опять убеждала какую-то барышню читать романы, издаваемые ее мужем. Девушек из казино мужчины уговаривали полюбоваться какими-то картинками, и при этом те и другие громко смеялись. Театральный антрепренер растянулся во весь рост в качалке и, сдвинув на лицо панаму, сладко спал. Здесь же, неподалеку, Джесси увидела и «Негодяя». Он стоял совершенно один и, облокотившись на перила, задумчиво смотрел вдаль, в ту сторону, где лежал Американский материк. Его густые черные волосы выбивались из-под охотничьей дорожной фуражечки, высокая фигура как будто утратила свою обычную сутуловатость в костюме из темной фланели, а большие, грустные черные глаза, светившиеся на его немного бледном, чрезвычайно интеллигентном лице, смотрели задумчиво и глубокомысленно. Джесси казалось, что в данный момент он выглядел молоденьким мальчиком, вопреки своему тридцатипятилетнему возрасту, какой ему приписывали здесь, на пароходе.
Поравнявшись с ним, она почти бессознательно остановилась, и ее желание заговорить с ним, пользуясь простотой нравов на палубе парохода, заговорить и познакомиться было так сильно, что она не могла сдвинуться с места. Какое торжество — услышать историю этого «Негодяя» из его собственных уст! Когда-нибудь, не сейчас, конечно! А если нет, то что он мог сделать ей здесь, на пароходе? И, не подозревая даже, что один взгляд, одно слово с этим человеком изменят все ее планы, изменят всю ее жизнь, она необдуманно приблизилась к этому опасному человеку и обратилась к нему с вопросом:
— Ведь вы не можете видеть отсюда Америку, не правда ли? — в тоне и голосе ее слышалась легкая насмешка.
Он обернулся и окинул ее своим проницательным взглядом с головы до ног, заглянул ей в самую душу, как ей показалось. Джесси чувствовала, что от такого взгляда нельзя никуда уйти, и невольно покраснела.
— Почему вы так думаете? — ответил «Негодяй». — Разве мы не можем видеть мысленно то, чего уже не может уловить наше зрение? Я могу видеть теперь Америку так же ясно, как вижу вас, и даже яснее и живее, чем кого-либо из проходящих здесь в нескольких шагах от меня!
И он немного посторонился, чтобы дать Джесси местечко рядом с собой, как будто был уверен, что она останется здесь, подле него.
Она действительно не пошла дальше, а стояла, любуясь волнами и задумчиво следя за их змеиными хребтами. «Негодяй» тоже молча глядел на море, и его вдумчивое настроение как-то невольно передалось ей.
— Как странно! Вы действительно правы, мы видим многое, чего не видят наши глаза! Когда я была еще ребенком, то любила воображать себя кем-нибудь другим и говорила себе мысленно: «Смотри, Джесси смотрит на тебя!» Или когда, бывало, огонь разгорался в камине, мне тоже казалось, что я вижу в нем свое лицо. Мне кажется, что все мы это испытали. Не правда ли?
— Да, я так полагаю, за исключением, конечно, тех случаев, когда человек очень уж много о себе мнит. Человек самодовольный никогда не может отрешиться от своей особы, его самомнение всегда заслоняет ему его истинный облик. Он никогда не хочет беседовать по душам со своим сокровенным «я». Я же особенно люблю всматриваться в оборотную сторону моего «я» в разные моменты своей жизни и каждый раз, когда вспоминаю или думаю о прошлом, то переживаю его еще раз мысленно во всей его реальной полноте. В тот момент, когда вы пришли, я именно переживал одну из таких сцен.
— Ах, расскажите мне, пожалуйста, что-нибудь об этом! Я так бы желала знать! — воскликнула Джесси.
— Прежде я хочу вам задать один вопрос, — сказал он, спокойно глядя ей прямо в глаза. — Зачем вам хочется знать? Это, не правда ли, совершенно резонный вопрос?
— Да, но что я должна вам ответить на него?
— Я хотел бы, чтобы вы мне сказали, какой интерес может возбуждать в вас человек, одно случайное прикосновение которого вам кажется настолько отталкивающим, что вы подбираете свои юбки, когда он проходит мимо?
Милое личико Джесси было красно, как пион, когда она подняла глаза на своего собеседника, чтобы ответить. До этого момента, как большинство легкомысленных, непосредственных натур, она никогда не думала о том, что каждое явно выраженное ощущение или впечатление, будь то чувство симпатии или отвращения, неизбежно влечет за собой последствия рано или поздно.
— О, право же, вы ошибаетесь! Вы хотите смутить меня!
— A-а… Так это была не более как женская уловка, мимолетное желание польстить тому скучно-умному господину, которого вы величаете викарием… Это, конечно, возможно! А ему это, быть может, даже дает новый повод проповедовать милосердие и долготерпение и затем сладко спать по ночам. Это — клерикальный инстинкт, который мне часто приходилось наблюдать у людей его профессии. Все они склонны к дремоте, потому что для этого всего более подходят мягкие, рыхлые, покойные натуры, не испытывающие позывов к проявлению своей личной энергии, своих душевных сил, не стремящиеся вперед по новому пути, а следующие по пятам других, оттого и взялось слово «последователь».
— Скажите, вы англичанин? — спросила Джесси.
— Я был им десять лет назад и, быть может, стану опять, но однажды я отряхнул прах с ног моих и сказал, что никогда больше не вернусь в эту страну. Однако прах родной страны липнет к ногам. Вам, американцам, можно многое простить именно за то, что, несмотря на некоторую натяжку в выражениях и слишком высокое мнение о себе, вы все же питаете к своей стране ничем непоколебимую любовь. За это-то я и люблю вас!
— Только за это и ни за что более?
— О нет, у вас много хороших качеств, почти столько же, сколько и дурных! Ваш финансовый гений поразителен, ваши женщины прелестны и милы, но очень немногие из них женщины. Вы презираете как будто бы своих соперников, а между тем стараетесь подражать им во всем. Вы сознаете свою силу и мощь и склонны хвастать этим. Когда вы в гневе, в вас нет истинного великодушия великой нации. Вы еще не совсем знаете мировую игру, но вы учитесь ей и, быть может, уж недалеко то время, когда вы сможете стать величайшей нацией, если только успеете. Ваша главная беда — богатство, капиталы и социальный вопрос!
Джесси
