Моя память споткнулась об эту фразу, найдя ее тревожно-знакомой, но ухватиться было не за что.
— Мойра, — он покачал головой, будто до сих пор не мог в это поверить. — Наблюдая за вашей дружбой, я не раз думал, что для Мойры она — не больше, чем забава, разнообразившая ее монотонную жизнь. Я ошибался — она была готова драться за тебя… Мы буквально столкнулись с ней — я искал возможность входа в дом, а она — выхода, привлекая одного и того же, моего человека… Никогда не думал, что мы будем хоть в чем-то заодно…
Мелькнуло воспоминание о настороженном взгляде Мойры, когда после возвращения я спрашивала ее о Кайле. Что же между ними произошло?..
— …Но угроза Кристофа убить тебя заставила нас помогать друг другу, — закончил он уже совсем иным, полным мрачной ярости, тоном. — Он ответит за все, Диана. Я даю тебе слово. За то, что отобрал тебя у меня, за каждую рану на твоем теле, он заплатит жизнью.
Заплатит жизнью?..
Неожиданно я поймала себя на почти непреодолимом желании потребовать, чтобы Кайл взял эти слова назад. Немедленно.
Глупый порыв. После всего, что Кристоф сделал, он заслуживал наказания. Да я должна была бы жаждать его смерти!
Так почему же сама мысль об этом причиняла мне невыносимую боль?..
— Да, и Мойра просила передать…
— Что? — нежное любопытство былой Дианы, вспыхнув на миг, тут же погасло.
— Что она желает тебе счастья и хочет, чтобы вы больше никогда не увиделись — только в этом случае ты будешь свободна и счастлива.
Если с первым я могла бы согласиться, то с последним…, но кивнула.
Все ответы были получены, однако, странное ощущение чего-то ускользнувшего от моего слабого внимания мешало полностью расслабиться. Что-то было не на месте, …что-то не так, …неправильно…
Мне нужно время, поняла я.
— Кайл, я очень устала… столько эмоций и так мало сил. Можно… можно я немного отдохну?
— Да, конечно, — спохватился он и, укрыв меня пледом, будто случайно провел по волосам дрогнувшей рукой и добавил очевидное: — Я сделаю все, чтобы ты была счастлива.
Я знала это, но… не была уверена, что хочу быть счастливой.
С облегчением закрыв глаза, я почувствовала себя так плохо, что задумалась, проснусь ли вообще. Но тут же решила, что это неважно, и погрузилась в сон окончательно.
И пусть бы мне приснился бушующий океан, манящий свободой к горизонту…
Увы, это был Кристоф, это были его руки, обжигающие нежностью, это были его горящие желанием глаза…
Проклятье!
** ** **
Когда я проснулась, утро следующего дня уже заглядывало в окно.
И казалось, что именно это пробуждение настоящее — настолько невозможными были мои воспоминания о предыдущем дне.
Но главное из них не затерялось в хаосе безумия, мой отдохнувший мозг подтвердил — Кайл жив.
Стоило мне заворочаться в постели, как тут же постучали в дверь. Игнорируя затаившуюся внутри боль, губы сами растянулись в улыбке: неужели он ждал под дверью все утро?
— Диана, ты спишь?
— Нет, заходи.
Он остановился в дверях, шурша пакетом.
— Я принес тебе одежду… И поесть.
От одних этих слов у меня заурчало в желудке.
— Спасибо, я очень голодна.
Толкая перед собой тележку, Кайл вошел и положил пакет в кресло-качалку у окна. Комнату наполнили новые запахи — аппетитно сервированного завтрака и необыкновенный легкий аромат, исходивший от неизвестного мне бледно-голубого цветка в вазе.
Потоптавшись в нерешительности, Кайл сказал:
— Не буду тебе мешать, — и оставил меня одну.
Я вздохнула с облегчением, поднялась и пошла в ванную.
Конечно, я понимала, что он заботился обо мне, как о ребенке, выхаживал, пока я выздоравливала, купал, менял постель, но все же не могла переступить чувство неловкости в его присутствии, несмотря на всю благодарность.
Когда-то мы были близки. Я знала, что он любил меня. И я любила его. Почти…
Но как я могла объяснить ему, что это было в позапрошлой жизни? Что, пройдя сквозь пламя, я изменилась, и ничто уже не будет для меня сиять так, как… Я зарычала и, изо всех сил ударив в стену кулаком, разбила костяшки в кровь.
Некому было остановить мою руку…
Стиснув зубы, я взглянула в зеркало и замерла, пораженная.
На меня смотрела незнакомка. Долгое время заживления оставило меня сильно похудевшей. Черты заострились, нежные губы были сжаты в непривычно жесткую линию. Но главное — чужие глаза на моем лице излучали бездонную ледяную силу…
…Место, где Кайл спрятал меня, было ни на что не похоже. И пока я приходила в себя и привыкала к новой жизни, это очень помогало — дом занимал меня, отвлекая необычностью, не отпуская в прошлое.
Все помещения прятались в скале над океаном, оставляя видимыми только большие окна, немногие из которых выходили на террасы, подобные той, где Кайл нашел меня на краю. Пространства было много — достаточно, чтобы не задыхаться от клаустрофобии, но вместе с тем, дом был уютным, теплым, обжитым.
Вход был лишь со стороны океана — там, где скала обнимала подковой уединенную бухту, и когда незаметная лестница убиралась наверх механизмом, дом становился практически недоступным. Было ли возможно подобраться к скале только по воде, или существовала дорога и по суше тоже, где мы находились — на материке или на острове, я пока не знала. Но не потому, что это от меня скрывали.
Просто я не хотела задавать вопросов.
Ни о том, зачем обычному человеку такой уединенный и защищенный от вторжения дом. Ни о том, как ученый, пусть даже очень успешный, смог позволить себе такое дорогое строительство, какое, безусловно, предшествовало появлению этого начиненного современной техникой убежища. Ни о том, почему Мойра не смогла помешать ему уйти. Ни о том…
Никаких вопросов.
Я воспользовалась шансом и сбежала от реальности.
Кроме нас двоих здесь никого не было, и дом пронизывала почти осязаемая тишина, необходимая мне в этот момент больше, чем что-либо еще. Сквозь открытые окна вползал штиль с тонкими криками чаек, изнывающими под полуденным солнцем, входил равномерный шаг прибоя, подгоняемого легким ветерком, врывался грохот бури, пытавшейся сокрушить основание скалы, в которой мы укрылись…Но все равно это была тишина.
Первые дни мне не хотелось говорить. Время от времени я ловила на себе настороженный взгляд Кайла, впрочем, всегда сопровождавшийся теплой улыбкой, как только наши глаза встречались. Но с ним я могла молчать сколько угодно, не теряя доверия. Он понимал меня, как никто другой…
Ограничившись несколькими фразами и извиняющейся улыбкой, я уходила на утес и проводила там большую часть дня, вглядываясь в безбрежный простор. Кайл не отговаривал меня идти и не навязывался в компанию сам. Если он и боялся неожиданного помутнения моего разума, то я так и не узнала об этом — он боролся со своими страхами наедине. А на кухне встречал меня со спокойной доброжелательностью, будто стоять над обрывом весь день было в порядке вещей.
