Может быть, именно поэтому она нападала на нас, вдруг подумала я? Отравленная страхом, Элфи уже подчинялась ему, а не собственной воле. Догадка ерзала на языке, торопясь сорваться и пуститься в путешествие по ушам Трюки, но я сдержалась. Послушаем лучше, что волшебница сама нам скажет.
— Что теперь будет с идеей? Она…
— Скорее всего, погибнет. Страх никогда не уходит без жертвы. Или обезобразит великую идею до неузнаваемости, исказит, извратит. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Спокойно, говорила я самой себе, спокойно. Не торопись. Что мне сказать Трюке? Что служба ОНО предписала мне найти любым способом Великую Идею и уничтожить её? Рассказать, что это нужно для блага Лексы, что после этого он воссияет благожелательностью и добротой, нарастит живот побольше и гонорар — за литературную жвачку, и будет жить припеваючи. Припеваючи и не сотворив катастрофы. Кто знает, чем могут обернуться благие намерения?
— Мы не можем этого допустить, — веко Трюки подергивалось, предательски выдавая её волнение. Ей хотелось как-нибудь снять напряжение и, казалось, сейчас она нырнет мордой в свою необъятную гриву, извлечет оттуда сигарету и закурит.
Не нырнула, не извлекла, не закурила.
— Инсульт, — ответила она на так и незаданный мной вопрос. — Ты знакома с этим словом?
Что-то из памяти Лексы подсказало мне, что это очень страшный недуг, которого стоит опасаться. Десятая часть населения этой планеты обречены умереть именно от него. Страшное слово ухмыльнулось кровавым оскалом, блеснула лысым черепком, укуталась в черный саван. Того и гляди сейчас явиться на зов, шмыгнет носом, весело спросит — звали?
Смерть… мне вспомнилось, как ещё совсем недавно я сидела в шкафу — никому не нужная, никем не замеченная, всеми покинутая — и с ужасом ждала, когда она предложит мне свои объятия. Смерть приходит ко всем — без разбору — будь ты искра или человек. Есть хоть какой-то намек на жизнь? Будь добр…
— Лекса умрет, — Трюка словно смаковала эти слова, словно тонула в вине собственной вины и отчаяния. Отчаяния ли, усомнилось что-то внутри меня, но я подавила эту мысль. Во рту пересохло — снова как тогда, когда я стала живой и первый раз и ощутила воздух в своих легких. Словно вот-вот Диана скажет, что не говорит с куклами…
— Это же всего лишь идея… инсульт — это же что-то связанное с мозгом, сердцем, сосудами… — я черпала из недр и без того небогатых знаний писателя, даже не замечая этого. Слова рождались, ложились на язык, и выплескивались в мир — сонмом связанных звуков. Я сморгнула, вдруг ощутив, как прямо в воздухе мой голос извлекает не звук — безмолвные буквы. Вот сейчас они лягут на белый снег чистого листа и…
— Мы сейчас в Лексе, маленькая. Прямо в его мозгу, если хочешь знать. И каждое наше движение, битва, даже ваша «беседа на искрах» с Элфи — всё это отразилось на Лексе.
— Так значит отсюда и здесь можно управлять самим Лексой? Как… как куклой? — я поперхнулась, как только сказала это. Трюка кивнула головой в ответ.
— Можно, если знать как. Боюсь, что для этого ни у тебя, ни у меня не хватит сил. Мало у кого хватит сил, ведь мы же — на мгновение мне показалось, что Трюка ухмыльнулась, качнув головой, — ведь мы же всего лишь не рожденные идеи. Мутации, девиации, предложение, оборванное на полуслове. Мы прозвучали в этом мире — но не до конца. Неужели ты думаешь, что калека может быть сильней здорового?
Меня передернуло — на этот раз уже от сравнения. В воздухе резко похолодало. Страх, зар-раза, нас ничуть не смущался. Лапал бесстыдным любовником облик мировой идеи, норовил вот-вот проникнуть в самое чрево. Мне стало противно.
— Видишь ли, человек — не кукла. Нельзя, к примеру, зашвырнуть его на диван против его воли. А вот если потянуть за нужные ниточки… Ненависть, боль, страх, гнев — и вот уже добрые побуждения ржавеют в тисках матерого цинизма. Похоть, лютая страсть, жестокость — и любая любовь отступит на второй план, уступив место пошлому желанию. Видишь ли, маленькая, человек всю свою сознательную жизнь мечется между, прости, театром и сортиром. Они подчиняются своим чувствам, эмоциям, побуждениям, порой не осознавая, чем они вызваны.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Мы не можем, а кто может?
