Откинувшись на подушку, он стал думать, с чем связано в его памяти это пророчество Макбету. С закрытыми глазами он на разные лады повторял про себя знакомые строчки и вдруг увидел лицо старика в широкополой шляпе. Его фигура приближалась из тумана. Вокруг угадывался частокол кирпичных колонн с отбитой штукатуркой. И Юлинг отчетливо вспомнил римского профессора. Кажется, его звали Полигар. Что же он тогда ему напророчил? Слова вычислителя судеб Юлингу хорошо запали в память. «Тот, который уже умер, и тот, кто еще не родился». Эти двое якобы должны были оказать влияние на его судьбу. Что ж, того, кто еще не родился, теперь уже вполне можно назвать. Это Дворжак. А вот тот, кто уже умер? За последние годы умерло столько людей… Как может умерший воздействовать на живого?.. Что остается от них? Их прижизненные деяния, распоряжения, которые продолжают исполняться. Память о них. Их имена… Имена!
Хотя Юлинг не мог этого видеть, когда его заносили на корабль, он вдруг отчетливо представил себе большие готические буквы на бортах – «WILGELM HUSTLOFF». Вот тот, который уже умер!
Юлинг, словно стряхивая с себя кошмарное видение, открыл глаза. Эти слова вычислителя судеб на поверку оказались вовсе не лишенными смысла. Но были и другие. «Вам следует опасаться двенадцатой даты». И еще: «Вашей жизни ничто не грозит, пока четыре капитана одновременно не станут к рулю». Да, именно эту последнюю фразу он связал тогда с предсказанием высшего существа, вызванного сестрами-ведьмами для Макбета. Это существо было младенцем в короне и с ветвью в руке. Интересно, какую ветвь держал младенец… Хотя при чем тут ветвь? Ведь не это сейчас главное. Нужно осмыслить две последние фразы. Итак, двенадцатая дата…
Юлинг тихо застонал. Ведь сегодня 30 января! Двенадцатая годовщина назначения Гитлера канцлером Германии.
Четыре капитана теперь уже не имели особого значения. Их там вполне может быть и четверо, обреченно подумал Юлинг, так что не стоит над этим ломать голову. Он вернул Шекспира и карандаш хозяину и подозвал санитара, перестилавшего постель одному из тяжело раненных. Спросив имя парня, Юлинг велел ему передать эту записку лысому оберфельдарцту и, откинувшись на подушку, снова закрыл глаза.
Его клонило в сон. Вероятно, он не был подвержен морской болезни, а усилившаяся качка, мерное гудение машин и подрагивание корпуса его только убаюкивали. Юлинг понимал, что если сейчас уснет, то либо вообще не проснется, либо его пробуждение будет ужасным.
И он уснул.
В одном из снов, которые после он не помнил, какой-то человек говорил ему: «Вы не узнаете меня? Тогда разрешите представиться: я Франкфуртер – личный враг фюрера. Тот самый, что убил вашего Густлова. А зачем он опубликовал секретные протоколы сионских мудрецов? Ну как же? Вы проходили меня в школе. Я всадил в него пять пуль, а сегодня в него всадят еще и три торпеды. Ха-ха-ха…»
Пространство между свинцово-черными водами моря и совсем опустившимися на его поверхность тучами быстро заполняла тьма. Она шла с востока в пятьдесят раз быстрее, чем два корабля, убегавшие от нее на запад. В этом узком промежутке между небом и водой ледяной ветер гнал снег, попутно срывая с волн белые гребешки, еще различимые в темноте, вспарываемая форштевнем очередная волна обдавала брызгами палубы и надстройки, оставляя на металлических поверхностях всё более толстую ледяную корку. Зенитные пушки бывшего круизного теплохода были уже непригодны для боя из-за полного обледенения механизмов.
В это время где-то поблизости в глубине, где не было ни ветра, ни снега, ни шума, ни света, тем же курсом шли шесть новейших подводных лодок XXI проекта. Они не имели никакого отношения к двум надводным кораблям и подчинялись командованию подводных сил «Ост». Подготовив на скорую руку экипажи, эти собранные в Данциге субмарины перебрасывали на запад, чтобы после проведения испытаний ввести в боевые действия в Атлантике.
Но был еще один, девятый, участник событий у побережья Штольпмюнде. Он уже никуда не спешил, находясь чуть впереди и чуть ближе к берегу по отношению к идущим на него эсминцу и большому транспорту. Он только что закончил многочасовую гонку и теперь охлаждал дизели, поджидая свою жертву в ночном мраке.
– Почему мы не идем противолодочным курсом? – спросил Цан капитана, посмотрев на часы. Было ровно девять вечера.
