— Она… она прекрасна, — наконец, сдавленно выдавила я из себя. Глаза-буравчики на миг выпустили меня из своего поля зрения, уставились на великую идею.
Трюка лишь вздохнула в ответ.
— Она обрастает, развивается и когда-нибудь сможёт стать очередным творением Лексы.
— И что надо сделать для того, чтобы она не родилась? Стала такой же, как мы?
Трюка в тот же миг развернулась ко мне мордой. Угрожающе навис рог, норовя вот-вот засверкать алым пламенем искры, готовый прямо сейчас защитить покусившуюся на самое святое. Я смолкла, ожидая собственного вердикта от голубой волшебницы.
— Зачем тебе это?
Я промолчала. Неужели не знает? Неужели от великой и могущественной, от её взора, укрылась такая простейшая деталь? А, может быть, ОНО ещё никогда и никому не давала подобных поручений? И почему подобное поручение доверили мне? Думать о том, что я смогу с ним справиться мог разве что только сумасшедший. Почему Диана не прислала десяток своих ученых, чтобы они просканировали Лексу от головы до пят и вытащили это… это…
Великие идеи надо уничтожать в зародыше. Давить, душить, топтать — пока они не взросли, пока не налились силой, не образовались в нечто целостное. Диана отчаянно жестикулировала, начав ходить из угла в угол. Волнение, завладевшее ей, передалось и мне. Сейчас я отчетливо помнила — каждоё её слово, каждый шаг, каждый жест. Казалось, ей просто не хватает слов для того, чтобы я смогла понять.
Почему, невинно спрашивала я. Потому, что однажды её светлый лик может исказить что угодно. Какое-нибудь случайное событие, которое невозможно предсказать, почти безвыходная ситуация. Пожар, ограбление, случайная сцена, увиденная на улице, чужая идея. Ты знаешь, когда одна идея порождает другую? Даже не так — когда одно только впечатление от увиденного способно зародить — жизнь? Великие идеи надо топтать…
Маленькое чудо доверчиво смотрело на меня. В бликах, сиянии искры мне на миг показалось лицо крохотного младенца, с пушком на голове и пухленькими щечками. По маленькому лицу скользнула улыбка — добрая и наивная, язычки пламени в тот же миг растопырились пятерней миниатюрных ручек — словно ребенок просился ко мне, мечтал меня обнять. Я опасливо посмотрела на спутницу, словно спрашивая у неё разрешения. Единорожка кивнула.
Пальцы ощутили легкое прикосновение тепла, само солнце едва лизнуло мне руку. Я сморгнула несколько раз, в ожидании чуда. Чуть приоткрыв рот, застыв в нерешительности — что же делать дальше?
— Смелее! — голос Трюки щелкнул меня, как хлыстом, и я дернулась. Пальцы провалились сквозь туманную пелену света, я на пол руки влетела в будущее чудо, с ужасом поняв, что вот-вот прорву его насквозь, что сейчас с обратной стороны вынырнут мои пальцы и…
Мир на секунду погрузился во тьму. Клубами черного, непроглядного дыма пожрал белый блеск мрамора, Трюку, прекрасные сады… Чернота тьмы через мгновение сменилась белой пеленой тумана, что сизыми облачками плыл вокруг меня, бесстыдно обволакивал моё тело, словно пробуя его на вкус, раздумывая — оставить или выплюнуть? Где Трюка, где новая частица мира Лексы, которую я только-только смогла увидеть? А вдруг — страшная мысль! — я сумела уничтожить эту самую великую идею? Резкий рывок, неожиданная пустота вместо привычной тверди — мне почему-то казалось, что великую идею можно потрогать руками. Вдруг мне удалось исполнить поручение Дианы, её маленькую просьбу, а сама я провалилась — куда? Что сейчас делает Трюка? Рвёт и мечет, корит себя за то, что раскрыла мне тайну? Или же….
Туману я понравилась. Он расступился передо мной — не пугливым зверьком, а вальяжно отполз, ограждая мне тропу, давая пройти. Каркнула неизвестно откуда взявшаяся ворона, навевая мрачные мысли. Я на кладбище великих идей, подсказала мне собственная догадливость. Сейчас сделаешь ещё пару шагов — и туман пошло обнажит перед тобой голые, торчащие из земли кресты. «Здесь покоится великая мысль великого человека» представилась мне эпитафия и я вздрогнула. Было прохладно, наглый ветер вился вокруг меня, рассматривал, и, казалось, жадно потирал руки, надеясь забрать всё моё тепло.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Шаг, ещё шаг… я не выйду отсюда, если не буду идти. А может быть, это и есть та самая великая идея, её суть? Холод, озябшие руки, отчаяние? Крик вороны, туман, и мерзлая земля? В вороньем голосе вместо привычного «кар» мне слышался призыв идти дальше — и я шла.
