— А как ты думала? Такие деньги легко не даются. Все время по тонкому льду ходим, как разведчики. Я, например, как Штирлиц живу. А что? Не веришь?.. А для женщины ее роль в нашем деле — ерунда. Вышла на дорогу, руку подняла, мило улыбнулась водителю «тачки» — подвезите, мол, любезный? Сил нет, замерзла, опаздываю. Деньги — сколько скажете. Могу и «зелеными»… Ну, села, тары-бары с ним, держишь себя раскованно, как сейчас, коленку заголила, вроде бы невзначай, шубка сама раскрылась, закурить попросила. В общем, завела разговор на вольную тему. Намекнула, что свободна, одинока, что в принципе можно и встретиться, пообщаться… Потом вежливо так говоришь: остановите, пожалуйста, что-то чулок спустился. Или, там, в кустики надо сбегать.
— Что же это я незнакомому мужчине про кустики буду говорить? — фыркнула Изольда, вся превратившаяся в слух. — Скажешь тоже, Георгий!
— А чего? Живой человек!.. Ну ладно, не хочешь про кустики, про что-нибудь другое говори. Называешь, к примеру, конкретный адрес, человек тебя везет, ты ему подсказываешь: сюда поверните, теперь сюда… вот здесь и остановите. Отдаешь ему деньги, выходишь, а тут я с парнями… Нанимаем эту же «тачку», твоя работа закончена. Ты больше ничего не видела, ничего не помнишь. А бабки получаешь очень хорошие. Спустя время, конечно. Вот, собственно, и вся работа. Главное, язык за зубами держать. А иначе… Вон, парень мой один в гараже сгорел…
— Как это? Кто? — машинально спросила Изольда.
— Да Серега, ты его, думаю, видела в фирме.
— К… как сгорел? Почему?
— Ну… темное дело. Перепил, видно, заснул в гараже, «козел» его и спалил. Ладно, царство ему небесное! Давай помянем его. Мы его хорошо похоронили. И Вадька куда-то пропал…
Они выпили за Серегу Бородкина. Бизон сидел сумрачный, мотал головой, а Изольда едва не выронила фужер с пепси — руки так и прыгали. «Значит, он… когда упал… а мы уехали… Жуть!»
Она все еще не могла привыкнуть к роли, за какую взялась.
— Так значит, уточка вам нужна подсадная, наживка? — Изольда вымученно улыбнулась. О Сереге она решила не думать — Бог всем судья!
— Ага, уточка! — Бизону понравился образ, он пьяно уже засмеялся, полез с поцелуями. Вдруг приказал: — Ну-ка, раздевайся, уточка. Что-то на тебе пёрышек много.
— Ну что ты, Жора! Так сразу?.. И потом, в квартире холодно, у меня, вон, и ноги что-то остыли. И вообще… что за удовольствие за столом голяком сидеть? Неприлично. Ты пей, Георгий, пей! Потом…
— Не буду пить. Не будешь раздеваться — я в рот больше ни капли не возьму.
— Ладно, давай раздеваться. Сначала ты.
Бизон вмиг разоблачился, остался в одних трусах. Уперся требовательным взглядом в глаза Изольды.
— Георгий… давай как в стриптиз-клубе, а? Это же интересно!
— Не понял! — Он, как бык, помотал головой — только рогов на башке и не хватало.
— Ну, женщина в клубе не сразу раздевается, помнишь? Надо постепенно, медленно. Это сильнее возбуждает. Мужчины выпивают, а женщины раздеваются. Ты что, не видел ни разу?
— Видел, видел… Снимай кофту!
Изольда вскочила, беспомощно оглянулась: ну что придумать, что? Как его заставить напиться до бесчувствия?
— Музыку бы включил, что ли? — взмолилась жалобно. — Да свету поменьше, чтобы как в театре было.
— Это мы мигом.
Бизон, пошатываясь, встал, притушил верхний свет, включил торшер, нажал кнопку магнитофона. Полилась негромкая безликая музыка — под нее можно было и танцевать, и разговаривать, и любить, и мыть посуду.
— Выпьем еще, Георгий! — подзадоривала Изольда, оставшаяся теперь в юбке и лифчике. Она зябко подергивала плечами — в квартире в самом деле было прохладно.
Бизон опрокинул еще фужер водки.
— Теперь юбку снимай! — потребовал он. — Чулочки!
— Это не чулки, а колготки. За них полагается двойную норму пить. Потому что они вместе с трусиками, понял?
— М-м-м… — мычал Жорка. — Я за так разделся, а ты… Ты зачем меня спаиваешь, а?
— Мы же договорились, Жора, что ты как бы в стриптиз-клуб пришел. И за каждую вещь на мне ты должен выпить. И вообще — ты мужчина, а я женщина, ты должен поухаживать за мной, покорить. Я — уточка, ты же сам сказал. Или это я сказала?.. Ну, не важно. Ты пей, а я буду потихоньку танцевать и раздеваться, понял?
— Уточка? Кря-кря, да? — Бизон пьяно хохотал, едва не опрокинул стол с закусками и вином. — Кря-кря?
