вопрос чрезвычайно тревожил Е. Ф. Канкрина. За месяц до смерти Александра I в министерстве был составлен проект записки на высочайшее имя с детальным описанием сложившейся ситуации и указанием на то, что деньги, направляемые Царству Польскому в долг с 1813 г., то есть в течение 12 лет, не были возвращены[1200]. Документ был подан Канкриным уже следующему императору – Николаю I. Стоит отметить, что сделано это было буквально при первой возможности. Докладная записка, переписанная рукой самого Канкрина, легла на стол императору 12 марта 1826 г., то есть за день до похорон императора Александра I. Вероятно, Канкрин посчитал, что, поскольку многомесячная подготовка к грандиозному действу похорон окончена, пора заняться решением самого главного финансового вопроса, стоящего перед империей, – вернуть в российскую казну деньги, данные в долг на оплату жалованья и перемещения в Польшу бывших врагов[1201]. При всей настойчивости Канкрина император Николай посчитал необходимым взять большую паузу: он размышлял о коронации в Варшаве и затрагивать историю польского долга в этот момент явно не хотел.
Прошло еще два года, прежде чем Ликвидационный комитет начал полноценную работу. В 1828 г. в Варшаву прибыл статский советник Дмитриев, в задачи которого входило представлять Россию в комитете. В практическом отношении ему предстояло, разобрав колоссальное количество счетов (включая те, подлинность которых вызывала вопросы), определить итоговую сумму долга[1202]. Интересно, что стремление выстроить образ паритетности в работе комитета отразилось на принципе формирования жалованья статского советника: часть его работы, как предполагалось, должно было оплатить Царство Польское[1203].
Итогом работы Комитета стало установление конкретных цифр долга с обеих сторон. Поскольку польский долг многократно превышал сумму российских обязательств, то было принято решение о взаимозачете; разница в цифрах и стала итоговой суммой долга Царства Польского. На апрель 1830 г. она составила 67,7 млн злотых[1204]. Во время обсуждения, проходившего уже в Петербурге, император согласился простить Польше 3,8 млн и зафиксировать сумму польского долга на цифре 63,9 млн злотых[1205]; при этом были также снижены начислявшиеся за долг проценты (с 6 % до 5 %).
Вопрос о том, с какого момента российское Министерство финансов начало взимать проценты с польского долга и куда именно шли эти выплаты, требует дополнительного изучения. С учетом имеющихся данных можно предположить, что до российского казначейства они так и не добрались. Из материалов николаевского царствования следует, что по крайней мере до восстания 1830–1831 гг. эти средства «не были… вносимы в казну Российскую, но были употреблены как на издержки на освещение, на квартиры и прочее для российских войск и чиновников в Польше находящихся», а также «на постройку укреплений Бреста-Литовского и Тераспольского моста»[1206].
Интересно, что император Николай I, простив полякам сумму 3,8 млн злотых, не смог найти в себе сил заявить об этом прямо. Он довольно неуклюже указал польскому Административному совету, что «проценты на суммы заплаченные Россиею в 1815, 1816 и 1817 годах исчислены только по 5 %, хотя различные заграничные займы, законные проценты в России, равно как и проценты, платимые казне Российскими подданными, исчисляются по 6 % в год»[1207]. Император, по сути, не нашел правильных слов для разговора о потраченных на Польшу деньгах. Сократив полякам многолетний долг почти на 6 %, он упомянул лишь снижение ежегодного процента по этому займу. Указание на несоответствия в требованиях, предъявляемых русским и полякам, намеки на выгоды, предоставляемые последним, очевидно, могли вызвать у тех, кому были адресованы, в лучшем случае ироничные комментарии с отсылкой к исторической вине России перед Польшей.
Разбиравшая подробно историю с польским долгом Е. А. Правилова останавливается на моменте согласования суммы долга в 1830 г. и не комментирует, был ли он в конечном итоге уплачен[1208]. Вместе с тем вопрос этот – ключевой. Информацию о том, как развивались события, можно обнаружить в материалах Особой канцелярии по кредитной части при Министерстве финансов, где в одной из реляций императору прямо сообщается, что «дело сие (о польском долге. – Прим. авт.)… не получило окончания, ибо Высочайшее повеление и предложение вышеизъявленных результатов Администрационному совету Царства Польского не было приведено в исполнение до начатия в Варшаве мятежа»[1209]. Средства, которыми было оплачено в том числе жалованье польских наполеоновских солдат и их лечение на родине после войны с Россией, было решено «числить действительным капитальным долгом Царства Польского Российской казне»[1210]. При этом ситуация 1831 г. выглядела схожим образом по отношению к 1813–1814 гг.: Польша была разорена недавним столкновением с Россией, ей требовались средства и льготы[1211]. Российская империя потратила на борьбу с Польским мятежом огромную сумму, но это не повлияло на выплату Царству очередной ссуды и оплаты издержек «по военным действиям в Царстве Польском»[1212]. Теперь уже недавний покоритель Польши фельдмаршал И. Ф. Паскевич просил российское Министерство финансов снизить проценты по польскому долгу, что и было в итоге сделано. Вчерашние восставшие все еще были условно должны российской казне огромную сумму (и это не считая расходов на армию, задействованную в подавлении восстания), однако проценты по этому долгу с 1 января 1831 г. стали начисляться в размере 4 %[1213]. Столь же, казалось бы, алогично поступало правительство и с генералами польской службы: высылая «во внутрь империи», их не только не ущемляли в отношении получаемого от службы дохода, но и по требованию Николая I платили содержание «по тем чинам, какие они имели до возмущения»[1214]. С этого же времени в делопроизводственных документах Министерства финансов начинает на регулярной основе появляться выражение «на счет доходов Царства Польского». Именно так, например, оформлялись расходы на возмещение убытков полякам, оказавшимся после восстания в России (например, тому же Любецкому и приехавшим с ним чиновникам), или оплата проезда до Царства Польского тем, кого возвращали из-под надзора в России[1215]. Иными словами, российская казна платила и платила, записывая расходы в долг[1216]. Очевидно, современники, замечавшие, что на содержание Польши тратились значительные ресурсы, в большинстве своем не подозревали о масштабах явления[1217]. При этом найденная формулировка – «на счет доходов Царства Польского» – позволяла последнему сохранить образ стороны, которая платит за себя, а историкам, принявшим фигуру речи за реальность, выстроить неверную интерпретационную систему.
Стоит иметь в виду, что обращение к риторике экономического воздействия было для Александра I и Романовых нетипичным. Согласно аристократическим воззрениям эпохи, о деньгах, прибыли или материальных «выгодах» надлежало говорить купцам, а аристократам, тем более представителям правящей династии, следовало апеллировать к категориям иного, высокого порядка. Примечательно, что Константин Павлович, критически отзываясь о действиях англичан, неизменно повторял, что «барыш» для них важнее веры и