А вдруг это всё — очень хитроумная ловушка? Почему Трюка потащила меня в тот укромный уголок после победы над Элфи? Большая месть маленькой волшебницы? Плюшевая месть, не скрывая сарказма, сказала я самой себе, вдруг поняв, как это глупо. Но с другой стороны — Трюка знает о ОНО, много знает о таинственной организации — даже больше, чем есть в всемирной сети. Откуда? И наверняка ведь знает о том, что меня могли попросить сделать в его застенках. Она прекрасно знает отношение ОНОшников к нам — хранителям или недопискам. Ты правда думаешь, вновь заговорил голос Дианы, ты правда думаешь…
Я помотала головой из стороны в сторону, прогоняя наваждение. Холодно, страсть как холодно, никогда бы не подумала, что может быть так холодно. Одежды, казалось, и вовсе нет, я обнажена перед лицом беспощадного, ветра, я…
Следующий шаг мне сделать не удалось. Туман, такой приветливый до сих пор, вдруг озлобился, сомкнулся — передо мной, надо мной, вокруг меня. Из под ног ушла твердь, нога отчаянно провалилась — в пустоту, а я лишь успела вскрикнуть, прежде чем белый гробовщик поглотил меня полностью и утянул меня в бесконечную могилу. Не понравилась, успела подумать я напоследок. Не понравилась, вот и завёл к пропасти…
Нити, бесконечное количество нитей. Сотни, тысяч, миллионы, мириады донельзя тонких щупалец пронизывали мир. Краснота ярости, небесная синь спокойствия, желтый оскал зависти, зеленый выдох умиротворения. Люди, вдруг поняла я, это всё вокруг меня — люди, просто другие, просто…
Не просто. Нити сплетались в радужные канаты, спеша хвалиться многообразием цветов. Словно кто-то плёл фенечку для девочки-великана, стараясь украсить её — всем и сразу. Трюка, почему мы видим Лексу изнутри — вот так? А почему люди видят свой мир так, как видят?
Змейки веревок тут же торопились сомкнуться друг с дружкой. Как нити до этого. Чья-то любовь, в эротичном экстазе сплелась на пару с ненавистью, к ним на огонёк заглянула ревность, яркой алой искрой мелькала в водовороте нитей крохотная, но такая бойкая страсть.
Человек, говорила я самой себе, не в силах оторваться от зрелища. Да и как оторваться — стоило мне повернуть голову в сторону, а видела я всё то же самое. Даже если бы глаза закрыла… Человек! — вскрикнуло удивление. Человек? — переспросило сомнение. Человек, — отозвалась уверенность, когда сплетенные воедино эмоции вдруг стали жилами, легли на скелет мироздания — сухую беляшку, долго ждавшую телесной оболочки. Тонкие кости через пару минут становились руками, ногами, головой. Вырисовывались черты лица — до боли знакомого и такого родного. Лекса? — спросили одновременно удивление, сомнение и уверенность.
Писатель во всей своей красоте и наоборот — неприглядности, представал передо мной. Я видела, как печаль — темно-синей струей рвётся к его голове, стараясь стать щеками, затылком, подбородком. Когда творец не страдает — он не творит, или как он там тогда мне сказал? Разноцветный человечек, радужное подобие клоуна, ужас, неприкрытый кожей. Лекса собирался по кусочку, по фрагменту, по частице. Любовь, страсть, нежность решили обосноваться в области груди, к ним пыталась приластиться и мягкотелость и сила воли, и что-то ещё, чего я не знала. Ненависть — самая сильная, самая толстая, поглотившая в себя множество нитей — и по-прежнему оставшаяся красной, не торопилась вплестись в общую картину тела писателя. Летучая змея, готовая в любой момент наброситься, впиться острыми клыками — в само тело, но не стать его частью. Не понимаю, сказала я самой себе. Поймешь — ответил мне голос Дианы — сухой и неприятный. На какой-то миг мне стало дурно — мой маленький мирок ломался! Уже не в первый раз, но чтобы за один день и вот так? Сначала идея, что вот-вот станет живой, нападает на меня, натравливает на меня всё сознание Лексы, все его мысли — дабы поглотить и сделать своей частью. Потом укромный уголок, маленький рай, в который нет доступа непосвященным, и в который меня пустили разве что из жалости. А потом — самое настоящее маленькое чудо, великая идея, внутрь которой мне удалось провалиться с головой. Когда-то, наверно очень давно, сотни или, даже тысячи лет назад, я была всего лишь куколкой в пыльном шкафу. Мне снилась тьма, ко мне приходила мгла, во мне теплился огонёк жизни — казалось, ненастоящий, казалось… да просто казалось, что живая. Чувствует ли игрушка себя живой, когда ребенок лишь силой своего воображения умудряется придумать ей движения, диалоги, приключения?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
