Плюшевая чародейка не теряла лица, но с головой ухнула в транс размышлений. Иногда мне казалось, что она вновь ушла в Лексу во время бодрствования, что всё ещё пытается поправить наш просчет. Ничего, шипела она от бессильной злобы, приходя в себя и говоря со мной. Ничего, мы ещё повоюем. Нет безвыходных ситуаций.
Выход есть — твердила она, а мне хотелось верить в это. Хотелось верить и направить своё бездействие хоть куда-нибудь, кроме ночных рейдов.
Мари смотрела на меня в упор. Львица, навострившая уши, встретившая давнюю соперницу. Жалкую, маленькую, беспомощную, но от того не менее соперницу. Я терпела.
Её смех, голос, шутки — всё раздражало меня. Стоило ей только появится в комнате — на минуту, на секунду, на мгновенье, как я испытывала к ней отвращенье. Что там говорила мне Трюка? Она — жертвует собой? Избранница Лексы, единственная и неповторимая и… заставившая его тогда ждать всего единого звонка. Нахалка, способная испортить праздник лишь одним своим маленьким капризом.
Она переодевалась — словно специально, передо мной, на показ. Смотри, убогая, какая я! Трюка сказала, что я преувеличиваю. Или завидую.
Сумка, небрежно брошенная на пол, бесстыдно зявила пасть, пошло обнажая своё нутро. Косметика, карандаш, записная книжка. Телефон, расческа, ручка без колпачка. Была бы моя воля, пнула бы эту сумку что есть сил.
Малый отпуск, который Лексе удалось выбить на работе в честь её приезда, медленно заканчивался. Они гуляли — до бесконечного долго, не желая возвращаться, казалось, в опостылевшие им обоим стены. Приключения маленькой рабыни застыли на странице, зависли на полуслове, остановились, как перекрытый ручей. Он не пишет, говорила я Трюке, вспоминая её истерику, когда я предложила писателю отдохнуть. Единорожка ничего не ответила и, наверно, будь у неё такая возможность, пожала плечами. Меня трясло от злобы — бессильной, бесполезной, необоснованной. Я придумывала для Мари тысячу и одну причину, чтобы ненавидеть её. Она слишком большая, слишком толстая, слишком полногрудая, уродливая, глупая, никчемная. Словно в этом малоизвестном уничижении крылся какой-то сакральный, воистину ритуальный смысл, а мне могло стать от этого легче.
Легче не становилось. Ночами, когда россыпь звезд выстраивалась в нечеткий редут на небосклоне, а свежий воздух тщетно пробивался сквозь закрытую форточку, они предавались любви. Самозабвенно, с азартом, воистину детским любопытством. Стоны — еле слышимые, разливались по комнате, заставляя меня глотать горечь обиды. Почему она, спрашивала я, почему она живая? Почему не я? Важен статус или состояние? А что, если и то, и другое одновременно?
Во время соитий — наивных, похожих на детскую игру, исходящих волнами нежности и страсти, страх не пришёл. Испугался, решил не лезть на рожон. Мы не ходили в его — их? — сны, словно стыдясь даже мысли об этом. Трюка ничего не ответила, когда я спросила её об этом, а после заявила, что нет ничего сильнее любви. Она на пике своих сил, сказала она. Он на пике самого совершенства. Сунь ему сейчас девственный, как первый снег лист бумаги и дай карандаш — он сотворит мир в пяти строках. Создаст вселенную в один абзац. Напишет жизнь в одну страницу. Мне опять вспомнилось то видение в великой идее. Он на пике — а потому страх его сейчас не тронет — он же не самоубийца.
Мари — выход? — спрашивала я. Неужели эта курносая бесстыдница — и есть главная спасительница писателя? Неужели всё, что делали мы — это сдерживали страх до её приезда? Трюка отрицательно покачала головой. Нет, удручалась она, это не так. Любовь — ты ведь помнишь, как она выглядела там, да?
