— Ты знаешь, как умер мой первый дядька?
— Да, государь-наследник.
— Так поделись своим знанием с тем, кого ты столь усердно выгораживал. Потому что если она еще хоть раз оплошает, у брата появится новая челядинка…
Пододвинув к себе тонкую пачку чистых бумажных листов и новое перо, хозяин покоев сделал небрежный жест:
— Ступайте!..
* * *
Чем больше увядала и засыпала природа, готовясь к приходу ледяной красавицы Зимы, тем оживленнее становилось в Московском кремле и приказных избах. Войско для похода на Полоцк собиралось нешуточное: конницы поместной сорок тысяч, городовых да стременных стрельцов две тысячи, да Большой наряд в тысячу пушкарей с помощниками. А еще восемьдесят тысяч посохи — и все эти рати надо было правильно организовать, дать им командиров, направить разными дорогами к месту общего сбора, каждый день кормить… В общем, жизнь кипела. Однако даже в этом бурлении и суете кое-какие вещи оставались неизменными, и служилого дворянина с сыном, вознамерившихся было пройти в один из укромных уголков Кремля, тут же остановили. Вернее, остановила: стража, одетая в черные кафтаны, отличались повышенной подозрительностью и полным отсутствием какого-либо чинопочитания. Им все было заедино, что думному боярину путь заступить, что дворовой челяди, бегающей по своим надобностям — потому что, по слову самого Иоанна Васильевича, главной заботой чернокафтанников была сохранность государя-наследника. А кому их рвение да усердие не по нраву, так великий государь того жалобщика завсегда выслушать готов. В подвалах Тимофеевской башни!..
— Назад!
Послушно остановившись перед тройкой стражей, дворянин положил руку на плечо сына и твердым голосом потребовал:
— Старшого позови.
Долго ждать не пришлось.
— Доброго тебе дня, воевода и окольничий Бутурлин.
Немного приосанившись (столь высоким придворным чином его пожаловали всего два дня назад), Дмитрий Андреевич ответно кивнул собрату- дворянину, собираясь затем огласить причину своего появления. Но это не понадобилось — чуть повернувшись, сотник коротко повел рукой, приглашая проследовать за ним. Правда, перед этим отца и сына быстро проверили на всякое там колющее и режущее, но к такой вот «ласке» все уже потихоньку привыкли. Шагая за коренастым служивым и разглядывая его ладный черный кафтан, сшитый из доброго голландского сукна, старший из Бутурлиных старательно давил улыбку — но внутри у него все пело. Мог ли он еще седьмицу назад и подумать, что все так переменится? С прежнего места сорвали приказной грамоткой в стольную Москву, а нового давать не торопились, и в просьбишке о воеводском чине в собирающемся на Литву войске тоже отказали. Иные знакомые при встречах уж и морды воротить начали, полагая, что Бутурлины впали в немилость. Ан и нет, не угадали!!! Четыре дня тому назад своего холопа верного сам Иоанн Васильевич долгой беседы и важного поручения удостоил. САМ!!! И шапку окольничего пожаловал, вдобавок повелел определить его младшенького, двенадцатилетнего Богданку, в свиту своего наследника. Одно только тревожило служилого дворянина — как-то примет сына царевич Дмитрий? Все же слухи о нем ходили, гм, самые разные.
— Поднажми!!!
Их провожатый остановился, приведя счастливого отца и его пребывающего во власти сомнений и страхов сына на край небольшого поля, по которому как оглашенные бегали родовитые детишки. Затянутые в странный легкий доспех из вываренной в масле толстой кожи, не менее странные шлемы с решетчатой личиной, неспособной защитить лицо от самой корявой стрелы или слабого колющего удара, что-то весело орущие, то и дело сшибающие друг друга с ног…
— Лови!
— Вставай!
— Мне, мне кидайте!..
— Хватай его!!!
Глянув на массовую драку, которую почему-то никто не торопился прекратить, сотник констатировал:
— Обождать придется, окольничий.
— Коль такое дело, обождем. А чего это?.. Ну, что за забава такая, что-то не пойму?
— Государь-наследник придумал недавно. Ручной мяч называется.
— Меч?
Прямо на глазах главного царевичевого стража и воеводы с сыном один из игроков с повязанной на руке белой (когда-то) тряпицей свалил ловкой подсечкой другого, не имевшего оной. И не просто свалил, а еще и сам рухнул сверху — видать, для пущей верности. Впрочем, долго разлеживаться им не дали: подбежавший к парочке третий игрок скинул верхнего пинком в бедро, и тут же схлопотал локтем в шлем от еще одного белоповязочника, а затем… Все четыре подростка как-то разом разбежались, словно бы и не дрались только что.
