не стоит считать себя пупом земли. Может, сестра и права, но сейчас ее мозг подобен сливу, вокруг которого крутится грязный водоворот всяких дурацких мыслей. Странное дело, но Озомена с нетерпением ждет вечера, когда Мбу вернется из школы. Значит, не так-то она и любит свое одиночество, оно скорее вынужденное. Перерывы между занятиями Озомена заполняет наведением чистоты. Она постоянно моет полы, но Сахара задувает в дом новую порцию песка, хоть не убирайся вовсе. Озомена бродит по новому жилищу, непривычному и гораздо меньше предыдущего. Внизу у них – гостиная, кухня, санузел и кладовка. На втором этаже – три спальни, ванная комната для Мбу с Озоменой и отдельная – для мамы. Там же – крохотная детская с высоким окошком, розовыми стенами и множеством игрушек для малышки. В доме теперь не висит ни одной фотографии, и ясно почему. Потому что почти на всех присутствовал отец. Куда подевались все эти фото в тяжелых резных рамках? Но Озомена молчит, не спрашивает. Спросить, значит напомнить, а ничего хорошего из этого не выйдет.
По выходным Приска составляет для девочек список дел. Нужно сходить на рынок и затовариться продуктами на неделю. Сейчас Мбу печет оладьи из овсяных хлопьев, добавив туда сухого молока. Оладьи получаются жирными и сытными, как фуфу, и Озомена ест через силу. Позавтракав, девочки отправляются на рынок. Мбу ходит вдоль рядов и торгуется. Здесь людно, душно. Возле прилавков с сушеной рыбой полно мух – они летят на запах и остаются, чтобы заодно полакомиться человеческим потом. Проходя мимо стручков перца, Мбу прикрывает нос платком, чтобы не случился приступ астмы.
– Постой-ка тут, – вдруг говорит она Озомене и ставит пакеты с продуктами возле магазинчика под навесом.
Владелец магазинчика, совсем юный, буквально поедает Мбу глазами.
– Я одна быстрей вернусь, – говорит Мбу. – Джекву, пусть она меня тут подождет, не прогоняй ее.
Джекву страдальчески смотрит на Мбу: конечно же, он не возражает. Его чистый аккуратный магазинчик благоухает. Вход украшен искусственными цветами в каплях воска – это имитация росы. В основном Джекву торгует незамысловатыми открытками в рамках. Вот, например, фото миниатюрных азиатских моделей и голубоглазых блондинок с томным взглядом. Пока Озомена рассматривает картинки, Джекву вытаскивает из одной рамки картинку и пишет поверх нее красивым каллиграфическим почерком: «Ты нисполание сутьбой. Будь моей женой».
– Как думаешь, твоей сестре понравится? – спрашивает он. Голос у него тоже страдальческий и мягкий – видать, он весь пропитался этой сентиментально-слащавой атмосферой, где почти все рамки розового цвета. Озомена смотрит на картинку – букет красных роз, а поверх него – вязь любовного признания.
– У тебя «сутьба» с ошибкой написана, – говорит Озомена.
Джекву горестно вздыхает и протягивает ей лист бумаги:
– Напиши как правильно.
– И предложение коряво составлено, – добавляет Озомена.
– А как лучше сказать? Может, так?… – И он произносит свои мысли на игбо, которые и близко не похожи на то, что он написал.
Когда возвращается Мбу, то застает такую сценку: Джекву ходит за Озоменой по магазинчику, а та тыкает пальцем в ошибки на картинках. Юноша озадачен – надо же, сколько товару перепортил. Поэтому, когда девочки уходят, он лишь рассеянно машет на прощанье.
– Что ты с ним сделала? – спрашивает Мбу, еле сдерживая смех.
– Да так, ничего, – говорит Озомена.
– Побольше бы таких «ничего», а то он меня совсем достал своими воздыханиями.
Приятно услышать от сестры хоть одно доброе слово. Оставив дома продукты, девочки заносят на работу маме обед: перечный суп и белый кукурузный пудинг на крахмале, который, кстати, Озомена терпеть не может. Малышку они оставили в комнате для персонала, и та сосредоточенно играет в манеже. Завидев сестер, она начинает радостно прыгать: «Мбу!» – потом глядит на Озомену, говорит «кафетка» и подставляет ладошку. Озомена делает вид, что ищет в карманах «кафетку». Мбу подхватывает малышку на руки, а Озомена отправляется в зал, чтобы помочь маме: она принимает рецепты, заполняет журнал, подает покупателям лекарства. Покупатели пялятся на нее, и девочка вся сжимается. Кто-то может запросто сказать что-нибудь вроде: «Хеву нванне[149], смотри, как она похожа на своего отца». И тогда мама вымучивает из себя улыбку, но на расспросы не отвечает, разговаривает только по делу. При этом она умудряется никого не обидеть. А Озомена злится: ей уже давно хочется, чтобы мама «озверела» хоть на секундочку. Чтобы все испугались и заткнулись. «Оставьте нас в покое!» Что-нибудь в этом роде. Озомена уже отвыкла, что взрослые могут совать свой нос в их семейные дела, цокать языком в притворном сочувствии, собирать по крошкам сплетни, что ее отец, мол, такой-сякой, а его мама сама виновата, что он ушел. Ведь не умер же. И какое же облегчение, когда мама наконец отпускает дочек домой.
После обеда, с боем уложив малышку спать, Озомена ставит на плиту воду в самой большой кастрюле и выходит на задний двор, где Мбу натачивает во дворе нож прямо об асфальт.
– А ты… – Мбу колеблется, но все-таки спрашивает: – Ты ничего такого не заметила на рынке?
– В смысле? – Озомена привыкла скрытничать, но совсем забыла, что Мбу все про нее знает. Она смотрит, как хмурится сестра, а потом говорит: – Нет, ничего не заметила.
– Ведь на рынке бродят самые разные сущности. Ты их не видела? – Мбу выжидательно смотрит на сестру. Озомене хочется приврать, что, мол, конечно видела, – лишь бы растянуть этот момент близости и приятия. Но она качает головой: – Нет, не видела.
Мбу фыркает и отворачивается, вернувшись к своему занятию. Подмышки ее темно-вишневой рубашки-поло уже все мокрые от пота.
– Но даже если б ты и увидела, ведь все равно бы мне не сказала?
Она не ждет от Озомены ответа на этот вопрос, подвигая низенький стульчик поближе к трем курочкам, купленным на рынке. Поочередно отводя руками перышки на их шее, она резким движением перерезает каждой горло и кидает безжизненные головы на землю. Курочки бьются в судорогах, и Мбу наступает ногами на их крылья, пока они не затихают.
– А мы что, кого-то ждем в гости? – спрашивает Озомена. Электричество в доме пока не включили, они обходятся генератором, и нет смысла до отказа заполнять морозилку.
– Так ведь скоро Рождество, – говорит Мбу, пожимая плечами, но для Озомены это не ответ.
Привычное для всех Рождество – это когда стайки наряженных шумных детей ходят от дома к дому, где их угощают так щедро, что скоро их сытые животики выпирают под обновками с плохо отутюженными магазинными складками. Заметив смятение Озомены, Мбу говорит:
– Маме придется много работать, она ведь одна осталась. Поэтому пусть будет побольше еды.
По запотевшим кухонным окнам можно определить, что вода уже закипела. Мбу убирает ноги с крыльев, чтобы сходить за кипятком, но
