О том, что стоит ночь, говорило только молчание птиц. Олег шагал через лес без цели, никуда не спеша и просто посматривая по сторонам — так ведут себя иногда на последней прогулке те, кто приговорен к смертной казни. Из дальних кустов можжевельника выглянула чешуйчатая мордочка лешего — Олег лениво шуганул его, леший бесшумно канул в заросли, застрекотал, заухал обиженно неподалеку, потом — все дальше и дальше. Мальчишка вздохнул и неожиданно для самого себя отчаянно заорал:
В заколдованных болотах там кикиморы живут —Защекочут до икоты — и на дно уволокут!Будь ты пеший, будь ты конный — заграбастают!А уж лешие — так по лесу и шастают!Страшно — аж жуть!
— Да перестань же орать, — произнес вроде бы над самым ухом звонкий голос, заставивший Олега подпрыгнуть, хватаясь за автомат. — На твои вопли сюда примчатся даже с Невзгляда!
Кругом никого не было, и, прежде чем мальчишка догадался посмотреть наверх, с толстого сука дуба спрыгнул и встал перед Олегом человек.
Это оказался рослый юноша немногим постарше его самого — плечистый, с лицом красивым и гордым, типично славянским. Русые волосы в беспорядке падали на плечи, обтянутые кожаной курткой. Повязки не было, как не было и меча, зато на поясе висели камас, большая сумка вполне современного вида и деревянная кобура маузера. Мальчишка слегка оперся на палку, поставленную между ног, обутых в горские «сапоги». За спиной угадывались гусли в кожаном чехле. Этот тип беззастенчиво рассматривал Олега большущими зелеными широко расставленными глазами — очень знакомо, такие взгляды Олег частенько ловил на Земле и означали они одно: тот, кто смотрит на тебя, уверен в своих силах. Однако, грубое вмешательство в переживания Олега возмутило:
— Не нравится, как я пою? — воинственно спросил он. — Заткни уши и не слушай!
— Пожалей птиц и зверей — им-то за какие грехи эта кара? Они-то не могут заткнуть уши, — насмешливо ответил парнишка. Говорил он, кстати, по-городскому, несмотря на одежду и ловкое поведение в лесу.
— Пожалей лучше себя, — посоветовал Олег. — Тут неподалеку ярмарка, а ты ночуешь в лесу — поневоле поинтересуешься, от кого ты прячешься и за кем следишь?
— А, вот оно что! То-то всю ночь мне мешали уснуть какой-то вой и визг! Теперь понял. — Парень облегченно шлепнул себя по лбу. — Горцы подпевали рожкам и волынкам. Угадал?
— Скажи лучше — ты струсил и не смог заснуть от страха, потому и влез на дерево, — предположил Олег.
— Для горца ты недурно остришь по-городскому.
— Для мужчины ты слишком молод, поэтому я еще разговариваю с тобой.
Это была чистейшей воды наглость — как уже заметил Олег, парень был постарше его. Но тот не отреагировал на оскорбительное замечание, а продолжал прикалываться:
— Лучше уж разговаривай со мной — так ты, по крайней мере, не отравляешь своим пением жизнь Миру.
— Ты можешь петь лучше? — осведомился Олег.
— Господи, да я еще в сопливом возрасте пел лучше! — С этими словами незнакомец воткнул палку в землю, ловко перебросил в руки чехол, извлек небольшие гусли и, умело аккомпанируя, весело запел чистым, звонким голосом:
А как выйдешь ты —Будем до свету гулять,Встретим солнце мы —Я тебя-то провожу,А не хочешь домой —Так и не ходи,Мы пойдем с тобойДо крыльца моего…
Ничего худшего гусельщик сейчас и выбрать не мог. Тоска, заглушенная спокойствием леса, ожила в Олеге, и он буркнул:
— Песня под стать хозяину — охи и вздохи, вопли и сопли.
— Ты чего-то хочешь? — обиделся наконец незнакомец — не за себя, а за песню.
— А ты что-то можешь? — ехидно осведомился Олег.
— Могу поучить тебя и пению, и хорошему поведению. И еще многим вещам, недоступным горцу.
— Мне кажется, нам на этой тропинке не разойтись даже боком, — задумчиво сказал Олег.
— Нагнись, и я через тебя перепрыгну, — предложил незнакомец, убирая гусли.
— Ты усугубляешь свое положение. Скажи мне, как тебя зовут, чтобы я знал, кому выразить соболезнования по поводу твоей долгой нетрудоспособности. Убивать тебя я не стану.
— Меня зовут Чужой, — любезно представился гусельщик. — Твоего имени я не спрашиваю — не думаю, что кто-то будет сожалеть о человеке с таким голосом.
— Видит бог, я этого не хотел, — вздохнул Олег, пошевелив пальцами забинтованной руки — боли почти не было. — Погоди, я отыщу подходящую дубинку.