— Кря-кря! — отвечала Изольда. — Цыпа-цыпа! Пей, селезень! Пей, мой хороший! Мы же решили с тобой хорошо сегодня выпить, да? И я пью, только я женщина, уточка, мне поменьше надо.
Изольда перестала танцевать, села полуголая к нему на колени, подавляя в себе страх и отвращение, гладила его волосатую грудь.
— Чтобы нам… мне стыдно не было, понимаешь? Мы тогда… ну, что хочешь будем делать, я обещаю. Наливай!
— И ты наливай! Себе тоже! Кому я сказал?! И тряпку эту сними! — Он начал срывать бюстгальтер.
— Ну что ты, Жора?! Как ты себя ведешь? Как медведь, честное слово! Погоди-ка!
Она вскочила, убежала в ванную, закрылась там. Лихорадочно соображала: «Ну что делать с этим быком? Ничего его не берет. Пьет-пьет, и хоть бы хны!»
Бизон пошел следом, подергал дверь в ванную, в туалет, промычал что-то невразумительное, ушел, хватаясь за углы — его швыряло из стороны в сторону.
— Однако ты нажрался, — признался он самому себе и следил со смехом, расставив ноги, как качались стены, ковер, хрустальная люстра под потолком, кресла у столика… Подошел к тахте, упал на нее лицом вниз, решив, что подождет Изольду минуту-другую; время от времени вскрикивал: «Я — селезень! Кря-кря!.. А где моя уточка? Иди сюда, моя серенькая, а то я тебе все перышки повыдергиваю…»
И вдруг — затих, задремал, провалился в сон.
Дрожа от страха, полуголая, Изольда осторожно вышла из ванной, заглянула в комнату. Бизон мощно храпел, раскинувшись поперек тахты.
Она перекрестилась, наспех накинула одежду, трижды включила и выключила на кухне свет, повернула ключ в двери и приготовилась ждать.
Через несколько минут дверь тихонько открылась, вошли Татьяна, Игорь и Петушок. Изольда, уже одетая, стояла в прихожей, у нее зуб на зуб не попадал.
Татьяна решительно шагнула в комнату, несколько мгновений с ненавистью смотрела на развалившегося в бесстыдной пьяной позе Бизона.
— Вот ты каков, мерзавец! — прошептала она. — Спишь, подонок, и смерти своей не чуешь.
— Хорошо он выпил? — деловито осведомился Петушок, в перчатках открывая дверь кладовки. — Игорь сказал, что оружие Бизон прячет там, он сам видел. — Андрей наткнулся на резиновых девиц, вытащил их на свет, ухмыльнулся. «Герлы» кучей лежали у тахты, пялили на незваных гостей глупые намалеванные глаза.
— Бутылку водки почти один выпил, коньяк, — торопливо, приглушенным голосом перечисляла Изольда (не дай бог, проснется этот зверь! Что тут будет!). Ее по-прежнему колотило. Пережитое за прошедшие два — два с половиной часа только сейчас давало о себе знать. Но, кажется, задуманное Татьяной осуществлялось, теперь ублюдок ничего не сможет изменить, он приговорен. Осталось лишь привести приговор в исполнение.
Изольда не хотела смотреть, все так же, полуотвернувшись, стояла в прихожей в накинутой на плечи шубке, с пылающим от волнения и выпитого лицом. Закрыв уши, ждала выстрела.
Заряженный «Макаров» нашелся в тумбочке, у тахты. Петушок передернул затвор, глянул на Татьяну — может, я? Она, тоже в перчатках, с белым ожесточившимся лицом, отняла у него пистолет, взяла его обеими руками, приставила к груди Бизона…
— Подушку! — сказал Петушок.
Она кивнула, поняла, подождала, пока он найдет в кладовке подушку, положит ее на грудь Бизона, и — выстрелила. Выстрел прозвучал глухо. Можно было подумать, что в квартире Бизяева что-то упало или хлопнула пробка шампанского;
Жорка дернулся, открыл на мгновение пьяные, дикие от водки и боли глаза, что-то коротко нечленораздельно промычал… Смерть его была легкой и быстрой.
— Это тебе за Алексея, — твердо выговорила Татьяна.
Петушок взял у нее пистолет, вложил в правую руку Бизона.
— Пошли. Нам тут больше делать нечего.
Они потушили свет и, бесшумно, как вполне обу-’ ченные террористы, вышли из комнаты.
В подъезде было темно (Игорь с Петушком погасили свет), увидеть их никто не мог. Да и кто бы следил в два часа ночи?! Ни одно из окон в доме не светилось, глухой звук выстрела никого не разбудил. Царствовал в доме и во всем городе Его Величество Сон.
«Кадиллак» дожидался седоков за соседним домом, в тени угрюмых железных гаражей. Игорь тихо, без огней, тронул машину, выехал на магистральную улицу и только тогда включил габаритные огни.
— Жорка сказал мне… когда мы выпивали… — У Изольды все еще клацали зубы. — Серега… сгорел в гараже… когда мы уехали, наверное, начался пожар… Только я не понимаю, кто поджег.