Я помнила. Хитросплетение разных эмоций, чувств, россыпь воспоминаний приправленных щепотью выдумок. Разве этим можно спастись, вопрошала вновь Трюка и тут же давала мне ответ. Этим можно восхищаться, ныряя в волну восторга, возбуждения и манящего вдохновения. Этим можно укрыться — как щитом. Этим можно жить- недолго. Главное здесь, что недолго. Пройдет время, и чувства поостынут, станут менее жаркими. Страсть сменится взаимным уважением и крепкой дружбой, похоть сменится желанием сделать друг другу приятное, дикий восторг сменится легкой, но приятной, томящей усталостью. За любовью не спрячешься, как за стеной, даже если любят двое.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Пара влюбленных источала волны страсти, желания, возбуждения, неистового восторга. Как плети, они хлестали ни в чем не повинный ночной мрак, словно стараясь отогнать его прочь. Блаженная усталость, жар объятий, вулкан азарта. Коснись, призывали меня радужные плети, подставь свою спину — сама, и ты познаешь, что испытывают они. Познаешь на себе, только дотронься.
Я отвергала подобные предложения с видом оскорбленной в лучших чувствах девы, но искушение — чего именно? — то и дело подталкивало меня коснуться хоть пальчиком. Искушение понять, что же они нашли друг в дружке? Искушение познать плотскую любовь, жар внизу живота, разливающееся по телу удовлетворение. Мне вспомнилось, как давно, словно целую вечность назад, в снах я крохотной искринкой тянулась к звезде.
Дотянулась, ядовито сказала я самой себе. Так дотянулась, что уж лучше никогда…
Лекса не говорил с нами. Так, лишь изредка бросал нам приветствие, как только возвращался домой с прогулки, и уходил целиком и полностью во власть этой самодовольной девчонки. Казалось, что вернулись те самые дни, когда он тонул в пучине собственного раздражения и не мог найти выхода. Сегодня карамельный фантик любви обволакивал его со всех сторон, не выпускал из своего сладкого плена, крал минуты, часы и дни его жизни. Время ухало в ненасытную утробу, исчезая в тамошних пучинах. Интересно, если время живое — плачет ли оно, уходя навсегда? Или ему все равно, потому что оно бесконечно, а мы — нет?
Она заберет его, понимала я. Заберет от нас насовсем. Лекса станет добротным мужем, хорошим отцом, домовитым хозяином. Или не станет. Думаешь, так просто любить писателя? Думаешь, так просто делить его с его же собственными идеями, увлечениями, фантазиями? Трюка настырно твердила мне одно и то же, а мне не хотелось верить. Это она-то — жертва? Благородная жрица, что вот-вот возложит на алтарь собственные амбиции и чувства ради… ради чего?
Она любит его, поясняли мне Трюка. По-настоящему, но чуточку — по-своему. Тебе не понять.
Куда уж мне, в самом деле понять? Ведь я же всего лишь кукла.
Они нарожают детей — много-много детей. Лекса, почесывая второй подбородок и брюхо, будет изредка садится за компьютер — как рабочий к станку, и выдавать на гору вселенную в одной книге. Тусклую такую, бесцветную, почти не живую, но прибыльную. Что там говорила мне Диана насчет этого? Мы заставим его писать литературную жвачку — до конца его дней. Великие идеи нужны, вот только пользы от них гораздо меньше, чем вреда.
Великая идея ныне томилась в плену страха. Он грязным насильником елозил по ней своими щупальцами, лапал, обхватывал, стискивая в бесстыдных объятиях, поглощал. Что будет, когда он заберёт её без остатка? Трюка молчала, словно не знала ответ.
Я немного поерзала на том месте, где сидела. Скрипнули шарниры — мне вспомнилось, как когда-то они отзывались болью. Тебе повезло, что у тебя есть такое тело и ты можешь двигаться — говорила Трюка. Мне казалось, что она завидует. Сидеть на самом деле уже давно надоело, хотелось чуточку размяться, да ещё и в абсолютно опустевшей квартире. Спрыгнуть на пол и вспомнить, как правильно ходить? Включить компьютер и почитать последние новости? Аномалия, аномалия, курс валют упал, аномалия, выходит новая компьютерная игра — изо дня в день новости тянулись почти единой вереницей, не спеша сменить друг дружку. Политики спорили, ругались, обливали друг дружку водой и били морды — свои и чужие. Спорили до хрипа — нужна ли служба ОНО, или это всего лишь дармоеды? Мнение людей и политиков менялось — от новости к новости. Час назад депутат призывал ввести военное положение и избавить страну от Общенародного Научного Объединения. Соперники оного слуги народа призывали его сунуть голову в пасть аномалии и избавиться. От чего именно — головы или глупых идей, не уточняли. Наверно, от всего и сразу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
