понравились хозяева, Петр Петрович?
Воргунов. Вы мне сегодня нравитесь, во всяком случае, меньше. Я бы вам советовал поспешить со сверлильными.
Григорьев. Петр Петрович, все будет сделано. Не беспокойтесь.
Воргунов. Разрешите уж мне беспокоиться.
Все уходят наверх.
Наташа (выходит из столовой). Петечка!
Воробьев обнимает ее, хочет поцеловать.
Наташа. Да что ты, увидят…
Воробьев. Наташа, знаешь что?
Наташа. У меня в голове такое делается. Ничего не знаю. Уже хлопцы догадываются. Прямо не знаю, куда и прятаться.
Воробьев. Наташа, едем сейчас ко мне.
Наташа. Как это так?
Воробьев. Прямо ко мне на квартиру. Наташа, едем.
Наташа. Да что ты, Петр?
Воробьев. Наташа, а завтра в загс, запишемся — и все.
Наташа. А здесь как же?
Воробьев. Да… Черт… Никак. Вот просто едем. Честное слово, хорошо. Они хватятся, а тебя нет.
Наташа. Да они же прибегут за мной.
Воробьев. Куда там они прибегут? Они даже не знают, где я живу. Едем!
Наташа. Вот, смотри ты! Да как же? Я в белом платье.
Воробьев. Самый раз. На свадьбу всегда в белом полагается.
Наташа. А знаешь, верно. Ой, какой ты у меня молодец!
Воробьев. Чудачка, ведь шофер первой категории.
Наташа. А увидят?
Воробьев. Наташенька, ты же понимаешь, на машине, кто там увидит?
Наташа. Сейчас ехать?
Воробьев. Сейчас.
Наташа. Ой!
Воробьев. Ну, скорее. Вон машина стоит, видишь, садись и айда.
Наташа. Подожди минуточку. Я возьму белье и там еще…
Воробьев. Так я буду в машине. А ты им записочку какую-нибудь оставь. Все-таки, знаешь, ребята хорошие.
Наташа. Записочку?
Воробьев. Ну да. Они, как там ни говори, а смотри, какую красавицу сделали. Напиши так, знаешь: до скорого свидания и не забывайте.
Наташа. Напишу.
Наташа убежала наверх. Воробьев вышел наружу. Входят один за другим пять мальчиков в трусиках и голошейках с тряпками и ведрами. Впереди со щеткой Зырянский. В вестибюле остановились.
Зырянский. Я так считаю: за час должны кончить столовую.
Голос. Можно и за час. А чего это Соломон Маркович плакал?
Зырянский. Только окна как следует мыть, а не то что размазал и бросил.
Другой голос. Тебя сразу не нашел, думал, ты утопился в Черном море.
Отряд ушел в столовую. Сверху спускается Вальченко, неловко останавливается и оглядывается.
Зырянский (из дверей столовой). А вы кто такой?