— Дубина, вооруженная дубинкой — здорово!
— Куда ни пойдешь — везде натыкаешься на нахалов, прямо рвущихся к тому, чтобы их проучили, — философски заметил Олег, вырубая камасом подходящую палку и прикидывая ее в руках.
— Готов? — вежливо спросил Чужой (то ли по имени, то ли по сути, то ли от балды). Он по-прежнему просто опирался на свою дубинку. Олег, ловко перекрутив выбранное оружие в правой руке, сообщил:
— Я сегодня уже одного очень умного отметелил. Поздоровей тебя. Готов!
— Атакую, — предупредил Чужой — и палка в его руке исчезла. Растворилась в воздухе, как тень в сумрачный день, только мгновенно.
Вот когда спасло Олега чутье земного фехтовальщика, привыкшего реагировать на молниеносные движения противника! Именно этим чутьем Олег УГАДАЛ направление удара — сверху по голове! — и чисто по-фехтовальному взял пятую защиту, отбросил палку Чужого и, продолжая движение, сильно ударил его по левому боку. Но тот ответил мощным батманом — и, прежде чем Олег успел опомниться, палка жестко толкнула его в грудь, крутнулась, подсекла под колени…
Он лежал на спине, а Чужой стоял над ним, глядя с веселым удивлением. Грудь болела — ее сверху треснул автомат.
— Очень неплохо, — оценил Чужой. — Но там, где ты учился, я преподавал. Сам встанешь?
— Встану. — Олег, сцепив зубы, поднялся прыжком.
Чужой одобрительно кивнул, сказал:
— Заметь, имени все еще не спрашиваю.
— Вольг Марыч, — представился Олег. Никакой злости он не испытывал — парень казался интересным.
— Городской беженец? — понимающе кивнул Чужой.
— Ага, — не стал его разочаровывать Олег. Ногой поддел палку, перебросил ее в ладонь и зашвырнул в кусты.
— Будь другом, покажи на ярмарке, где Рыси остановились, — попросил Чужой. — Дело у меня к ним.
— Пошли, — сказал Олег ровным голосом, — их я знаю… А поешь ты хорошо, соврал я. Просто песня не под настроение.
— Это у меня наследственное, — скромно признался Чужой. — Еще как мой дед гусли в руки брал, так вся веска собиралась — и в лес. Но дед все тропинки в лесу знал, поэтому музыка все-таки находила своего благодарного слушателя… Хороший человек был дед, но всего до ста двадцати прожил — безвременно скончался.
Олег искренне засмеялся, а про себя подумал, что дальше с этим странным посетителем пусть разбирается Йерикка…
…Йерикка и был первым, кого Олег увидел, когда они с Чужим выбрались из леса. Рыжий горец почти бежал навстречу со злым лицом — и с ходу заорал на Олега, не обращая внимания на поотставшего Чужого:
— Ты где ходишь?! Смотрю — тебя нет! Думал, ты с Бранкой, а она спит…
— Почему я с Бранкой? — смутился и ощетинился Олег.
Но Йерикка даже не заметил этого:
— Я невесть что подумал! Давай беги к нашим, скажи, что нашелся, а то тебя там человек двадцать ищут, с ног сбились!
— Я по лесу гулял, — независимо ответил Олег. — Вот, встретил — Рысей ищет. — Он кивнул на Чужого, равнодушно стоявшего шагах в десяти и, понизив голос, добавил: — В лесу ночевал.
— Разберусь, — пообещал Йерикка. — А ты иди, иди, волнуются же…
— Может, помочь чем? — уточнил Олег.
— Иди. — Йерикка подтолкнул его в спину. — Нужен будешь — заору.
— Ладно. — И Олег, не оглядываясь, зашагал к лагерю.
Неспешным шагом Йерикка подошел к Чужому. Несколько секунд смотрел ему в лицо. Потом оглянулся — Олега уже не было видно, пропал среди повозок. Тогда Йерикка обнял пришельца со словами:
— Здравствуй, Ярослав. Здравствуй…
* * *
— Не зови меня Ярославом. Чужой я и есть Чужой.
Йерикка подкинул в руке сухую веточку, искоса посмотрел на старого друга. Согласился:
— Не буду, — и запустил веточку между деревьев.
Мальчишки шли в шаге друг от друга. Под ногами пружинил мягкий белый мох.
— А где же Сновид? — спросил Йерикка, касаясь ладонью ствола дуба, мимо которого они проходили.
Чужой повел рукой:
— На юге. Далеко… Я приехал за него.
Снова долгое молчание, становившееся с каждым мигом все тягостнее — Йерикка ощущал его, словно за плечами все тяжелел и тяжелел груз… Ожидание стало невыносимым, и он спросил почти умоляюще:
— Что? Говори, пожалуйста…
— Не обманешь, — печально улыбнулся Чужой. — Зря ты не захотел с нами.
