Собрав документы убитых, Голу бев сложил их в простреленную каску и отдал связному, приказав передать комбату. Подойдя к зенитке, он сгреб со ствола колючий рассыпчатый снег и стал жадно хватать его потрескавшимися от ветра губами. Заметив, что связной с каской продолжает стоять рядом, он строго взглянул на него сузившимися глазами и, сам не узнавая своего срывающегося голоса, озлобленно крикнул:
— Почему стоите? Выполняйте.
Связной вздрогнул и побежал в ту сторону, откуда должен был подойти батальон.
…В село первыми вошли разведчики. Был ранний предрассветный час. В заснеженных клунях только что прокричали петухи.
Дед Наум и Голубев огородами пробрались к крайней хате и, прислушиваясь, замерли у окопа. Не заметив ничего подозрительного, проводник тихонько постучал в раму. Через минуту в сенях послышались чьи‑то шаги и хриплый старушечий голос робко спросил:
— Кто там?
— Свои, Матрена, открой. Это я, Наумка.
Дверь приоткрылась. Голубев увидел хилую, с распущенными волосами старуху, испуганно смотревшую на них с порога.
— Немцы есть на хуторе? — спросил дед Наум.
— Вроде бы нету. Вчерась приезжали к старосте, да, кажись, уехали.
— Так он не сдох еще? — сердито'сплюнул дед. — Сколько людей невинных погубил. Даже внучку председателеву и ту пытал. Все партизанов шукает.
Дед Наум и Голубев осторожно, от хаты к хате, прошли на противоположную окраину села и, убедившись, что вокруг все спокойно, свернули к дому старосты. Дом стоял почти над самым обрывом, окруженный высокими тополями,
— старый, с резными наличниками и массивными дубовыми ставнями. У ворот виднелись свежие губчатые следы от колес автомашины.
Подтянувшись на руках, Голубев заглянул через забор. Во дворе раздался захлебывающийся лай волкодава. Медлить было нельзя. Подав сигнал разведчикам окружить дом, Голубев прикладом постучал в окно.
— Кто там? — послышался глухой голос.
— Свои, Макар, — стараясь говорить как можно спокойнее, ответил дед Наум, — из комендатуры к вам пожаловать
За окном долго молчали. Затем скрипнула приступка, и во дворе послышались грузные шаги. Открыв калитку, староста на всякий случай выставил вперед дуло карабина и еще раз спросил:
— Кто такие?
Стоявший рядом Голубев ударом автомата выбил из его рук карабин, и староста, поняв в чем дело, упал на колени. Его бугристое иссиня — красное лицо перекосилось от испуга.
— Вот мы и свиделись, — сказал дед Наум, вплотную приближаясь к нему. — Выльются тебе, гадюка, сиротские слезы…
— Да за что же? Разве я сам? По принуждению все… Была бы моя воля…
— Хватит! — прервал его Голубев. — Потом объяснишь.
Пошли.
Макар, опираясь дрожащими руками о грязный, перемешанный с навозом снег, тяжело поднялся и покорно заковылял по заснеженной улице. Краем глаза поймав ненавидящий взгляд Наума, он понял, что пощады ему не будет. И, как это часто бывает, ему вдруг припомнились высохшие руки председателевой внучки Марийки, которую он целую неделю без воды и без хлеба держал в сыром подвале. После ее смерти он несколько ночей не мог избавиться от надрывного детского крика. И вот сейчас, с трудом передвигая онемевшие от страха ноги, он вновь услышал этот раздирающий душу вопль.
Макар обезумевшими глазами взглянул на мутное небо, на потянувшиеся над хатами первые голубоватые дымки и вдруг опрометью метнулся к видневшемуся на середине улицы колодцу. Голубев тотчас вскинул автомат, но староста, спешно перекрестившись, бросился головой вниз в темный квадрат обледеневшего сруба.
Осветив фонариком дно колодца и увидев, как успокаивается всколыхнувшаяся вода, дед Наум выругался:
— Вот собака! Даже смертью своей напакостил людям. Теперь чистить придется.
Отослав связного к комбату доложить, что хутор свободен, Голубев с разведчиками зашагали к роще, что начиналась почти у самой околицы.
Лес, где остановился батальон Бурцева после ночного перехода, одной стороной примыкал к шоссейной дороге, по которой изредка проезжали немецкие грузовые автомашины и обозы, а другой, выгнутой полуподковой, поднимался к вершине холма, изрезанного глубокими оврагами и балками. На рыхлом снегу виднелись свежие лисьи и заячьи следы, беспорядочно петлявшие между деревьями. Сквозь
заснеженные ветви замшелых дубов и кленов, на которых кое — где еще шелестели пожухлые прошлогодние листья, скупо светилось холодное декабрьское солнце.
