— Сколько тебе лет?
— Двадцать.
— Как летит время, — промолвил он, удерживая ее лицо в ладонях и направляя к губам свою плоть, — еще недавно ты…
«Могла отсасывать не нагибаясь», — мысленно продолжила за него Бесс и подняла глаза.
— Почему ты выбрал меня? В тот день на площадке было множество других девочек.
Она никогда не спрашивала у него. Ее это попросту не интересовало, а сейчас вдруг — во что бы то ни стало захотелось узнать.
Ювелир сильнее сжал ее голову.
— Ты особенная, моя особенная.
Бесс краем глаза увидела, как за окном что-то промелькнуло, и попросила:
— Занавесь окно.
Он подошел к нему, несколько секунд смотрел вниз, затем задернул штору. А девушка выключила ночник, чего прежде никогда не делала.
Ей хотелось закрыть глаза и открыть их где-нибудь в другом месте. Она ублажала главного мужчину своей жизни и сама все думала, думала о глупой открытке, о шелковистых бутонах роз, задохнувшихся в пыли.
Ни в одну из их близостей Ювелир не был с ней груб, являясь внимательным, терпеливым, снисходительным любовником. Но сегодня, не сумев пробудить ответную страсть, он с ожесточением брал ее снова и снова, как будто хотел наказать.
А когда довел до оргазма, кончил сам и просто молча вышел из спальни.
Бесс лежала на влажных простынях, глядя из тьмы на тонкую полоску света между занавеской и стеной. В носу до странного кололо, а под веками словно плавилось железо, обжигая глаза.
Отчего-то прежде она не замечала холодности и безразличия этого великолепного и могучего мужчины. Его отстраненность раньше ничуть не задевала. Ювелир уходил сам, а других выгоняла она.
Лишь одного не сумела оттолкнуть. Вильям оставался, крепко сжимал ее в объятиях после всех ласк, говорил, что она красивая. Или молчал, уткнувшись поцелуем в шею.
Девушка положила ладонь слева на грудь. Пару дней назад он сказал, что любит стук ее сердца. И оно остановилось на долгий-долгий, страшный миг. Тогда она не поняла, что значила та остановка, теперь же было слишком поздно. Ее мир рухнул, а она даже не заметила.
Бесс оделась и, не прощаясь, покинула квартиру. Ювелир не остановил — сидел на кухне без света, мелькал только огонек сигареты и клубы дыма поднимались над седой головой.
Девушка вышла со двора и остановилась возле скамейки, залитой желтым светом фонаря. На ней лежали опавшие листья. Налетевший ветер подхватил их своими невидимыми руками и бросил в черную фигуру, одиноко стоящую посреди улицы.
Лиза обессиленно опустилась на скамейку и впервые в жизни заплакала.
Она не видела, как открылась дверь парадной, вышел высокий мужчина в шерстяном пальто. Тот бесшумно двинулся к выходу со двора, но когда из-за дерева выскользнула тень с яростно сверкающими изумрудными глазами, остановился.
Так они стояли до тех пор, пока девушка не поднялась и не зашагала прочь.
В тишине улицы долго раздавались ее шаги и шорох листьев, танцующих на асфальте от холодного дыхания ветра.
Глава 17
Ювелир
Вильям дернул за ручку двери, влетел в спальню брата и у кровати замер, сообразив, что не постучался. Лайонел лежал на спине с закрытыми глазами, Катя спала рядом, положив голову на его обнаженную грудь. Судя по сползшей с постели, точно изжеванной, простыни, эти двое ночью не скучали. И раз не пробудились от звука открываемой двери, значит, уснули перед самым рассветом.
Перед глазами тотчас возникла другая, уже знакомая комната, увиденная через стекло. Он видел перед собой черноволосую девушку, сидящую на постели, и высокого седовласого мужчину, стоящего перед ней, сжимая ее голову руками.
Но чем дольше Вильям всматривался в прекрасное лицо брата, тем сильнее в его воспоминаниях видоизменялись мужчина и девушка. Сперва в серебристых волосах заблестело золото, потом черные локоны завились в кудри и огнем заструились по белоснежной спине.
— Предъяви билет, — услышал Вильям язвительный голос брата.
— Что?
— За представление принято платить. — Лайонел чуть приподнял край простыни, прикрывая Катю.
Только тогда Вильям понял, что брат решил, будто он любуется грудью его подружки. Его и самого поразило, как он мог не заметить? За те секунды, которые находился в комнате, он успел подметить, что шея брата в розовых пятнышках от засосов. Их было ровно семнадцать. Он успел сосчитать и тонкие, едва приметные линии от ногтей на плечах Лайонела. И то, какие длинные у него ресницы, похожие на лучи солнца.
Однако в упор не увидел обнаженной Кати.
— Зачем притащился? — брат поднялся и, не трудясь прикрыться, указал на дверь.
Вильям в смятении отвернулся, пробормотав:
— Оденься.
— Что ты сказал? — недоверчиво прошипел Лайонел. — Я у себя в спальне, если ты не заметил!
— Я хочу поговорить.
— Да ну? Дать номер хорошего психоаналитика?
Вильям глянул на него через плечо.
— Я видел мужчину Бесс.
Брат с явным сожалением скользнул взглядом по спящей Кате и, схватив черный шелковый халат, вытолкнул Вильяма из комнаты.
Они вошли в кабинет, Лайонел раздраженно плюхнулся в кресло, проворчав:
— А я думал, у нее много мужчин и очередной не стоит того, чтобы будить меня!
Вильям открыл и закрыл рот, неотрывно глядя на брата, сидящего перед ним в распахнутом халате.
— Неужели ты не можешь прикрыться?! — разозлился молодой человек, резко отворачиваясь. Он позабыл, что хотел сказать, и теперь не мог поймать нужную мысль.
Когда вновь посмотрел на Лайонела, тот взирал на него как на сумасшедшего.
— Я… — Вильям осекся.
Брат запахнул халат, между его бровей пролегла морщинка, он отрывисто напомнил:
— У твоей шлюховатой девки другой мужчина. Давай поподробнее.
— Он приехал и увез ее. Мне кажется, она не хотела этого.
— Бесс и не хотела? — засмеялся Лайонел. — Ты уверен, что мы говорим об одной и той же похотливой кошке?
— Она не хотела, — повторил Вильям.
Брат, насмешливо закусив нижнюю губу, театрально вздохнул.
— Ну а ты, Вил? Какими цепями были связаны твои руки на этот раз? Почему кто-то может просто прийти и увезти твою женщину? Не кажется ли тебе, что это какой-то нонсенс? Ты вампир, он человек, так какого же черта?
— Человек, — повторил Вильям, — а может и нет.
Лайонел вскинул бровь.
— Вот как… Значит, я все-таки был прав? Ты пропустил метку?
— Я не знаю. — Вильям прошелся по кабинету. — Помнишь волка? У него желтые глаза, и у этого мужчины такие же, один в один.
— И это единственная причина считать его не человеком? — съязвил брат.
