Разговаривая, мы прохаживались по кольцевой дорожке перед фасадом музея. Теперь же я сделал быстрый шаг вперед, повернулся, встав прямо перед Глатцем, и спросил в упор:
— Это вы о моем путешествии в Ист-Энд на некоем таксомоторе к долбаной Хаггерсли-стрит? — Последние слова я почти выкрикнул.
Мой новый приятель Крис заозирался по сторонам и замахал свободной от кофе рукой.
— Мне ясно, Кен, что эта история должна была вас огорчить, и отдаю себе отчет почему, однако…
— Ваши засранцы пытались опоить меня какой-то дрянью, а затем умыкнуть из-за какого-то гребаного ДТП? — Тут я опять испытал известные трудности, пытаясь заставить голос звучать с максимально возможной медоточивостью.
Глатц вновь помахал рукой. Он вздохнул, провел ладонью по лицу, затем кивнул, и мы побрели дальше, обходя по кругу зеленый газон.
— Кен, я не собираюсь изворачиваться, — сказал он устало, — То была глупость, мы явно перестарались. Но, — продолжил он, подняв руку прежде, чем я успел что-либо возразить, — нам просто необходимо было доказать, что мы серьезные люди, что у нас имеются соответствующие возможности, а также решимость довести дело до конца, какие бы… э-э-э… какие бы мероприятия по части вашего вразумления нам ни пришлось бы осуществить.
— Иными словами, что вам есть чем подкрепить соответствующие угрозы, потому что вы уголовники.
В ответ Крис засмеялся, и даже достаточно громко.
— Ну, коли быть честным до конца, в общем, где-то так и есть.
— Понятно. И телефонный звонок на радио с угрозами тоже ваших рук дело? И шины на моем «лендровере»? И фары?
Он кивнул.
— Честно говоря, Кен, я считаю, что это была грязная работа, да и ненужная. Потому-то я и здесь и обращаюсь к вам как разумный человек к разумному человеку.
Я усмехнулся.
— Вы явно не слушаете мою передачу.
Он улыбнулся и отхлебнул еще кофе.
— Кен, мы хотели бы компенсировать вам моральный и материальный ущерб.
— Ясно. То есть подкупить.
— Если честно, то да.
— И сколько?
— Две тонны. Плюс оплатим счет за ремонт.
— А если я откажусь?
Он посмотрел на меня испытующим взглядом.
— Откровенно?
— Откровенно.
— Тогда я отправлюсь к Марку и скажу, что, как мы ни старались, ничего не вышло. Пытаясь его выручить — впрочем, без толку, — попали в щекотливое и опасное положение. Потом предлагали деньги, но тоже не сработало. Так что если он не собирается поднять сумму вознаграждения до цифры, от которой вы не сможете отказаться…
— Я не беден и не жаден, Крис. И у меня все-таки достаточно гордости, — Я улыбнулся.
— Ну что же, вполне можно понять, — проговорил он, отправляя свой кофе в урну; я последовал бы его примеру, но счел за благо приберечь такое оружие, как еще довольно горячий и способный сильно обжечь кофе, на случай если дела мои вдруг опять пойдут плохо, — Так, значит, я скажу Марку, что, может, ему лучше смириться, принять наказание, как подобает мужчине, впредь ездить более осторожно и нанять шофера на тот срок, на который его лишат прав. И если он не совершит какую-нибудь большую глупость, от чего я постараюсь его отговорить, на том дело закончится.
— Правда?
Я посмотрел ему прямо в глаза и отчетливо в них прочел, что мистер Глатц вовсе не возражал бы, если его деловой партнер проглотит гордость и примет положенное наказание.
Онлтожал плечами.
— В таких делах, Кен, важно не терять чувства реальности и не заходить слишком далеко, — сказал он рассудительным тоном, — Иначе люди могут обидеться. А это непорядочно. А непорядочность, в принципе, вредит делу.
— Значит, — оставалось подытожить мне, — если я не собираюсь забрать свои показания, то будет так.
— Так должно быть.
— Понимаю, что должно, только будет ли?
— Кен, — тяжело вздохнул мой собеседник, — я тут не для того, чтобы вас запугивать. А для того, чтобы сделать вам предложение. Что я и исполнил. Вы его, похоже, отвергаете. Остальное меня не касается, и моих коллег в том числе, что же касается вас… Вы, наверное, понимаете, что я имею в виду.
— Полагаю, да. Продолжайте.
— Я не могу отвечать за Марка, которому теперь никто не мешает взять дело в собственные руки.
— Какого хрена и чем это может обернуться?