Стрелковые роты, заняв отведенные им участки, уже успели зарыться в снег. Солдаты лежали вповалку, положив головы на тугие противогазные сумки, набитые патронами и сухарями. Над снежными траншеями, прикрытыми сверху сушняком, едва заметно поднимался белый парок.
Притаившись под деревьями, у траншей стояли часовые, изредка притопывая задубевшими валенками. Время от времени они били себя рукавицами по плечам, стараясь хоть немного согреться. В лесу стояла та мягкая зимняя тишина, от которой в мирное время бывает тепло и спокойно на душе. Но сейчас эта тишина настораживала.
Всякий раз, когда от мороза с треском лопалось старое дерево, часовые машинально хватались за автоматы, — всматриваясь туда, откуда доносились эти звуки, похожие на отдаленные выстрелы.
Невозмутимым оставался только Чикунда, стоявший в карауле на дне глубокого оврага у входа в штабную землянку, отрытую, должно быть, еще осенью. Протоптав между кустарниками узкую тропинку, он ходил по ней взад — вперед, слегка приседая на коротких пружинистых ногах. Порой он останавливался, и его чуткий охотничий слух улавливал отдаленные лесные шорохи. Иногда со стороны дороги доносился приглушенный рокот моторов, и тогда глаза его суживались, а тонкие, слегка вывернутые ноздри начинали часто раздуваться, как это всегда бывало у него в минуты опасности.
Дверь землянки отворилась, и из нее вышел старший лейтенант Гуркин. За минувшую ночь он заметно осунулся, щеки и подбородок покрылись густой щетиной, у воспаленных глаз залегли глубокие морщины. Подозвав к себе Чи- кунду, он приказал вызвать к комбату лейтенанта Голубева, а сам стал прохаживаться по протоптанной вдоль оврага дорожке. Судя по всему, он был чем‑то озабочен.
Вскоре в кустарнике показалась худощавая фигура Голубева. На ходу поправляя ремни портупеи, он спросил:
— Что‑нибудь важное?
— Сейчас узнаешь, — ответил сдержанно Гуркин, и по его интонации Голубев понял, что случилось что‑то серьезное.
В землянке, освещенной тусклым пламенем парафиновой плошки, облокотившись на стол, сидели Бурцев, комиссар Травушкин и начальник штаба Тарутин. Напротив, показывая что‑то на карте, стоял полный мужчина в штатском с давно не стриженной бородой и прокуренными усами. Из‑под распахнутого полушубка виднелся туго затянутый немецкий пояс и кобура парабеллума. На левой щеке, почти под самым глазом, темнело большое родимое пятно.
Взглянув на вошедших Гуркина и Голубева, Бурцев кивком указал на место у стола.
— Не доверять ему, — продолжал мужчина в гражданском, — у нас нет оснований. Пленный, чтоб сохранить себе жизнь, выкладывал все, что'знал. К тому же найденная при нем карта полностью подтверждает его слова.
— Когда вы его взяли?
— Сегодня ночью.
Бурцев изучающе посмотрел на трофейную карту, разрисованную кружками и стрелами. То, что сейчас рассказал им командир партизанского отряда Сомов, в корне меняло обстановку.
От захваченного в плен офицера связи стало известно, что немцы знаюг о предстоящем наступлении сибирской дивизии и принимают срочные меры. Их план, если верить связному, был прост и коварен. Зная о направлении главного удара, они спешно снимали с этих участков свои части и перебрасывали их на левый фланг, готовя там мощный моторизованный кулак. После того, как дивизия с ходу ворвется в заранее приготовленный для нее «мешок», они внезапным ударом с фланга перережут ее коммуникации и ударят в спину. К тому же, если учесть, что в таких случаях немцы обычно используют авиацию, то не трудно предположить, в каком опасном положении окажется дивизия Пральщикова.
Бурцев заметно нервничал. Он понимал, что сейчас изменить что‑то уже почти невозможно. До начала наступления оставалось меньше суток. Завтра на рассвете дивизия ринется на слабо защищенные позиции противника и, окрыленная легкой удачей, устремится вперед, на всю глубину «мешка», пока не натолкнется на мощный заслон. И тогда…
Правда, оставалась еще какая‑то надежда, что немцы, узнав об исчезновении своего офицера связи с оперативной картой, откажутся от первоначального замысла. Но разве можно рассчитывать на это? Ведь для того, чтобы из
менить задуманный маневр, в успехе которого они, бесспорно, уверены, у них просто не будет времени.