– Потому, господин военный комендант, что не каждое гражданское судно способно гарцевать зигзагом по морю, да еще в такую погоду. При нашей длине в двести восемь метров и слабых машинах это будет одно ерзанье. Вся мощность, время и топливо уйдут на преодоление инерционных моментов корпуса. – Петерсон приложил к глазам бинокль, пытаясь рассмотреть в темноте силуэт эсминца «Леве», который из-за сильного волнения тоже не мог идти зигзагом. – Ко всему прочему, нам строжайше запрещено покидать фарватер, чтобы не напороться на мины. Вы ведь сами уверяли меня, что центр и запад Балтики свободны от подлодок противника.
– Я только передал вам то, в чем заверил меня штаб командования подводных сил.
Они не знали тогда, что, ко всему прочему, шумопеленгатор на охраняющем их эсминце замерз и полностью вышел из строя. Своего они не имели и таким образом были теперь полностью глухи. Не знали они и того, что им уже посылалось предупреждение о вражеской лодке, но из-за помех оно не было принято радистом. Но главное, они не знали, что сообщение об идущих встречным курсом немецких тральщиках, полученное ими только что, было ошибочным. Цан приказал тогда включить на несколько минут ходовые огни, чтобы избежать столкновения на узком фарватере. И их заметили. Но не тральщики, которые были еще далеко. С боевой рубки находящейся в надводном положении советской подлодки «С-13» в их сторону были обращены объективы двух биноклей, а вниз уже летело сообщение капитану о кораблях противника:
– Иваныч! Мы его видим!
На мостике теплохода приглушенно звучала музыка – только что окончилась речь фюрера по случаю праздничной даты, и по радио начали передавать гимн и марши.
– Ладно, капитан, пойдемте выпьем кофе. Скорей бы доползти до Штеттина, а там, считай, мы уже дома.
В это время первая торпеда с шипением вырвалась из носового аппарата последней советской подлодки серии «С», еще остававшейся в строю. Не успела она преодолеть отделявшие ее от цели семьсот метров, как следом пошла вторая. Затем третья. Открылась крышка и четвертого аппарата, но торпеда с надписью «За Сталина!» застряла.
Корпус судна содрогнулся от мощного взрыва в районе носовой части. Все, кто находился на мостике, замерли. Рука капитана потянулась к трубке переговорного устройства, но тут раздался новый взрыв – ближе к корме. Машины остановились, и погас свет. Еще через несколько секунд – третий взрыв где-то по центру. Свет загорелся снова – видимо, заработал аварийный дизель.
Незадолго до того, как прогремел первый взрыв, проснувшийся Юлинг пытался сообразить, который час. Оберлейтенант разговаривал со своим соседом слева, повернувшись к нему, насколько позволяла раненая грудь. Его не хотелось беспокоить. Вошедшие медсестры обходили больных, раздавая таблетки, ставя уколы и градусники. «Спрошу у них, когда подойдут», – решил Юлинг, и в этот момент первая торпеда вспорола обшивку недалеко от форштевня. Удар был не очень сильным. Все испуганно замерли. Молоденькая медсестра державшая в руках лоток с лекарствами и заправленными шприцами, вскрикнула. В следующую секунду обе женщины полетели на пол, роняя пузырьки и градусники.
Второй удар пришелся прямо под их отделением. Кого-то из раненых даже сбросило с кровати, и в наступившей следом темноте послышались стоны и крики. Когда ударило в третий раз, свет зажегся, погас, зажегся снова и, померцав, наконец успокоился, став гораздо более тусклым, чем прежде. Лампы сначала горели вполнакала. Через минуту напряжение восстановилось. В наступившей вскоре относительной тишине многие поняли, что не слышат больше привычного гудения машин,
Сестры бросились поднимать упавших. Затем, хрустя раздавленными шприцами и градусниками, они выбежали в коридор.
«Вот и всё, – подумал Юлинг, закрыв глаза. – Дворжак не ошибся и на этот раз».
Он решил ничего не делать, поскольку ничего сделать не мог. Нужно просто дождаться, когда сюда хлынет вода, и не цепляться за последние секунды жизни. Это только продлит мучения. Он где-то слышал, что, резко вдохнув воду, человек мгновенно теряет сознание. Один вдох – и нет ни тебя, ни тонущего корабля, ни всех этих криков и бесполезных барахтаний. Так и нужно поступить.
– Эй, оберлейтенант, – повернулся он к соседу. – Как хоть тебя зовут?
– Фриц. Фриц Дан. Я подводник из 4-й флотилии. Наша база в Штеттине.
Он был встревожен, но, вероятно, еще не знал, что их ожидает. Эти ненужные подробности выдавали волнение. Он был явно рад, что с ним заговорили и задали такой простой житейский вопрос.