— Да нет, мяч. Ручной. Хотя дядька Димитрия Ивановича окрестил эту забавку словечком попроще — «Вышибалы».
— Держи!
— В ноги ему!..
— Стенку, стенку стройте!!!
Стоявшие невдалеке от них редкой толпой дядьки-пестуны родовитых бояричей да княжат во всю глотку болели за своих воспитанников, даже и не думая прекращать непотребное действо — а напротив них, разделенные полем, поддерживали старших братьев своими воплями свитские царевича Ивана Ивановича, с ним самим во главе.
— Васька, сзади!..
— Растяпа!
— Да зажимай же ты его!!!
Долговязый белоповязочник помчался с одного конца поля на другой, петляя как заяц, и постоянно уворачиваясь от подножек и любых попыток ухватить его за доспех. Обеими руками прижимая к груди какой-то непонятный сверток, он почти добежал, когда ему все же подсекли ноги.
— Ох ты ж!..
Пролетев примерно с сажень и приземлившись так, что потом наверняка все ребра с правой стороны будут синими, паренек несколько раз перекувыркнулся через голову, тут же вскочил на ноги — но только для того, чтобы «рыбкой» прыгнуть вперед и с размаху ткнуть своей ношей о землю.
— Ура!!!
— У-уу!..
— Адашев, стервь, выслуживается…
Резкий, пронзительный и на диво сильный переливчатый свист словно тугой палкой саданул по ушам невольных зрителей — а юные игроки разом утратили свою резвость и боевой настрой. Впрочем, не все: одну парочку, наскакивающую друг на друга наподобие бойцовских петухов, пришлось срочно разнимать их дядькам.
— Это чего это они?
Пожав плечами, сотник с легкой усмешкой пояснил:
— Кому игра, а кому и кулаки всласть почесать о соперника.
— Соперника?
Как-то неопределенно хмыкнув перед тем, как отойти в сторонку, чернокафтанный страж нехотя обронил:
— Не всех в своей свите Димитрий Иванович привечает.
А тот, о ком он упомянул, отделившись от нестройной толпы подростков, как раз направлялся к ним. Нет, внешне он был почти неотличим о своих сотоварищей по забаве (разве что ростом немного поменьше, но таких как он было еще четверо): блестящий на солнце шлем, на руках толстые перчатки, испачканная и чуть-чуть надорванная повязка на правой руке… Зато неуловимо изменившаяся походка выдавала старшего из царевичей с головой — потому что он не шел, а шествовал, моментально притянув к себе взгляды всех присутствующих.
— Долгие лета тебе, государь-наследник.
Подбежавший к царственному отроку его подручник Салтыков принял на руки шелом и помог ослабить ремешки на перчатках.
— И тебе того же, окольничий.
В повисшей меж ними тишине старший Бутурлин старательно подбирал слова, не зная, с чего начать разговор, младший во все глаза разглядывал непонятный доспех, сам же наследник просто стоял и ждал — молчание его совсем не тяготило.
— Милостью великого государя…
Столь многообещающее начало разговора пришлось оборвать, в виду приближающегося к царственному отроку долговязого паренька — того самого, что так лихо пробороздил жухлую траву своим телом.
— Димитрий Иванович, повелишь объявить всем отдых малый, или на сегодня все?
Царевич чуть наклонил голову, задумавшись, затем поймал взгляд своего нового свитского:
— Как твое имя?
— Богдан.
Получив в спину едва заметный тычок от родителя, подросток чуть запнулся, и догадливо добавил:
— Государь-наследник.
Первенец великого государя едва заметно кивнул, затем развел руки в стороны — и тут же подскочивший к нему Мишка Салтыков принялся сноровисто распускать стягивающие доспех ремешки и застежки. Почти без промедления к сыну оружничего присоединился и долговязый игрок, занявшийся толстенными наручами и поножами.
— Адашев.
Позабыв обо всем, подросток с белой повязкой на предплечье тут же вскочил на ноги, замерев в ожидании.
— Богдан Бутурлин доиграет за меня. Объясни ему правила, помоги с доспехами.
Довольно быстро сменив проваренную в масле толстую кожу на темно-синий бархат кафтана (дольше всего с него снимали даже не сам защитный доспех, а толстый вязаный поддоспешник) десятилетний мальчик поправил шапку, отороченную мехом куницы. Затем звонко щелкнул пальцами правой руки — и, откликаясь на это, стоявший невдалеке служка тут же заспешил к юному властителю с небольшим кубком, полным клюквенного морса.