— Идея. Главная. Элфи, например, могла. И то, что родится, если родится, из этой идеи, сможет.
Мне захотелось выругаться. Час от часу не легче. Кажется, сегодня мы загнали самих себя в ловушку.
— Девчонка, рабыня… — я вдруг забыла имя маленькой эльфы, — когда она очнется?
Мне показалось, что Трюка пожала плечами. Я посмотрела на пока ещё безмятежное небо. Интересно вот, а когда страх возымеет здесь свою власть, каким оно будет? Станет грозить громом и молниями? Почернеет, как уголь, омрачая всё и вся? Завянут прекрасные сады, иссякнет фонтан искры?
— Страх проник сюда до нашего визита в это место. Стало быть, Элфи не справилась со своими обязанностями. И мы тоже… — единорожка, казалось, ни к кому не обращалась, вообще забыла про меня, просто высказывала мысли вслух. Мне захотелось топнуть ножкой, дабы привлечь её внимание. Я на миг представила себе, как это будет выглядеть, и поняла — очень глупо.
— Уходим. Мне нужно время для того, чтобы подумать.
***
Надежный стальной замок, вот уже столько лет защищавший квартиру от чужих посягательств, сегодня сдался без боя. Щелкнул, лязгнул, поддался — заходи, кто хочешь, бери что понравится. И она зашла.
Хищница, с глазами похитительницы, недостойная и чужая. Мне хотелось отвернуться в сторону и не смотреть — на эти короткие стриженные волосы, на хитрую, но весёлую улыбку. Думалось, что закрой я глаза — и она обязательно исчезнет, обратится пустым мороком, полуденным сном — и всё будет как прежде.
Ничего не будет как прежде, устало жужжал компьютер. Ничего не будет как прежде — противно каркали мимо пролетающие вороны. Ничего не будет как прежде…
Мне хотелось возненавидеть весь мир и сразу. Мари — девчонка из столицы, пышногрудая соблазнительница, дерзкая и мерзкая девчонка, явилась в сей дом лишь с одной целью — забрать нашего Лексу. И мне было абсолютно всё равно, что писатель сам пригласил её к нам.
По-хозяйски, будто жила здесь вот уже как не первый год, она осматривала комнату, пока не выхватила меня своим цепким взглядом. Пошевелиться, что ли, прямо у неё на глазах, посмотреть, как она взвизгнет и рухнет на пол? Целую секунду я боролась с искушением, пока не поняла, что это будет очень глупо. Ну, закричит, испугается, швырнёт в меня чем-нибудь, а потом? Трюка, опять же, не одобрит…
Мы вернулись из Лексы сразу же, как только смогли. Крок молчаливо сверлил нас взглядом, судорожно сжимая и разжимая кулаки, будто внутри его зеленой черепушки шла нешуточная борьба — прибить? Обнять? Сначала обнять. А потом прибить? Нам с Трюкой казалось, что он склонен к третьему варианту.
Старик, он много раз бывал в Лексе, много раз выходил и до, и после пробуждения, но ещё ни разу ему не представился случай одолеть главную идею. Они менялись, говорил он — уходила одна, приходила другая. Сначала это были выдуманные короткие истории, потом — забавные игры, следом — пространные, расплывчатые мысли… И лишь сейчас, когда Лекса вырос и научился управлять собственным даром, они стали образовываться в самые настоящие идеи.
Снег за окном валил без устали, словно где-то наверху Хладная Госпожа обозлилась на весь мир. Красиво смотрелись шапки на кристальных елях, на верхушках домов, на деревьях. Снег, словно тьма из моих снов, медленно и настырно пожирал всё и вся, норовя оставить после себя лишь гладкую равнину и редкие бугорки сугробов. Ещё вчера, казалось, вон там стояла машина, а уже сегодня…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Ничего не прекратилось. Страх, почуяв нашу слабость и подавленность духа, поняв, что мы открыли его секрет, удвоил свои старания по захвату замка. Главное, казалось, для него прорваться внутрь. Великая идея — это так, ерунда, ничего важного. А, может, он просто не давал нам времени для того, чтобы мы могли помешать ему?