— Кен, Кен, — проговорил он, протягивая ко мне руки, — Не надо расстраиваться. Это означает лишь то, что я сказал, не больше. И это вовсе не угроза, — Он выдавил улыбку, которую, очевидно, счел ободряющей, — Марк вовсе не… он не такого склада, если вы понимаете, о чем я говорю. Вот почему нам хорошо работается вместе. У него хорошо выходит с деньгами, с полезными контактами, с обаянием, а также с… Ну и все такое. Но теперь, когда я и мои люди умываем руки, ему навряд ли что удастся сделать в физическом смысле.
— Это хорошо, — сказал я. — Однако на тот случай, если ему все же придут в голову какие-нибудь идеи на мой счет, передайте, что есть один человек по имени Джон Мерриэл, который кое-чем мне обязан, ладно?
На какое-то ничтожно короткое мгновение Глатц выглядел сильно удивленным. Затем — слегка удивленным.
— Мистер Мерриэл? — переспросил он. — Вот как?
— Именно так, — подтвердил я, — И если ваш друг не знает, кто это, то, думаю, вам стоит его просветить. Вы не откажетесь?
Глатц отвел взгляд и несколько раз кивнул. Мы уже сделали почти полный круг по дорожке и вновь оказались под жерлами больших пушек — до жути подходящее место, чтобы обрушить имя мистера М. на голову другого мерзавца, только калибром существенно поменьше.
— Ясное дело, Кен, — проговорил он, все еще продолжая кивать головой, и вновь посмотрел на меня, — Очень интересно. Я и понятия не имел. Так вы говорите, обязан, да?
— Во всяком случае, он так сказал, когда мы с ним в последний раз виделись, — сообщил я Глатцу.
Новый взгляд и новый кивок.
— Надеюсь, я могу положиться на ваше молчание? Пусть все, о чем мы беседовали, останется между нами, как мы и договаривались, ладно, Кен? Только между вами и мной?
— Разумеется. Только при условии, что ваш друг Марк не наделает каких-нибудь глупостей.
— Уж я ему скажу.
— Было б неплохо.
Он улыбнулся:
— Верно. Ну, я думаю, мы с этим покончили, Кен, вы согласны?
Я улыбнулся:
— Думаю, да, Крис.
— О’кей, — хлопнул он в ладоши. — Давайте я отвезу вас на радиостанцию. Вы как, сядете за руль сами или лучше поведу я?
— Позвольте мне, — ответил я, и мы зашагали к автомобилю. Мистер Глатц кивком указал на мое запястье:
— Между прочим, прекрасные часы.
— М-да.
Эх, видели бы вы, как мы подкатили к зданию радиостанции! Мне даже довелось наконец применить трюк, подсмотренный у старины Ронни Рейгана, который складывал ладошку лодочкой и притворялся, будто ничего не может разобрать из того, о чем его спрашивают журналисты. При этом нужно отметить, что задача моя была посложнее: ведь я не шествовал через лужайку Белого дома, направляясь к вертолету, и представители прессы не находились в пятидесяти метрах от меня, за ограждением, сдерживаемые морскими пехотинцами, нет: от людей с камерами и микрофонами я находился всего в каком-то десятке сантиметров, отделенный от них только стеклами автомобиля, которые я мог опустить одним нажатием кнопки. Но это делало все еще более забавным.
— Кен! Кен! Правда, что вы пинали того парня ногами?
— Кен, расскажите нам правду о том, что произошло.
— Кен, правда, что он ударил вас первым?
— Кен, как насчет пассатижей? Вы бросили их в него, чтобы поранить?
Видеть такое море журналистов было просто потрясающе; я ожидал одного-двух, но это была встреча настоящей звезды. Наверное, в столице Англии выдался уж очень бедный новостями день. Так что я подносил к уху ладошку, тряс головой, широко улыбался и артикулировал одними губами: «Я-вас-неслышу», в то же самое время медленно продвигаясь к съезду в подземную автостоянку. Они дергали за дверные ручки, но я заблокировал замки на всех дверях, еще подъезжая к Трафальгар-сквер. Двое фоторепортеров встали прямо перед машиной и пытались делать снимки через лобовое стекло. С большим трудом я протиснул автомобиль на подъездную дорожку и, повизгивая тормозами, медленно стал оттеснять фотографов.
Сидевший на пассажирском сиденье мистер Глатц был явно озадачен при виде собравшейся у главного входа толпы репортеров. Когда они, заметив меня за рулем машины, заворачивающей к подземной автостоянке, кинулись к автомобилю и начали барабанить по стеклам, наставив на меня микрофоны, и засверкали вспышки фотоаппаратов — черт возьми, даже телевизионная группа заявилась, — Глатц просто пришел в ужас, но было слишком поздно. Он развернул газету и укрылся за ней. Этого ему, конечно, делать не стоило, ибо теперь леди и джентльмены от прессы задумались: «Погодите, а что за мистер Скромник мандражирует на пассажирском сиденье?» Все та же парочка фоторепортеров принялась делать снимки его рук и газеты «Дейли телеграф», в которую он вцепился.
